В марте 1946-го, спустя 10 месяцев после окончания самой жестокой и кровопролитной отечественной войны, с Дальнего Востока в Москву была послана коротенькая телеграмма: «22-го встречай тчк на Северном тчк поезд 6 зпт вагон 10 тчк Гвардии Мишка».

На импровизированных выставках «семейного архива», которые семья Ливертовских устраивает дома по большим праздникам (65 лет, железная свадьба, шутка ли!) — телеграмма эта неизменно привлекает внимание гостей.

Давать им пояснения вызывается жена с удивительным именем Зоря. Начинает она, как правило, со слов: «Когда я получила эту телеграмму…»

— …Когда командир послал меня в Москву жениться на девушке, которую я не видел до этого ни разу, и наказал без жены обратно в часть не возвращаться, — вторит ей муж, Михаил Борисович Ливертовский, гвардии офицер, прошедший с боями от Подмосковья через Смоленск, Сталинград, Киев, Будапешт до Праги.

После войны с Японией их часть из Маньчжурии перебросили на границу с Китаем. Пустырь, сугробы снега да вольные ветра, шутя сбивающие с ног…

Бумаги о демобилизации из Москвы до тех мест добирались медленно, блуждали по штабным лабиринтам. Бумаги не люди. Что им человеческая тоска!

Пограничную целину требовалось осваивать. И кому же, как не победителям, прошагавшим половину Европы? Военные ютились в наскоро выкопанных землянках, носили конфискованную у японцев не первой свежести форму, писали бесконечные рапорты в Москву, пили китайскую водку, которой изредка удавалось разжиться, в части их даже вода была по талонам. И никаких событий. Лишь снег, да ветер, да заметенная снегом узкая колея как признак все же существующей где-то цивилизации — далеко-далеко. Там, где почти год уже царил мир, и красивые девушки носили легкие шелковые платьица…

Забытые на приграничном пустыре солдаты и офицеры мечтали о том, что рано или поздно тоже вернутся домой, теперь уже точно, ибо оставившая их в живых война закончилась…

* * *

У лейтенанта Миши Ливертовского было прозвище «звездочет». Потому что сам он был из породы романтиков и мечтателей. С огромной рыжей бородой, брить которую в захолустье просто не имело смысла… Но не этим выделялся он среди однополчан. А связкой пожелтевших писем, которые для поддержания боеспособности по настоянию командира учила наизусть вся их часть. Сериалов же тогда по телевизору не было. Автором писем была Зоря Лаврентьева, 20-летняя москвичка.

Михаил Борисович: «В начале 43-го работницы московского завода прислали нам, фронтовикам, в подарок связанные ими теплые варежки, носки и наколенники. Такие посылки не были редкостью, но эти обращали на себя внимание аккуратностью упаковок. И еще тем, что все письма были написаны одинаковым почерком. „Если у тебя не побаливают колени, не мерзнут, то отдай их, дружок, тому, кто в них нуждается. Зоря Лаврентьева“. У меня после ранений суставы очень болели, стыли! И несмотря на то, что посылка пришла в конце мая, все присланное Зорей мне очень пригождалось, особенно по ночам. Я не удержался и написал ей. „Чем вы занимаетесь в промежутках между вязанием?“ Оказывается, она „в перерывах между вязанием“ делала на московском заводе снаряды для 76-миллиметровых пушек, то есть для меня, для моих однополчан-артиллеристов! Слово за слово — и… Мне все больше и больше стали нравиться письма Зори Лаврентьевой. Ее почерк. Слова, которые передавали ее чувства».

Переписка продолжалась больше трех лет. Веселые и нередко грустные рассказы, в которых описывалась жизнь военной Москвы, работа, учеба, сентябрьский листопад, весенняя капель, впервые вымытые от заклеенных крест-накрест полосок окна…

Строгие военные цензоры, что прочитывали их послания на предмет «выдачи» страшных военных тайн, тоже ставили свои пометки, давали советы, журили влюбленных, если те ссорились. Да, было и такое — не мгновенные интернет-послания, когда от ссоры до ссоры меньше минуты, от письма до письма проходили нередко недели и даже месяцы войны.

Вместо фотографий незнакомка Зоря, художница, однажды прислала Мише свой нарисованный карандашом автопортрет. Это все, что он знал о ней. Ну, а что еще нужно для возникновения любви двадцатилетним?

