Борис Клюев: «Иногда начинаю дома покрикивать, чего раньше за мною не водилось»
WomanHit поговорил с актером об аристократических корнях и чертах характера, без которых он бы не состоялся.
Недавно актер отметил 70-летний юбилей. WomanHit поговорил с ним об истории отечественного кинематографа, аристократических корнях и чертах характера, без которых он бы не состоялся.
— Борис Владимирович, 70 лет — это огромный жизненный срок и большой опыт. Мне кажется, вы к этому времени должны накопить такую жизненную силу, что уже ничто не может выбить вас из колеи.
— Это точно. (Cмеется.) К этому времени ты уже состоялся в профессии, встал на ноги в жизни. И хотя многое для тебя уже определено, ты все равно этого возраста совершенно не чувствуешь, у тебя остается жажда работать, присутствует целеустремленность. Потом, я и по природе своей человек достаточно сильный. Конечно, меня трудно сбить в ту или иную сторону.
— То, что вы продолжаете не только работать, но и быть, что называется, наверху, наверное, тоже придает опору. Ведь многие ваши коллеги в этом возрасте уже вообще перестают интересоваться ремеслом.
— Все мои одноклассники — уже пенсионеры. А я еще работаю и, как понимаю, работать буду еще долго. Я пока чувствую в себе силы, желание, и мне еще что-то хочется сделать в профессии.
— В молодости, когда вы только начинали сниматься в кино, про себя все время анализировали: вот этот фильм меня сделает успешным, вот сейчас придет слава. Теперь, когда и слава и популярность давно заработаны — что помогает двигаться дальше?
— Вы знаете, творчество — вещь абсолютно ненасытная. Это как любовь — родник, из которого никак не напиться. Поэтому пока тебе предлагают работать, нужно работать. Единственное, в этом году я позволю себе отдохнуть. Я давно не был в отпуске и теперь понимаю, что это нужно. Но когда становится совсем тяжело, жарко и душно в павильонах, и к вечеру ты еле стоишь на ногах, я всегда себе говорю: сколько людей в моей профессии хотело бы быть на моем месте. Это стимулирует. Я всегда очень много работал. Много ездил, когда у меня не было съемок, несколько раз объездил с концертами весь Советский Союз, мне очень нравилось. Когда ты один на один с залом — это очень помогает утвердиться в профессии. А если этого нет — ты идешь на телевидение, на озвучку. Я до сих пор продолжаю озвучивать и все мои последние фильмы имели очень хороший резонанс — и мультфильмы, и фильмы «Король говорит» и «Лучшее предложение», где я озвучил Джеффри Раша. Это не значит, что я везде. Я работаю выборочно. Но считаю, что это очень интересно, когда ты и с одной стороны можешь повернуться в профессии, и с другой, и с третьей. Пока мне это интересно, я буду это делать.
— А роль Николая Петровича Воронина в чем вас по-новому раскрыла? Ведь это был совершенно другой образ, в отличие от тех, которые вы привыкли играть.
— Конечно. Более того, я вам скажу, что меня долго не утверждали на эту роль. Один из руководителей канала говорил: «Что вы — Клюев? Да он серьезный артист! Брать его на ситком?..» А видите, как получилось… Я никогда не делал этого раньше, никогда не ходил в тренировочных костюмах, в майках, а здесь мне эта возможность предоставлена. Более того, были даже сложности с моей внешностью, когда искали мне одежду. Потому что любой крен — и сразу у меня появляется интеллигентность, аристократизм, а это нужно было убрать. Что уж говорить — я за эту работу получил ТЭФИ, зрительская любовь к моему персонажу просто необыкновенная. Люди подходят и говорят: «Спасибо вам за ваше творчество», или «Вы очень похожи на моего отца», или «Вы похожи на моего деда». Это очень приятно. Это значит, что я не зря вложил свой труд в обдумывание этой роли, значит, она зрителям по душе. Я очень доволен, что в 65 лет мне попалась вот такая интересая работа.
— Вас же еще этот персонаж и в чем-то лично изменил?
