Евгений Миллер уже давно приковывает к себе внимание зрителей — ведь на его счету умные и неоднозначные герои. Несчастный мягкий Вершинин из «Трех сестер» в Театре Олега Табакова, жесткий прагматичный фон Корен в «Дуэли» на сцене МХТ, сильный и надежный герой в сериале «Ленинград−46» и раздираемый страстью и полярными состояниями в «Двой­ной сплошной». А вот о самом актере известно немного, да и то не все соответствует действительности. Так какой же он и как наконец нашел свое личное счастье? Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».

— Женя, вы совсем недавно в первый раз стали папой, поздравляю вас! Вы одновременно ждали двух детей: сына и премьеру «Скамейки» в «Табакерке».

— Спасибо! Да, 10 апреля мы с женой Катей стали родителями. А я ждал даже трех детей, потому что совсем недавно у нас вышла еще одна премьера — «Русская вой­­на Пекторалиса», поставленная Сергеем Пускепалисом. Было, признаюсь, тяжеловато, но ничего страшного, находился в тонусе. (Улыбается.)

— Зато сейчас вы, по-­­моему, пребываете в слегка расслабленном благостном состоянии, что замечают и ваши партнеры по театру, которые рады за вас. Уже успели почувствовать себя папой?

— Нет, я еще только начинаю ощущать, что это такое. Мне хочется быть чаще с сыном, просто лежать или сидеть рядом с ним, держать на руках. Стал меньше высыпаться, но это ерунда по сравнению с новым чувством. Сейчас попросил Владимира Львовича Машкова до конца сезона освободить меня от репетиций новых спектаклей, чтобы побыть с семьей и чуть позже понемногу начать сниматься, все-таки нужен дополнительный заработок. Он пошел мне навстречу. И я очень благодарен моим коллегам за искреннюю радость.

— Вы присутствовали при рождении малыша?

— Нет. У меня в это время как раз шел прогон «Скамейки». А сразу после него я узнал, что у меня родился сын. Но я не был бы на родах в любом случае, потому что упал бы там в обморок. (Улыбается.)

евгений миллер

фото: владимир мышкин

— Вы к тому моменту, когда узнали, что скоро станете папой, а может быть, и раньше, уже осознанно хотели детей?

— Я понимал, что хочу ребенка. И мы с Катей думали об этом, но особо никаких стараний не прикладывали. Хотя, как все нормальные люди в наше время, пошли к врачам, проверили здоровье, нам сказали, что все хорошо. А дальше, что называется, решили, как будет, так будет. И вот, слава богу, у нас родился Михаил.

— Поговорим о вашем втором «ребенке», только что вышедшей «Скамейке», где вы филигранно передали состояние своего мятущегося, со сложной личной жизнью, завравшегося героя. Как вы к нему относитесь не как актер?

— Как актер я обязан оправдывать своего персонажа, но мне и как человеку его действительно жаль, я ему очень сострадаю, потому что он запутался и в своей жизни, и в своем вранье. Он придумал себе какие-­­то правила и никак не может вырваться из них, разобраться в себе и в том, что такое любовь, привязанность, что такое семья, отношения мужчины и женщины. Он запутался во всем, но героиня помогает ему в этом разобраться.

— А вы уже поняли, что такое любовь? То ли это чувство, которое вы переживали в двадцать лет?

— Я не знаю, любовь ли то, что было до этого. Сейчас для меня главное в отношениях мужчины и женщины — уверенность друг в друге, спокойствие и возможность быть самим собой. Когда люди не пытаются переделать друг друга, дают свободу другому при полном доверии… это, наверное, и есть любовь.

— Многие зрители, к удивлению, осуждают героиню, мол, она проверяет паспорт героя, звонит по номеру телефона, который он ей дал, пытаясь разоблачить его вранье.

— Так он же врет? Врет. Кто же из них безнравственный?

— Я считаю, что она вообще святая, в конце не воспользовалась ситуацией, чтобы устроить свою жизнь, а постаралась ему помочь. Вы сами не закрываете телефон, компьютер паролями?

— Никаких секретов от Кати у меня нет.

— А вы когда-нибудь обманываете?

— Ложь терпеть не могу. Если только «во спасение». Врать не умею — сразу заметно, если пытаюсь это делать. С детства отец меня отучал. За обман иногда по заднице получал от него.

"Мне хочется чаще быть с сыном, просто сидеть рядом с ним, держать его на руках. Стал меньше высыпаться, но это ерунда!"