Он не знал еще, что отец Зори, красный командир времен гражданской войны, был репрессирован в достопамятном 37-м, и уже перед самой отправкой в лагерь расписался с Зориной матерью по ее личной просьбе. «Чтобы ты помнил, что в Москве у тебя осталась семья!» И что сама Зоренька была зачата в любви на полях все той же гражданской под солдатской шинелью… И что первая ее школьная любовь, одноклассник Алеша, ушедший добровольцем на фронт, попал в плен в первые же месяцы войны. А когда вернулся, уже к нам в лагерь, написал ей из Сибири: «Забудь меня!» — чтобы спасти. А Зоря все бегала и бегала к его матери, и когда пришло, что «без вести пропал», и потом… «Сердце подсказывает, что Алексей жив, что он вернется!»

Ничего этого не было в ее письмах к «звездочету гвардии Мишке». …Но в них было все.

* * *

— Вы должны понимать, какое значение письма этой девушки играли для поддержания боевого духа нашей части! — важно произнес замполит на общем собрании. — Вот, к примеру, что пишет она в одном из последних своих писем: «Что мне делать, чтоб не думать о тебе, чтоб не снился ты почти что в каждом сне, чтобы встречи так мучительно не ждать, чтобы писем этих глупых не писать?!»

— Приказываю, офицеру Михаилу Ливертовскому немедленно отправляться в отпуск в Москву с определенной целью — жениться, — поддержал его и комдив. — Хорош гусь! Девушка Зоря страдает, а он тут даже рапорта об отпуске не подает.

Михаил Борисович: «Я был очень удивлен. Соратники мои месяцами ждали отпуска — а мне его дали за здорово живешь. Начальник штаба на самом высоком генеральском уровне выправил все нужные бумаги. Комдив, всегда считавший, что последнее слово должно оставаться за ним, показал на прощание огромный кулак. Смотри, мол, если не выполнишь приказ! И провожатых выделил. А я представлял, как рассказываю Зоре о том, что мне грозит, если она откажет в руке и сердце!»

* * *

Узловые станции, мешки, окурки, люди, что, дожидаясь очередного переполненного состава, спали вповалку прямо на полу, кипяток в самоваре, продышанная каким-то малышом дырочка в окне… Красноярск, Иркутск, где на замызганных дверцах касс висели одни и те же объявления: «Извещать пассажиров о прибытии и убытии поездов не будем. Радио не работает. Будьте внимательны!», «Не курить!», «Не сорить!», «Билетов нет!».

…Две недели ехал к невесте лейтенант Михаил Ливертовский через весь Советский Союз, менялись попутчики, чемоданы. Стараниями провожатых весь вагон знал, кто такой Мишка и с какой целью отправился на другой конец страны. Чем ближе к столице, тем сильнее в их вагоне пахло не грязными носками и немытыми телами, а «Красной Москвой» и «Ландышем серебристым». Чуть не на последней перед Москвой станцией, спохватившийся и насмерть, если честно, перепуганный «гвардии Мишка», все-таки дал о себе знать «невесте». Ведь до этого момента Зорька и не знала, что он командирован к ней… «22-го встречай тчк на Северном тчк поезд 6 зпт вагон 10 тчк».

Зоря Владимировна: «Я отпросилась из школы, где вела в младших классах уроки рисования. Натянула пальто и побежала на вокзал. Телеграмма пришла вот-вот — совсем незадолго до приезда самого героя. Я стояла на перроне и ждала — поезд остановился. Из него выбежали люди, целая толпа. Вдруг ко мне подошел один человек: „Приехал ваш Мишка…“ Затем еще один, и еще… „Не волнуйтесь, он приехал“. И вот уже каждый, кто выходил из вагона, спешил сообщить мне о том, что Мишка здесь. (Они видели у него мой портрет.) „Будьте счастливы!“ Наконец, вышел и он…»

Михаил Борисович: «Я увидел серебристый фигурный столб, поддерживающий крышу перрона. У столба стояла девушка, очень похожая на все Зорькины автопортреты сразу. Только красивее и лучше. Живая!»

Тогда же возле фигурного столба состоялось их настоящее знакомство и первый поцелуй… Через месяц, выполняя приказ командования, Ливертовские поженились.

* * *

С тех пор прошло 65 лет… Я смотрю на них, седых, в морщинах, перелистывающих свои семейные альбомы. Между свадьбой 46-го года и железной свадьбой всего несколько заполненных снимками страниц — и вся жизнь!

Это кажется совершенно невероятным, но оказывается, наши бабушки и дедушки, тоже были когда-то юными. И влюблялись, и любили, и были счастливы…

Ливертовские вырастили детей, внуков… После демобилизации он работал сценаристом на телевидении. Она преподавала. Но связка фронтовых писем, что прочла когда-то вся дивизия, и сегодня хранится у них дома. Только теперь читать их посторонним они больше не дают.

Говорят, что это очень личное…