— Конечно, если ты пять лет говоришь с экрана «хрень» или «египетская сила»! (Смеется.) Это не значит, что я дома использую эти выражения, потому что я абсолютно другой человек. Но вот покрикивать иногда начинаю, чего раньше за мною, в общем-то не водилось.
— А вот этот аристократизм, который был у вас с самого начала, благодаря которому вы и героев играли таких же. Что помогало его становлению, где его корни?
— Я думаю, прежде всего это гены, это все в природе. Конечно, мои предки подарили мне внешность, характер, мое отношение к жизни. Но, должен скзаать, что и я со своей стороны над этим очень много работал. Я много следил за ветеранами Малого театра, за Михаилом Ивановичем Царевым, за тем, как он носит костюм, какая к нему подходит жилетка, как нужно вести себя в определенных ситуациях. Я сразу понимал, что мне с моей внешностью не придется играть председателей колхоза. Во всяком случае, когда я надеваю мундир, то все понимают, что это — офицер, а если я надеваю смокинг, то все понимают, что я — лорд или английский аристократ.
— А ваш дедушка, Федор Васильевич Клюев, к какому роду принадлежал?
— К сожалению, время было такое, что я не знаю истории своих предков. Мой папа умер, когда мне было 4 года, поэтому эта связь прервалась. Я знаю, что дедушка жил где-то под Дмитровым, в Подмосковье, что там был какой-то большой клан Клюевых — больше ничего. Кто мои предки, откуда выходцы? Клюев был и на Севере, ладожский дьячок, а с другой стороны, много Клюевых и на Украине. Я помню только двух своих бабушек по линии мамы и по линии папы. А мужчины в нашем роду очень быстро уходили.
— У вас ведь остались памятные вещи, которые принадлежали вашему роду. Часы, например, от деда.
— Абсолютно верно. Причем, знаете, какое было интересное первое ощущение? Дед жил в Южинском переулке, который сейчас называется Большой Палашевский. И вот когда моих родственников из этой квартиры выселяли, нужно было забрать оттуда какие-то наши вещи. Я пришел, и вдруг увидел стенные часы, которые помнил еще с детства — бабушка тогда говорила, что их дед купил. Я посмотрел на них и понял: «А они мне нравятся. Я бы такие тоже купил». И в тот момент я как будто почувстовал какую-то нитку от деда. Я их забрал, отреставрировал, починил, и они до сих пор работают. Вначале я никак не мог привыкнуть к их бою, но когда пришел забирать часы из ремонта, мне их долго не хотели отдавать, говоря: «Знаете, каким малиновым звоном они мастерскую озаряют!» А все остальное, мебель из настоящего дерева — это, к сожалению, утеряно. Когда родственные связи рвутся, очень многое теряется. Но так получилось.
— У вас ведь есть еще одно аристократическое увлечение — вы разводите розы. Мне кажется, это все тоже откуда-то из тех времен идет, когда имели большие усадьбы с розовым садом…
— У меня был замечательный случай. Лежу я в своем саду в день рождения. Кругом благоухают розы, со мною рядом лежат две собаки — мы отдыхаем. Вдруг раздается телефонный звонок из Лондона и меня с радиостанции «Свобода» поздравляет Сева Новгородцев. Что-то говорит по поводу Шерлока Холмса и Майкрофта Холмса, а потом задает вопрос: «А какие у вас корни?» Представляете, я — в Подмосковье, дача, Звенигород, говорю: «Сева, ты не поверишь. Я лежу, вокруг меня благоухают розы всех сортов, подстрижена трава, как газон в Лондоне, но я ничего не знаю про свои корни!» Я много раз пытался узнать свою родословную, платил деньги, но ведь все время обманывают — так ничего и не нашли. Но вот этот звонок из Лондона — мне было очень приятно.
— А у вас не осталось ничего от образов своих киногероев? Может быть вы храните какие-то памятные вещи, детали?
