Любой журналист, отправляющийся на интервью к Олегу Попцову, заранее знает: какой бы вопрос он ни задал руководителю ТВЦ, тот всегда будет говорить о политике. Даже его официальная должность звучит очень политически: президент канала ТВЦ. И кто сейчас поверит, что когда-то Олег Максимович был обычным лесничим и даже не мечтал о столь бурной карьере. Поэтому интересных тем для разговора с ним можно найти еще очень много…

-Олег Максимович, я слышала, что, окончив питерскую Лесотехническую академию, вы какое-то время даже работали лесником в Краснодарском крае. Это так?
 — Да. Написав хорошую курсовую по степному лесоразведению, я поехал работать в Краснодарский край. Там я был помощником лесничего в Ново-Покровском лесничестве Тихорецкого лесхоза. Изнуряющее занятие, скажу вам. Заниматься уходом за лесными культурами или собирать семена на жаре в 40 градусов — это то еще испытание. Хотя самое яркое воспоминание того времени у меня другое. Как-то мне нужно было съездить в соседнее лесничество. Сел в коляску, запряженную хорошей лошадью, и поехал. Добрался без приключений, управился с делами, надо ехать назад. А местный механик говорит: «У вас ось полетела. Кузнец нужен. Без кузнеца никак невозможно». Но поскольку дело было в выходные, кузнец, как и положено, запил и, по разговорам, отойдет только к вечеру понедельника. Мужики говорят: «А чего? Поедешь в седле». Я же до этого на лошадь ни разу верхом ни садился, а ехать верст 70. Но делать нечего. Выехал в 5 утра и только к позднему вечеру добрался до озерца, остановился попоить лошадь. До лесничества оставалось километров восемь-десять. Тут лошадь напилась и пошла, а я встать не могу! Кричу: «Стой, Кума! Тпру!». На что она только прибавляет шагу. А я идти не могу и думаю: «Позор какой! Сам еле живой, да еще и лошадь потерял». Кое-как встал и побрел, хотя двигаться был не в состоянии: стер себе все, что можно. Дошел на конюшню, конюх говорит: «Что ты волнуешься? Лошадь пришла, она дорогу знает. А тебе, Максимыч, сейчас моторным маслом все смажу — как рукой снимет». После смазки техническим вазелином я не спал всю ночь, так все горело! На четвертый день пришел в себя… А потом меня вызвали в Ленинград и сказали, что есть решение избрать меня секретарем комитета комсомола академии, чему я удивился. Такая вот была стилистика. Избрание случилось, и последний курс я уже оканчивал как бы заочно. А потом пошло-поехало: инструктор обкома комсомола, секретарь обкома, первый секретарь. Комсомол тех времен был неповторимой школой жизни. Безостановочная круговерть — ни другу, ни недругу не пожелаешь.
— Говорят, вы часто бывали в составе российских делегаций за рубежом в те годы.
 — Бывал, и довольно часто. Воспоминаний об этом осталось очень много. Одно из самых сильных впечатлений — поездка на Кубу в составе партийно-правительственной делегации. В ЦК комсомола мне дали задание — прозондировать настроение национального руководства Кубы относительно проведения в Гаване международного фестиваля молодежи. Там мне посчастливилось более трех часов беседовать с Че Геварой. Из всей советской делегации он почему-то выбрал именно меня и никак не отпускал. Я думал, что не выживу: Че все время курил громадную сигару, а я-то некурящий!
Он мелкими глотками отпивал кубинский ром со льдом, рассказывал мне историю своей жизни. К концу беседы Че уже называл меня не иначе как Оле. Это было время обострения наших отношений с Кубой, Гавана флиртовала с Китаем. Поэтому Фидель Кастро ни в одно из посольств не поехал, дабы не вызывать ревность. А вместо него приехал Че Гевара. Но самое смешное, что встреча с Фиделем у нас тогда все-таки произошла. После изнурительных дней торжеств — а отмечали очередную годовщину кубинской революции — нашу делегацию повезли отдыхать на берег океана на загородную дачу посла. Я человек морской — питерец как-никак. Сразу же пошел искупаться. Нырнул, проплыл какое-то расстояние под водой, вынырнул. Проплыл еще метров 50, выныриваю, поворачиваю назад и ничего понять не могу: что случилось? Через каждые 5 метров вдоль берега стоят солдаты с автоматами. Плыву уже с опаской: может, нас арестовывать собираются? И вдруг рядом со мной поднимается вихрь брызг, и из воды выныривает человек. Смотрю — передо мной здоровенный, бородатый и совершенно голый Фидель. Оказывается, чтобы не привлекать ничьего внимания, он уехал как бы отдохнуть и встретился с советской делегацией.
