ЧАСТЬ 1-я

Моя дочь не умеет завязывать шнурки. Как-то долго мы обходились чешками, туфельками, ботиночками на «липучках»… Проблема шнурков возникла лишь на катке, после покупки фигурных коньков. И был тогда с Алисой ее двоюродный брат, которого настолько шокировал сей факт, что он немедля взялся за обучение.

А я так и не смогла.

А вы попробуйте сами: сядьте, затяните шнурки, завяжите бантики. И представьте, что рядом сидит карапуз с бестолковыми глазами и неловкими пальчиками. Интересно, после какой попытки вы потеряете терпение?

Я умею играть на пианино. Но никогда не пыталась научить кого-то этому сама. Однако настал день и час, когда дочка открыла крышку инструмента, и в дом вошла божественная Элла, и через три месяца, не зная нот, Алиса играла «Этюд» на тему Паганини двумя руками.

Клянусь, я до сих пор не понимаю, как это удалось Элле. «Мое ноу-хау», — улыбается она. «Лето впереди… На даче нет пианино? Ну, не беда, хотя бы на столе тренируйтесь. Знаете, я с одним ребенком на диване играла, и то удалось чему-то научить».

Обучение первоклассника письму — для меня вообще великая тайна. Педагогику все-таки придумали не зря.

Хотя…

В первые месяцы жизни моей дочери моя мама была еще жива. Болезнь уже сильно точила ее изнутри, да и возраст не позволял подолгу играть с малышкой: «Ну что же ты так поздно? Говорила же — рожай, пока я в силе».

Но я часто слышала ее громкий, странный, немного нарочитый смех во время обычной возни с внучкой.

Я думала, она так борется с болью.

Оказалось: учит Алиску — смеяться.

Сибирская крестьянка, дочь гражданской войны, человек с четырьмя классами сельской школы, она напевала внучке, родившейся в последний год второго тысячелетия:

Байки-бабайки!
Матери — китайки,
Отцу — сапоги,
А Алисе — ленточку.

Я так и не успела спросить у нее, что это за хитрые китайки. А потом прочитала в какой-то старой книжке: ткань такая раньше была, называлась «китайка»…

* * *

Лариса Леонидовна, сотрудница Политехнического музея, прямо ахнула, услыхав, что класс не смог выбраться на две первые экскурсии цикла «Три урока в старой школе», да и на эту пришли только пять человек. Почему-то в прошлом году можно было потратить учебный день на «выход в город», а нынче сказали — можно только после уроков.

В общем, ходить будем сами, как и раньше, по выходным, а сейчас — обмираем от восторга на роскошной парадной лестнице. Боже, как странно, что здесь все еще Политехнический, что по залам не разгуливают светские львицы, и над первым подъездом не сияет круглосуточным огнем «Торгово-развлекательный центр». Такой лакомый кусочек прямо в центре города, а никто не съел.

Лариса Леонидовна мягко улыбнулась: видно, не мы первые удивляемся:

— Когда-то Московская городская Дума приняла мудрое решение. Она подарила музею не только здание, но и землю, на которой оно стоит. Вот это-то нас и спасает. Но в разные времена музеем управляли очень разные люди. Представьте, нашим директором, пусть и недолго, всего несколько месяцев, был человек, который руководил расстрелом царской семьи — Юровский. И музей переживал разные времена, разные состояния. Вот, видите, красиво расписанные деревянные столбики — украшения парадной лестницы. Сравнительно недавно они были одинаково серого цвета. Пока одна очень добросовестная женщина не отмыла их до появления огромных ярких пятен. Под многолетним слоем пыли обнаружились изумительные краски, узоры. И теперь…

— Прямо теремок! — выдохнули дети.

А вскоре мы сидели в просторной деревянной избе. Дети — на лавках, за деревянными столами ставили опыты… над временем. Раскачивали маятники, «включали» капель водяных часов, разбирались с морскими склянками. Короче, выясняли «КУДА ИДУТ ЧАСЫ» — так назывался наш урок в старой школе. Попутно добрейшая Лариса Леонидовна пыталась показать те предметы, которыми пользуются на других уроках. Ведь здесь пишут на восковых табличках старинными писалами, при свете лучины — перьями. Крутят ручку допотопного арифмометра. Запоминают рецепт старинных чернил, которые можно сделать самим на даче. И они не испортятся сто лет!

Вообще в Политехническом можно жить, и, наверное, все равно всего не увидишь. Когда мы сами бродили по залам, то крутили ручку старого киноаппарата, и нарисованная лошадка — о, чудо — кидалась в галоп. Прикладывали руки к металлическим пластинам и оценивали по оживающей стрелке свой «электропотенциал». Узнавали историю лампочки и автомобиля, видели содержимое космического корабля. Боже, где я была в детстве? Где угодно, только не здесь. Вот вам и «тройка» по физике, и уход в гуманитарии, лишь бы подальше от этого занудства…

— А теперь мы пойдем в зал часов, — подвела черту наш учитель-экскурсовод. — Только, пожалуйста, не подходите близко к витринам, а то все очень громко зазвенит. В этом зале была крупная кража, вынесли очень ценные экспонаты.