— Нет, я это все храню только в памяти. В моей большой голове лежит много всяких вещей. Ведь когда ты над чем-то работаешь, ты ищешь и находишь очень много деталей, которые тебе помогают в работе. Например, когда я пробовался на роль Колчака, я стал читать очень много его писем, и в одной из переписок обнаружил, что он курил, потому что жена приносила ему в тюрьму папиросы. И я придумал сцену в фильме, где я лежу в кровати и играю с портсигаром, с папиросой. Голова у артистов так устроена, что иногда ты едешь где-нибудь и вдруг у тебя щелкает: «Почему ты в этой роли не сделал того-то и того-то? Почему это только сейчас пришло тебе в голову?» В этом смысле, как театральный артист, я нахожусь в более выгодном положении: киношники ведь ничего исправить не могут, а мы, играя спектакли иногда по несколько лет, все время работаем над ролью, находя новые и новые детали.
— А чему основному, исходя из своего большого опыта, вы учите своих студентов в Щепкинском училище?
— Самое главное, чему я всегда их учу, что они никому не нужны. Что никто им на блюдечке с голубой каемочкой ничего не даст. В жизни, в любой профессии нужно бороться. Есть у тебя способности — ты должен их максимально развить. Профессионал состоит именно в этом: недостатоки скрыть, достоинства — показать. Тебя могут не утвердить на какую-то роль, но никогда не скажут, что ты — плохой артист. Не нужно, чтобы тебя любили, важно, чтобы тебя уважали. А уважения нужно достичь. Нужно быть гордым. У тебя вначале что-то не получается — не страшно. Ты можешь выиграть старт, но придти к финишу последним, ты можешь выиграть середину и опять придти последним. Поэтому главное — прийти к финишу. Количество всегда переходит в качество. И еще есть такая старая актерская поговорка: «20 лет ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя».
— Борис Владимирович, а каково это, говорю без лести, быть причастным к истории отечественного кино? Ведь вы пережили все его этапы, начав сниматься в 1963 году в «Войне и мире», и вот сейчас дойдя до «Ворониных»?
— Да, я первый раз переступил порог «Мосфильма» будучи студентом, в 18 лет. Это был январь 1963 года, был такой фильм «Они шли на Восток», снимал итальянец Де Сантис. Таня Самойлова играла главную роль, а еще — Валера Сомов, мой очень большой приятель, один из самых красивых артистов которых я видел в жизни, наш был Ален Делон.
— Как вы сохранили такое мировоззрение, благодаря которому не отказались в 65 лет играть в ситкоме, показав, что даже это можно сделать хорошо?
— Работа влияет на человека. Если ты все время работаешь в свинарнике, ты это дело знаешь очень хорошо. Когда ты всю жизнь выращиваешь розы, ты тоже овладеваешь этим мастерством. Но есть большая разница между свинарником и розами. Понимаете, я — театральный артист, у меня всегда был театр. Киношники, ребята-киноактеры находятся в более бедственном положении, потому что кино обязательно заканчивается, какая бы блестящая картина не была. Я всегда понимал, что если ты артист, ты должен быть известен, популярен. Даже если у тебя это не получается, ты должен к этому стремиться, потому что так обязывает профессия. Но ни в коем случае нельзя зависеть от этого. Если ты начнешь от этого зависеть, начнешь ходить и просить роли, ты вряд ли сможешь чего-нибудь достигнуть. Я видел, когда на «Мосфильме» известные киноартисты стучались в двери и спрашивали: «Вам не нужны хорошие артисты?» И им говорили: «Нет, спасибо». Я понимал, что это — унижение, но такова актерская природа: хочешь ты или нет — тебя выбирают. Поэтому нужно сделать все, чтобы тебя уважали. Если тебе достался крошечный эпизод, ты должен все продумать сам, ни на кого не надеяться и сыграть так, чтобы было максимально хорошо. Это очень сложный жизненный процесс, поэтому к нему нужно относиться философски. Я вообще такое отношение культивировал в себе с младых ногтей, изначально так себя настраивал на жизнь, и так и работал.
— А то, что вы всю жизнь посвятили именно Малому тетару — это был сознательный выбор — театр именно с классическим репертуаром? Или так сложилось судьба?