— На работе вы — большой руководитель. А дома? Кто у вас глава семьи?
 — Дома я под сапогом. Там я не могу быть начальником. Почему? Потому что рядом со мной — творец. Моя жена — художник. Все свои работы она прежде всего показывает мне, как, впрочем, и я свои ей. Может быть, из-за того, что когда-то я действительно был ее начальником: Инна Владимировна работала художником в журнале «Сельская молодежь», где я был главным редактором. Конечно, мы с ней можем спорить. Я могу вспылить. Этого у меня не отнимешь. Но как однажды заметила моя младшая дочь Юля: «Мам, знаешь, как с папой надо? Вот начинается канонада, стрельба: нужно присесть, переждать, пока все это мимо просвистит. Потом заряды кончатся, высовываешься из окопа — и все нормально, с артиллеристами можно говорить».
— У вас ведь две дочери. Чем они занимаются?
 — Они обе окончили филфак МГУ. Старшей, Лене, наверное, передались мои гены: она пишет. Вообще, старшая дочь — это особая история. Ей в 1980 году сделал предложение англичанин — он преподавал в МГУ и вместе с дочерью создал английский студенческий театр. Лена по натуре лицедей, с очень хорошим режиссерским
чутьем. Я пережил не самые легкие дни в ту пору. Сами понимаете: главный редактор союзного журнала, а его дочь выходит замуж за англичанина. Попахивает изменой Родине. Ничего сюжетец, правда? Ну да все перемололось, все прошло. А запомнилась одна история. Сижу в своем кабинете на «Яме», это — в ВГТРК, год 1993-й. У меня предполагается встреча с руководством компании ВВС. Дверь приоткрыта. Прислушиваюсь и понять ничего не могу — вроде как говорит моя дочь. Ну, думаю, все — крыша поехала. Мерещится невозможное. Говорю секретарю: «Приглашайте ВВС». Входит один сэр, второй, третий. А вместе с ними действительно моя дочь. «А ты что здесь делаешь?» — недоумеваю я. А она в ответ: «А я, пап, уже полтора года на ВВС работаю». Анекдот. Потом слух пошел, что Попцов пристроил свою дочь на ВВС.
А младшая, Юлия, сейчас занимается предпринимательством, живет в Варшаве. Она в совершенстве знает пять языков, очень контактная, заводная. Когда она училась на филфаке, ее основной язык был голландский. Она ездила в Голландию на практику и тогда уже начала заниматься бизнесом: создала свою команду, фирму по продаже цветов. Поскольку Юлька сама проводила грузы через таможню, однажды, провожая меня в «Шереметьево», говорит: «Па, сейчас я тебе скажу, у какой стойки сколько берут». Это было в середине 90-х годов. Потом прошло время, она уже занималась совсем другим. Стою я как-то у Белорусского вокзала, покупаю цветы. Вдруг продавщица, окинув меня внимательным взглядом, говорит: «Вы папа Юли, да?» Я говорю: «Да». — «Вазген! — кричит она куда-то в глубь палатки. — Ему сбросить!» Оказывается, она им когда-то поставляла цветы, и по моему лицу они узнали дочь. Конечно, я очень люблю Юльку и Лену, скучаю без них. Мне хочется, чтобы они чаще приезжали, хотя знаю, что ровно через час мы, особенно с Юлькой, непременно разругаемся. Не завидую ее мужу, который ее обожает, потому что дочь — девушка с характером. Я бы хотел, чтобы у нее был характер матери, но, к сожалению, ей передался мой.
— А какой у вас характер?