фото: владимир мышкин

— Вы уже одиннадцать лет служите в Театре Олега Табакова, где играете много главных ролей, и с кино постепенно сложился интересный роман. Тем не менее вы паникуете, когда какое-­­то время нет новой работы?

— Конечно, начинаю волноваться и даже паниковать. Как только тишина, думаешь: «Забыли о тебе! Все, ты никому не нужен!». Что делать, профессия такая, а я самоед, начинаю изводить себя. Может быть, сейчас это уже не доходит до крайностей, с возрастом все чуть-­­чуть сгладилось.

— Вы такой неспокойный, рефлексирующий в кого-­­то из родителей?

— В маму, наверное. Она у меня врач, акушер-­­гинеколог, она гиперзаботливый человек, с огромным чувством ответственности. И я люблю за всех подумать, все решить, приготовить, даже то, что не надо. Хотя сейчас уже начинаю к себе присматриваться, размышляю, может быть, и не нужно такой заботой окружать людей. А вот какая-­­то осторожность у меня, наверное, в папу. Папа был инженером, директором ДК Чкалова, потом — филармонии в Новосибирске, позже — заместителем начальника областного комитета по культуре. Он часто был вынужден очень быстро принимать решения, и порой они оказывались ошибочными, о чем он сам говорил. Я сейчас стараюсь десять раз отмерить, потом отрезать. Но если руб­­лю что-­­то, то окончательно. Мне так проще.

— И в чем можете так рубить?

— В отношениях. В последнее время стал осторожен, причем даже с людьми «с пробегом». (Смеется.) Теперь проверяю всех, но не делаю это специально, всего лишь сужу по поступкам, особенно в экстремальных ситуациях. Я могу производить впечатление человека легкого, рубахи-­­парня, но не люблю безответственности, предательств и лжи. Если чувствую, что человек врет, не собираюсь с ним вступать в полемику или выяснять отношения. Проще сказать: «Все, спасибо, на этом наше общение прекращается».

— А вы бываете в гневе?

— Конечно! Меня очень легко вывести из себя. В этом смысле я взрывоопасный человек, с низким порогом терпения. Причем выплеск может произойти где угодно. Но я учусь сдерживать свои эмоции.

— Случалось, что вы все же не сдержались и вам это испортило что-­­то в профессиональном или личном плане?

— Когда я прихожу на пробы, съемки или первые репетиции, то мое поведение часто воспринимается как закрытое, даже агрессивное, людям кажется, что я чем-­­то постоянно недоволен. Спрашивают: «Ну, что ты такой насупившийся, ходишь букой?» — а на самом деле у меня в этот момент происходит серьезная внутренняя работа, и я просто не замечаю, как выгляжу со стороны.

— Чем занимается Катя кроме новой роли мамы и сколько ей лет?

— Ей двадцать восемь. Она бортпроводница, а по образованию — филолог, но в Москве очень трудно найти работу по специальности. К тому же Кате всегда хотелось работать стюардессой, это ее мечта. Она вообще очень любит учиться, находит какие-­­то курсы, занятия, осваивает разные языки, никогда не сидит без дела.

"У Кати великая способность слушать, редко, кто этим даром обладает. Мы очень много разговариваем. Я делюсь всем, что на душе накипело"

фото: владимир мышкин

— Отважная! А как вы относитесь к самолетам?

— Раньше очень боялся, сейчас нормально летаю.

— После встречи с Катей?

— Нет. Когда мы познакомились, она не была бортпроводником. Уже при мне училась, окончила курсы на «отлично».

— Вы вместе четыре года. Сразу почувствовали, что это ваш человек, или тоже присматривались?

— Нет, не сразу. Через какое-­­то время понял, что нам хорошо вместе, что мы друг друга очень дополняем.

— Ваша бывшая жена Юля Ковалева была актрисой. А Катя любит театр и кино, ей все это интересно?

— Да, но даже если бы ей не нравился театр, ничего страшного. Мы очень много разговариваем, всегда есть о чем. Я делюсь всем, что накипело. У Кати вообще великая способность слушать, редко кто этим обладает. Юля — моя вторая жена. Первая, Лена, — не актриса, но тоже работала в театре. У нас в «Глобусе» была студия пластики. Мы все во время обучения там танцевали, там и познакомились. Мы около десяти лет были с Леной так или иначе связаны. Сходились, расходились. Молодые были. Сейчас у нее все прекрасно, слава богу. И у меня — тоже, поскольку до появления Михаила детей у меня не было.

