В прошлом скандальная телеведущая, а ныне депутат ЛДПР Мария МАЛИНОВСКАЯ выпустила книгу. Название говорит само за себя — «Мужчины как машины». С откровенным цинизмом госпожа Малиновская до последнего винтика разбирает внутренности «машин»: преимущества и недостатки тех или иных марок, тюнинг, гаражи, противоугонные системы… После прочтения «пособия» Малиновской появляется ощущение: что-то очень давно заржавело в самом авторе книги. Сломался какой-то моторчик, ответственный за функционирование всей системы. Рассказывает Елена ПОМАЗАН.

Московский душный полдень. Модное кафе на Тверской. Малиновская садится у свободного столика напротив огромного окна. Прохожие просто не могут не заметить ее. Начинается шоу узнавания: то и дело к окну, за которым сидит Мария, липнут прохожие, тычут пальцами в ее пышную грудь, складывают пальцы в одобрительное «оk!», посылают воздушные поцелуи, но в кафе зайти не решаются. Мария с царской снисходительно-стью отвечает всем улыбкой. Через десять минут ей наскучивает шоу, и она переключается на еду: суп, апельсиновый фреш, кофе, а в промежутках — много сигарет. Я спрашиваю: «Если бы ты писала книгу о себе, какая глава была бы первой?» — «Про детство. Все начинается с детства…» — отвечает Малиновская.

Мария МАЛИНОВСКАЯ: «Я считаю, что мне рановато писать мемуары, но если бы я стала писать книгу о себе, то, безусловно, первая глава была бы о моем детстве в Смоленске…

У меня никогда не было счастливой семьи в привычном понимании этого слова. Я не была приоритетной, главной историей для своих родителей. Мой папа ушел от нас с мамой, когда мне исполнилось десять лет. С тех пор я больше его не видела, да и он не очень стремился интересоваться мной.

Моя мама работала бухгалтером в одной из воинских частей города Смоленска. Денег нам катастрофически не хватало. Мама стала ездить в Польшу как «челночница»: покупала там товар, а потом продавала его на рынке. Помню огромное количество тюков со шмотьем у нас дома. Просто горы польского шмотья.

С таким ритмом жизни маме было непросто уследить за мной. И она отдала меня бабушке с дедушкой. Как я потом поняла, тому была еще одна причина — она хотела устроить свою личную жизнь. Никаких обид на мать тогда у меня не было. Если обида и появилась, то только потом.

Мне непросто жилось у бабушки с дедушкой. Дед страшно пил. У него были недельные запои, причем они сопровождались неуправляемыми всплесками агрессии. В приступах злости он бил и меня, и бабушку. Дед кидал в нас все, что попадало ему под руку: топоры и бутылки. Он мог неделями не выходить из запоя, и это было по-настоящему страшно. Но самое страшное случилось, когда умерла бабушка…

Я видела, как она погибла. Помню, я разговаривала с мамой по телефону, она спросила меня: «Маша, а где бабушка?» Я ответила: «Ушла в магазин, но ее долго нет». И тут раздался стук в дверь, такой сильный, будто кто-то колотил ногами. Открыла, а за порогом мой дядя с совершенно белым лицом. Он сказал: «Бабушка умерла, ее сбила машина». Мы побежали на улицу. Это ужас… Она лежала на дороге, а вокруг нее были рассыпаны продукты, которые она купила нам на ужин. Хлеб в пыли, какое-то печенье. Разорванный пакет молока и кровь… Что было потом, я не помню. Помню, что мне было очень страшно, очень…"

Малиновская долго смотрит на поток спешащих людей за окном. А потом резко меняет тему.

М. М.: «Сейчас я ужасно боюсь лишь одного — показаться несчастной, чтобы меня было кому-то жалко. Я не хочу выглядеть жалко. Иногда проще быть ненастоящей, лишь бы не показать своего нутра… Я недавно снималась для одной программы. Рассказывала о своей семье и натурально плакала в кадре, а когда камеру выключили, тут же расхохоталась. На меня уставилась вся съемочная группа. «Ты сейчас играла?» — спросил режиссер. Я пожала плечами. Пусть думают что хотят. Но я просто испугалась. Испугалась, что показала свои чувства. Нет, я не хочу вспоминать многие вещи, которые были со мной в той жизни, в Смоленске, потому что если о них думать, то можно сойти с ума. Например, когда я была подростком, шесть человек затащили меня средь белого дня в машину и увезли в лес. Что со мной там делали? Я все забыла, все забыла… Я как будто даю памяти команду блокировать плохие воспоминания, потому что нужно жить дальше. Я не знаю, каким чудом я выжила после той поездки в лес. Эти парни были настоящие подонки. Подонки, которые хотели развлечься…

Я вернулась домой, но никому ничего не сказала. А может быть, не сказала потому, что никто не спросил: «Маша, что случилось?» Ведь синяки и ссадины были очень заметны.