 — Я бы сказал так: не люблю ждать и терпеть не могу нерешительности. Мне надо не все и сейчас, а еще быстрее. Это я понял очень рано. Помню, когда мне исполнилось 20 лет, я проснулся и сказал себе: Мне УЖЕ 20. И каждый из нас должен понимать, что прожитый день — это не просто день календаря. Это день нашей жизни. И на этот день она становится меньше. Поэтому надо успеть делать как можно больше.
— А как же тогда отдыхать?
 — Ой, это проклятье! Вот как не умею ждать, так и отдыхать я не умею. Даже в выходной, где бы я ни был, мне обязательно бывает куча звонков. Представляете: отдыхаешь, только вошел в воду — звонок. Возвращаешься на берег. «Олег Максимыч, — раздается в трубке, — хочу посоветоваться». Я говорю: «Черт возьми, ты что, рехнулся? Можно мне хоть один день без вас побыть?» Он: «Извините, не знал. Я думал, вы у себя…» А отключить телефон тоже не могу, иначе буду нервничать. Вообще на отдыхе я всегда мечтаю остаться один, в тишине, тогда я вынимаю тетрадь и начинаю писать. Это лучшие минуты. А если на даче — иду в сад, беру лопату или вилы, грабли, пилу или топор и начинаю работать. Я очень люблю землю, обожаю лес. Осенью не могу оставить деревья неокопанными. А жена ненавидит дачу и ненавидит осень, когда все поспевает. Это для нее ад.
— Хотите сказать, что дача у вас без пафосного особняка и засеянного газона? В обычном деревенском стиле?
 — Вы знаете, я купил бревенчатый дом. Сломал эти жуткие прилипшие веранды типа сараев. Деревянную часть оставил, а вокруг нее сделал каменный пояс по своему проекту. Это старый участок в Тарусе, 2 часа 25 минут от калитки до калитки. Ехать долго, но это святое место, излучина Оки. Дом у нас на высоком берегу, где-то в 100 м церковь. Я всегда просыпаюсь в 8.30 под колокольный звон и иду работать в сад, огород. Каждый раз слышу от жены: «Кому это все нужно?» Как кому? Мне!
— Так хозяйством занимаетесь вы, а не супруга?
 — Нет. Что касается варенья, соленья — здесь она мастер. Ненавидит это, но делает совершенно блестяще. А что касается сада — это на мне. Весной покупаешь навоз, сто тачек раскидаешь — руки отнимаются. Один раз приехал ко мне друг — американец Тристан Дел. «Олег, — говорит, — у вас тут газета есть? Так ты дай объявление, что нанимаешь садовника». Я говорю: «Я тебя понимаю, но объявление давать не буду. Зачем? Мы вот сейчас с тобой распилим эту кучу бревен, и ты будешь счастлив». Тристан вздохнул и потянул пилу на себя.
Недавно сменили забор. Наняли людей — они покрасили. А потом я сказал жене: и зачем я это делал? Покрасил бы сам. По крайней мере, деньги остались бы в семье. Они такую цену заломили — ужас.
— Вы прямо трудоголик. Ну, а хотя бы после всех трудов на огороде, в саду можете сесть вечерочком и расслабиться? Выпить, например, чего покрепче?
 — Я вообще-то непьющий человек в общепринятом понимании, и всегда от этого страдал. Так получилось, что я очень рано стал большой властью. Мне было неполны× 24 года, когда меня избрали секретарем Ленинградского обкома комсомола. Я пришел туда сразу после Лесотехнической академии. И вот в конце 60-х в одном леспромхозе Ленинградской области случилась забастовка. Вызывает меня к себе первый секретарь: «Ты, говорит, у нас специалист по лесам, вот и поезжай, разберись». Приехал. Зима, лес, сидят мужики, человек одиннадцать, в валенках, ушанках. Говорят: «Начальник, выпьешь с нами?» Я: «Почему нет? Давай». Смотрю — он мне бухает полный граненый стакан спирта. Все умолкли, пауза. Я понюхал, говорю: «Ну, погибать, так погибать!» И выпил этот стакан залпом. Чувствую, как всего буквально сводит. После этого взял горсть снегу и поднес ко рту. Мужики от такого соблюдения ритуала аж головами закачали. И все решилось мгновенно. Пошел разговор, все встало на свои места. Оказалось, что замдиректора леспромхоза был сукин сын, мы его сняли потом. А так… Я не держу своих винных подвалов, как Женя Киселев. Но люблю хорошие сухие красные вина, и даже разбираюсь в них. На охоте (хотя это было ой как давно) могу выпить стопку водки, хорошо замороженной. Знаете, когда завалишь лося, его свежуют тут же. Зажарят лосиную печенку, и под нее стопка водки — прекрасно.