— Я думаю, что судьба так распорядилась. Я наоборот очень хотел поступить в театр Моссовета. Там тогда был Завадский, великолепная труппа, восхитительные спекаткли, и я хотел именно туда. Но я очень хорошо запомнил, когда кто-то из стариков мне сказал: «Вас приглашают в Малый театр, а вы думаете? Немедленно! Это императорский театр, лучшее, что есть». И я пошел. Мне же и посоветоваться не с кем было. Если бы у меня был папа, он бы мне мог что-то подсказать. А так — приходилось набивать лоб и шишки на собственном опыте. И я благодарю господа Бога за то, что пришел в Малый театр, потому что он действительно оказался мои домом. Когда у меня была возможность идти в Художественный тетр, куда меня приглашал Ефремов, я отказался и был прав.
— Помимо работы, в чем вы еще находите силы? Что для вас — источник энергии?
— В спорте. Я бы с удовольствием сейчас поиграл в футбол, в большой теннис, у меня прямо чешется все. Но я не могу, так как с утра до вечера работаю. Вот, правда, сегодня у меня была съемка с 12 часов, и я позволил себе с утра побегать, получил огромное удовольствие.
— Занятия спортом — это ваша личная инициатива, или вас вдохновляет супруга, профессиональная спортсменка?
— Нет-нет, я сам. Почти все профессональные спортсмены ненавидят спорт. (Смеется.) Я всегда очень дружил со спортом, и когда у меня выдается возможность, я начинаю бегать, растягиваюсь, качаюсь. Я много лет играл за сборную артистов Москвы, за сборную Малого театра, очень долго был капитаном по футболу. Я — человек азартный, люблю соревнования. Правда, весь уже переломан, так что когда это все начинает болеть, думаешь: зачем этот спорт вообще нужен был? (Смеется.)
— Что еще говорит о вашем мужском характере, помимо азарта? Вы любите автомобили?..
— Да, очень люблю автомобиль. Я купил себе первую машину сразу после «Трех мушкетеров». Занял половину, но купил, до такой степени мне хотелось ощутить себя за рулем. Я чувствовал, что для мужчины машина необходима: она собирает его, концентрирует. Я люблю красивые, дорогие машины. Но гонять — нет, я человек осторожный.
— Борис Владимирович, если вернуться к возрасту — что вы поняли о себе к 70 годам? Какие черты заметили в характере, без которых вы бы не состоялись?
— Я понял, что я — порядочный человек, и очень многим людям со мной легко. Я никогда не лезу в приятельские отношения, достаточно осторожен и верю в человеческую гармонию. Так как я Рак по Зодиаку, то очень люблю просто сидеть в каком-нибудь углу и читать. Для меня это — просто сказка. Даже когда я приезжаю в компанию к друзьям, я вытаскиваю себе какую-нибудь книжечку и в нее погружаюсь. Все это знают, и меня никто никогда не трогает. Я понял, что никогда не нужно суетиться, не нужно врать. Лучше промолчи, но не ври, потому что обязательно запутаешься, и вранье потом обязательно проявится. Я понял, что я — человек надежный, когда люди ко мне обращаются за помощью, я всегда стараюсь помочь. Понял, что я — человек сильный. Более того, когда мне плохо, я становлюсь еще более злой, так что переломить мой хребет не получается совсем. У моего любимого писателя Хэмингуэя есть замечательное выражение: человека можно убить, но нельзя победить. Я сторонник такого подхода. Я до сих пор в душе остался романтик, но тщательно это скрываю. Эстет — люблю все красивое. В свое время собирал картины, старинные вещи, мне это очень нравилось. Люблю хорошо одеваться.
— А что-то особенное хотели бы получить на юбилей? Или уже все есть?
— Ну чего-то может быть и хотелось бы оригинального. (Смеется.) Но, честно сказать, все свои радости я уже сам воплотил. Все, чего у меня не было в юности, но мне очень хотелось иметь, у меня уже есть. Поэтому мы просто соберемся компанией с моими близкими друзьями, одноклассниками, родственниками, посидим, выпьем, поговорим и разойдемся.