— Сходились, расходились, а говорите, что рубите…

— Это я такой с возрастом стал, пришло понимание чего-­­то. Все мы очень разные, непростые, я вообще очень сложный человек. Мне нужна свобода, личное пространство. Меня нельзя трогать в какие-­­то моменты, принуждать что-­­то делать, ограничивать, в общем, пытаться меня подчинять.

— Но вы говорите Кате, что будете дома примерно во столько-то, чтобы за вас не волновались, звоните потом?

— Я никогда не ухожу, не сказав, где я, что я, и звоню, безусловно. У меня есть одно правило — близкие люди должны быть спокойны.

— Ваша мама не имеет отношения к искусству, папа связан с культурой, без-условно, но все же не занимается творческой профессией. Откуда у вас пошли зачатки актерского дела?

— Сначала я участвовал в школьном драматическом кружке и вообще всегда выполнял какие-­­то артистические задания вместе с моим одноклассником Витей. Потом все это переросло в школьный КВН, и пошло-­­поехало. А учился я в школе с английским уклоном, в лингвистическом классе. И меня прочили и в пединститут, и переводчиком, но я пошел в другую сторону.

— Что было движущей силой для того, чтобы начать заниматься актерскими упражнениями?

— Думаю, что мне нравилось внимание публики. И мне казалось, что это проще, чем решать математические задачи и учить точные науки. При этом я был крайне застенчивым, зажатым и очень сентиментальным ребенком, да и сейчас остался стеснительным. Я всегда сильно волнуюсь перед началом новой работы и встречей с новыми людьми, как все пойдет, как сложатся отношения. Могу не выспаться перед первым съемочным днем, потому что очень переживаю. Вообще всегда с волнением и трепетом отношусь к началу чего-­­то нового.

— И все же актерство вас хоть немного раскрепостило, сделало более уверенным в себе?

— Не знаю. Сцена — единственное место, где я могу быть уверен в чем-­­то. Эта работа мне помогает разбираться в самом себе, потому что дает возможность докопаться до того, что у тебя внутри. Мы же торгуем собой, продаем свои нервы, комплексы, неудачи, болезни, зажимы, проигрыши и победы. Аксиома, что сцена лечит, хотя она и дает энергию, и отбирает. Например, после «Скамейки» мне в принципе нужно хотя бы день отдыхать. Но вот недавно у меня не было такой возможности, на следующий день должен был рано вставать и ехать работать. Я не успел восстановиться, и было тяжело играть спектакль, но я должен был это делать.

— В Новосибирске вы окончили филиал ГИТИСа и потом остались там же, в театре. По собственному желанию?

— Это был целевой курс, набранный именно для театра «Глобус». Я окончил институт в 1999 году и был одним из ведущих артистов театра. А в 2005 году перебрался в Москву. Служил в Театре имени Гоголя полтора сезона, потом оказался в Театре Табакова.

— Эти шесть лет в «Глобусе» вам казалось, что все хорошо и не хотелось ничего менять, или свербило: «В Москву, в Москву, в Москву»?

— В Новосибирске все было хорошо, но надо мной там очень долго висело клише, что я папин сынок, блатной. Правда, сначала я к этому серьезно относился, потом — с иронией. Не то чтобы мне это мешало, но я решил, что пора избавляться от такого шлейфа, отрываться, чтобы стать самостоятельным и двигаться дальше. В голове сидела Москва, было сложившееся ощущение, и там сейчас все вертится, что в столице больше возможностей. Ехал не завоевывать, но все же чего-­­то добиться. Родители мне помогали с жильем в Москве, вообще очень поддерживали первое время. Если б не они, мне было бы очень тяжело.

"Я вообще очень сложный человек. Мне нужна свобода, личное пространство. Меня нельзя трогать в какие-то моменты, принуждать к чему-то"

фото: владимир мышкин

— До этого вы бывали в Москве?

— Конечно. Но я до сих пор ощущаю себя чужим и, наверное, никогда не стану москвичом. Я из Новосибирска. Хотя я вообще не понимаю, что такое Москва и москвич, сибиряк — не сибиряк, петербуржец… Для меня город — это прежде всего люди. А они — разные…

— Кто дал вам возможность первое время чувствовать себя в Москве более-­менее комфортно?