— И что — воров не нашли?

— К сожалению, нет.

Интересно, чей особнячок украшают роскошные старинные часы?

А оставшиеся экспонаты больше не показывают в действии. И детям теперь не поют уникальные кукушки, не машут крылышками бронзовые птички, присевшие на циферблаты. И голос Левитана на первых говорящих часах больше не звучит. Но это потому что пленка почти истлела…

* * *

Художественная читка окончилась, и я обвела взглядом моих маленьких актеров:

— Ну что — будете это играть?..

Скучно стало на купленных утренниках с несвежими аниматорами, вот и набросала на досуге маленькую сказку «Волшебный сундучок». Показалось, что второклашкам первый раз будет комфортней играть за ширмой, поэтому героями стали «наручные» игрушки, которых мы недавно подарили однокласснице, — Медведь, Лиса, Ежик, Кот…

— А у меня еще пингвин есть! — предложил с энтузиазмом кто-то. Но пингвин в подмосковный лес не очень вписывался. Кота пришлось из города выписывать, чтоб объявил зверушкам: в городе свирепствует злой волшебник Дуралей.

Подумала, что Дуралея самой играть придется. Кто в классе захочет, чтоб его потом обзывали? Но мудрость одной из матерей неожиданно изменила ситуацию.

Именно Дуралей стал главным событием нашего крошечного представления — колоритный мальчонка, не образец учебы и поведения. Ушастый и ершистый хулиган.

И куклу на руку не пришлось придумывать. Вся наша подготовка к спектаклю с самого начала была обозначена словами «секретная тайна». И нам удалось ее сохранить!

Настал день спектакля, и в момент кульминации кукольных страстей в класс из коридора шагнул крошечный персонаж в мамином белокуром парике, итальянской маске «Доктор Чума», в шляпе и плаще Гарри Поттера, с бабушкиным костылем в одной руке и пластмассовым мечом Ильи Муромца в другой.

К моему изумлению, мальчишка не просто играл — он импровизировал, припоминая одноклассникам грехи в отношениях друг с другом и учителем. Просто вахтанговщина какая-то, турандотовщина пошла… Я таяла у ног своих актеров, которые сидели на сдвинутых партах за фанерной ширмой, в короткие сроки сработанной мамой Дуралея.

И слава богу, запыхавшаяся фея Новогодница (по совместительству мама Ежика), забывшая дома текст, игрушку и все на свете, — вспомнила, что непременно должна заколдовать ДВА волшебных сундучка. Иначе была бы драма. И вот почему. Во время репетиции ко мне подошли две девочки-елочки, которым предстояло держать в руках сундучки: в одном Дуралей спрятал все «пятерки», в другом — все «двойки» мира. И от количества загадок, разгаданных классом, зависело, какой сундучок откроется, и с чем останутся ребята на всю оставшуюся жизнь.

— Тетя Наташа, — они смотрели на меня не по-детски трагично, — кто из нас «двойки"-то будет держать?

По их дрожащим губам я поняла — никто.

И вот — апофеоз, момент истины. Фея взмахнула смешной волшебной палочкой из «Детского мира», девочки-елочки (не знавшие до этого момента, что именно у каждой из них в руках) открыли обувные коробки, приспособленные под волшебные сундучки, и высыпали на класс дождь, фейерверк, лавину бумажных «пятерок»!

Миг счастья, не замеченный человечеством.

* * *

Откуда берутся кавалерист-девицы? К сожалению, не из милой сердцу «Гусарской баллады». В своих горьких заметках Надежда Дурова пишет, что ее мать ждала появления на свет прекрасного, как амур, мальчика Модеста.

Рождением сына сбежавшая из дома Дурова-старшая хотела умилостивить своего отца, свирепого малоросса, который не желал видеть ее замужем за гусарским ротмистром. Особое возмущение деспота вызывал тот факт, что жених был к тому же москалем (вот националист проклятый!).

И вот вместо Модеста приносят несчастной крикливую, «необыкновенной величины» черноволосую девицу… Мать отталкивает ее и отворачивается к стене.

Понятно, что вскармливает младенца молоком горничная девка. Она же повсюду возит ее на своих руках.

И вот однажды — при долгом переезде вслед за отцом — мать решила вздремнуть в карете. А нашей героине вздумалось покричать. Все громче и громче! От роду Наденьке четыре месяца…

Но плач быстро переполняет чашу терпения матери. Она выхватывает ребенка из рук кормилицы…

И выбрасывает в окно кареты.

«Гусары вскрикнули от ужаса», — пишет будущая кавалерист-девица.

Гусары (!) вскрикнули.

Продолжение — в следующем номере.