— А я слышала, что вы «Хеннесси» уважаете…
 — Как-то я имел неожиданность сказать, что это мой любимый коньяк. Просто слышал, что это самый дорогой и лучший, и сказал. После этого на все дни рождения мне стали дарить «Хеннесси». У меня от коньяка вообще-то изжога. Но как ни праздник — обязательно «Хеннесси» несут. Теперь я всем говорю, что люблю виски. Надо же как-то спастись от коньячного нашествия!
— Сейчас на телевидении начался ажиотаж по поводу нового сезона. Чем будете удивлять зрителей вы?
 — В этом году мы уже ввели много новых программ, и в новом сезоне их нужно по-настоящему раскрутить. Я имею в виду «Очевидное — невероятное», безусловно, культовую передачу «Ностальгия». Будем активно работать над игровой программой, появится новый детский проект. Кроме того, нужно решить проблему юмористической программы на канале. Думаю, это будет что-то достаточно оригинальное. Во всяком случае, не имеющее ничего общего с «Аншлагом». Есть несколько идей общественно-политических программ, поскольку в период неблагополучного состояния общества и государства канал не имеет права быть не социально ориентированным. Это моя позиция. Так что социальная острота и шлейф общественно-политических передач на ТВЦ будет в центре внимания. Есть у нас в замыслах и несколько неожиданных работ, просто всего говорить не хочется — ведь воруют прямо с листа! Пусть лучше это будет сюрпризом для зрителей.
— На других каналах сейчас делают упор на развлекательные программы. У вас опять — информационное вещание.
 — Ну зачем вы так? И развлечения тоже. Помните, еще со времен Рима рев толпы — «хлеба и зрелищ»? Так вот, я считаю, что сначала надо обеспечить людям хлеб: доказать им, что жизнь не столь безрадостна, возбудить социальный оптимизм. А зрелища уже станут продолжением этого оптимизма, а не заменой его. Сколько мы произнесли гневных тирад о защите свободы слова. И в этих полемиках не заметили, как некие силы подменили ее суть. И если вы меня спросите: «Готовы ли вы защищать свободу слова?» — я отвечу: «Да». И прежде всего свободу слова для бедных, потому что богатые ее купят. Одна из главных задач канала — вернуть обществу общественное мнение. Почему такой интерес к программе «Петровка, 38», которую не назовешь изыском? Зрительская аудитория колоссальная. Потому что человек хотя бы где-то хочет увидеть, что его защищают, кого-то сажают за преступления. И я думаю, что общественно-политическое вещание и публицистика — не самая слабая сторона канала ТВЦ. Сюда можно отнести Алексея Пушкова, Андрея Караулова, Леонида Млечина и сейчас уже, бесспорно, Илью Колосова.
— Да, но, как они ни стараются, по рейтингу все же явно уступают конкурентам.
 — Минуточку. Рейтинг общественно-политического вещания на ТВЦ не просто приличный, а высокий. Хотя история с рейтингом ТВЦ — это история особая. Это история отношений определенных политических сил к Москве. Нельзя работать, когда один имеет дворец, а другой — коммунальную квартиру. Хотелось бы быть в равных условиях. Когда на вашей частоте есть «вставная челюсть» в виде канала «Московия», вы являетесь заложником этой ситуации. Поэтому, когда мне кто-то говорит: что-то у вас рейтинг маловат — я отвечаю: сделайте вставную челюсть ОРТ, РТР, НТВ и ТВС. Тогда мы встанем на старт, и я готов соревноваться хоть с чертом. Не может быть прекрасен рейтинг у сильной передачи, если ее предваряет передача совсем иного смысла. Зритель просто уходит. Когда с 18.00 до 20.00 работает «Московия», на ТВЦ начинается провал на два часа. Мы теряем зрителя, который в это время смотрит иные каналы. А в 20.00 нам приходится снова возвращать его к себе. Тем не менее у нас на канале работает профессиональная команда, и по многим позициям рейтинг ТВЦ бесспорно вырос.