— Разные люди помогали, поддерживали, в том числе коллеги-­­актеры. И добрым словом, и конкретным делом. Кстати, большинство из них не москвичи. Конечно же, огромную роль в этом сыграл Олег Павлович Табаков. Отец мой был знаком с ним, это произошло на гастролях театра в Новосибирске. И он мне сказал тогда: «Срочно принеси кассеты со своими записями, покажи Табакову». Мне записали кассету. Я принес ее Олегу Палычу в гостиницу. Его там не было, я оставил все Марине Вячеславовне Зудиной и убежал. На этом тогда все и закончилось. Правда, тогда и показывать было нечего, к тому времени никаких больших ролей у меня не было. Серьезный репертуар появился позже. А когда я переехал работать в Театр имени Гоголя, то Олег Палыч с директором пришли на спектакль «Роман с кокаином», где я играл, смотреть Ваню Шибанова (он тоже наш, новосибирский) на роль в Театре Табакова. Потом отец приезжал в гости и сказал: «Давай позвоним Олегу Палычу, пусть тебя посмотрит». Я отказывался, но он все-таки обратился к нему с просьбой прийти в Театр Гоголя, посмотреть на парнишку. И Олег Палыч спросил: «А, так это твой, что ли? Так мы видели этот спектакль. Я понял, нормальный парень». Прошло какое-­­то время, и тут позвонил отец, сказал, чтобы я срочно бежал в «Табакерку», меня там ищут. Я примчался, там лежала пьеса «Женитьба Белугина», Сережа Пускепалис начинал ее ставить. Я прочитал пьесу, пришел к Пускепалису, и он меня утвердил. После этого меня и Шибанова приняли в труппу. Позже Олег Павлович отправил меня на «Дуэль» и на «Вассу Железнову» в МХТ. У него вообще было удивительное чутье на актеров и на таланты. Он всех помнил и знал, что для этой роли подойдет этот артист, а для этой — другой. И он точечно вспоминал обо всех, даже о тех, кто много лет назад работал, и говорил: «А найдите мне Васю Пупкина» — и звал человека на роль. Еще он поразительным образом помнил фамилии, имена и отчества людей, с которыми сталкивался, и всех, кто делал добро. Он много помогал артистам, всегда говорил: «Чтобы тем, кто идет за мной, было бы чуточку легче». Он всегда знал все о людях, которые с ним работают. Было ощущение, что он окружал своей заботой всех. Он любил артистов, это была его главная черта, любил тех, кто работал в театре, любил театр. Он был уникальным человеком во всех смыслах. Его очень не хватает.

— Вашу первую, хоть и маленькую роль вы сыграли в долгоиграющем сериале «Адъютанты любви», который вышел в 2005 году, когда вы только приехали в Москву. То есть вы сразу стали сниматься?

— Когда я приехал в Москву, то каждый день наезжал на метро по четыре часа, потому что везде разносил фотографии, всем звонил, пытался где-­­то пристроиться. Первым желанием было заработать на то, чтобы поесть. А эта роль была эпизодической, в первый же день меня на снегу вилами закололи. (Смеется.) Но с этого началось приобретение сериального опыта работы. И с 2007-го первые два года в «Табакерке» я был в театре безвылазно, выпустил пять премьер. А первое, что вспоминается как более-­­менее серьезное в кино, — «Ялта 45». Для меня это была этапная роль, работа с такими мастерами, как Тигран Кеосаян, оператор Игорь Клебанов, и прекрасными партнерами.

— После ваших первых работ, особенно в Москве, и в театре, и в кино, что вам говорили родители?

— Мама очень редко хвалит и крайне аккуратно. Может сказать: «Молодец, текст не забыл» или «Слышно было тебя». Это высшая похвала, сдержанная и ироничная.

— А папа, как человек гуманитарный, щедр на похвалы?

— Папа же человек технического склада, инженер, а то, что он работал в сфере культуры, — его самообразование. Он самоотверженный книголюб и не мыслит себя без театра. Как и мама, сестра, вся наша семья — люди, обожающие театр в любом его проявлении, и литературу, пожалуй, кроме меня в детстве. (Улыбается.) Меня заставляли читать. Но папа тоже очень сдержан, у нас не принято рассыпаться в похвалах. И моя жена Катя — благодарный зритель в первую очередь, но и она не захваливает меня. У нас все стараются
объективно оценивать мою работу.

— И вам никогда не хотелось, чтобы больше делали комплиментов?

— Тот, кто не хочет, чтобы его хвалили, наверное, мертвый человек. Ведь «доброе слово и кошке приятно». Но мне очень нравится, что у нас в семье сдержанно выражают свои ощущения от моей работы, это не позволяет расслабляться. (Улыбается.)