— Давайте попытаемся сформулировать. Гендиректор ОРТ Эрнст — мастер развлекательного телевидения, Олега Добродеева (РТР) называют королем информации. В каком жанре работаете вы?
 — Острого социально ориентированного телевидения с почитанием бед и радостей зрителей. Это телевидение общественно значимое. Но обязательно с классными игровыми передачами, которых, увы, нам не хватает, хорошей музыкой, программами о культуре, истории, московском стиле. Это направление канала. Что-то получается, что-то нет.
— А что конкретно вас не удовлетворяет на канале?
 — У-у-у… Об этом можно долго говорить. Больше всего беспокоит утрата авторитета фундаментального профессионализма. Экспансия амбиций, заменяющих умение и знания. Ко мне приходят люди и говорят: «Мы принесли вам новую передачу, хотим, чтобы вы ее посмотрели». Мой шкаф в кабинете был завален кассетами — около 500 штук. Из них нашлось 10—15, которые действительно можно считать предметом для разговора. Неплохое соотношение, да? Но больше всего беспокоит, когда к вам приходит человек, уверенный, что он принес работу, достойную Нобелевской премии. И ведет себя соответственно. Вы смотрите, а работа меньше, чем на три балла. Хотя на телевидении такое сейчас повсеместно. Речь не идет о знаковых передачах, но, если хорошенько тряхануть, мусор посыплется, много мусора.
— Говорят, на ТВЦ чуть ли не авторитарная политика. Вы лично решаете, какая из программ достойна внимания, а какую можно сразу выбрасывать в помойку?
 — В искусстве нельзя быть начальником, можно быть только творцом. Конечно, когда мне предлагают посмотреть новую работу, я обязательно выскажу свое мнение, но и поинтересуюсь мнением коллег. Хотя сейчас мы готовим один новый проект, я вчера говорю его руководителю: «Сегодня зайду к вам на съемки». Она: «Ни в коем случае! Я вас прошу!» Я говорю: «Тебе же хуже. Потому что потом, если не получится окончательный вариант, я буду говорить очень жестко». В искусстве не может быть понятия «пойти навстречу» — слишком жесткая конкуренция. Мы на летучке так метелим наших авторов, шеф-редакторов по каждой передаче — беспощадно, но честно. После каждого выпуска «События. Время московское» в 22 часа либо они сами мне звонят, либо ждут моего звонка. По каждой принципиальной программе Караулова либо Пушкова не было случая, чтобы через 20 минут не раздался мой звонок. Дальше у нас идет творческий разговор: что есть удача, а что неудача. Но только после передачи, а не до нее. Я всегда говорю: «Если я буду вмешиваться в процесс, я никогда не буду знать ни степени вашей талантливости, ни степени вашей дурости. Потому что вы мне непременно ответите: на этом вы настаивали. А я хочу посмотреть, что умеете вы». Точно так же я могу сказать, что дома мнение жены является для меня колоссально значимым. Потому что она — зритель, читатель моих работ. Не говоря уже о том, что она оформила все мои книги.
— Олег Максимович, почему все другие руководители каналов называются гендиректорами, генпродюсерами. А почему вы называетесь президентом ТВЦ?
 — Это не я придумал. Мой предшественник на этой должности именовался, по-моему, гендиректором. А когда пришел я, изменили устав компании, была введена должность президента. Сам я не обращаю на это никакого внимания. Был бы я главным режиссером или главным редактором, меня бы это абсолютно устраивало. Теперь я даже испытываю некую неловкость, когда меня называют президентом ТВЦ. Представляете, вдруг пригласят к Путину как президента к президенту? Жуть!