Наверное, я рано повзрослела, потому что рано поняла: мне не у кого просить защиты. Не у кого. Но я жива! То, что нас не убьет, сделает сильнее. Наверное, если бы меня так жизнь не била, я бы не была тем, кто есть.

Детство кончилось, когда после смерти бабушки моя мама не забрала меня к себе, а отдала другой бабушке. Я поняла, что никому не нужна. Что у меня совершенно своя жизнь. Какая-то совсем другая жизнь".

Мы второй час сидим в кафе на Тверской, и я чувствую, как возле нашего столика буквально накаляется воздух. Все посетители мужского пола непременно стараются подсесть поближе к Марии. «Маша! Ты сексуальная ракета!» — говорит, наклонившись к Малиновской, темноволосый красавец слева. Малиновская молчит. Похоже, ей не привыкать к такой реакции. Она действительно воплощение глянцевой красотки с обложки мужского журнала: блондинка с огромными голубыми глазами, пухлыми губами и грудью вызывающего размера. И непонятно, когда она настоящая, а когда — глянцевая.

«А та девочка из Смоленска, которая в девятнадцать лет приехала в Москву, она похожа на нынешнюю Малиновскую?» — спрашиваю я. Маша опять молчит. Смотрит в окно. А потом, после долгой паузы, произносит…

М. М.: «Смешная я тогда была. Наивная. На весь мир смотрела сквозь розовые очки. Но одновременно и взрослой была, потому что многое к своим 19 годам пережила.

А в Москву я переехала из-за Максима, мужа своего бывшего. Все как-то случайно получилось. Моя лучшая подруга училась в Москве. Как-то она предложила приехать погостить. Я поехала.

И вот однажды, на выходе из какого-то ресторана, мы столкнулись в дверях с одним парнем. Он предложил подвезти в любое место — куда мне нужно. Я сказала, что никуда без подруги не поеду. Но все вместе мы не могли поехать, потому что у парня была двухместная машина. В итоге умудрились все-таки поме-ститься втроем. Пока ехали, разговорились. Максим предложил сходить куда-нибудь вечером. Так и закрутился наш роман.

Максим был настойчивый — звонил через каждые пятнадцать минут и не отпускал от себя надолго. Через неделю после знакомства он приехал к моей подруге, у которой я жила, и сказал: «Собирай вещи. Ты переезжаешь ко мне». «Вот это да, — подумала я. — Знает девушку всего неделю, а уже готов ей предложить свой дом». Меня просто потряс его поступок!

Максим был первым мужчиной, с которым у меня сложились серьезные отношения. Все, что было до него, не считается.

Я читала в желтой прессе про какого-то Петю-Колю, в которого якобы была влюблена до беспамятства, когда жила в Смоленске. Бред. Максим — вот мои настоящие отношения.

У нас с ним очень смешно со свадьбой получилось. Мне никогда не хотелось традиционной свадьбы, всех этих пошлых женских радостей. Максиму тоже. В итоге мы решили просто расписаться. Пришли в загс, вокруг девушки в кружевах и фатах, а я — майка, джинсы, кроссовки. Тетенька-регистраторша спрашивает у Максима: «Ну, а невеста где?» — «Ну, рядом невеста», — сказала я. На свадьбе были только Максим, я, моя подруга и его друг. Ни его, ни моих родителей…

А после свадьбы стало известно, что я беременна. Муж очень странно отреагировал на эту новость. Сначала вообще не проявил никаких эмоций, как будто его это не касалось. А потом сказал, что он в принципе не против, но если будет мальчик. Я спросила: «И что мне делать?» Максим ответил: есть только один выход —
нужно узнать как можно раньше пол, то есть сделать операцию, суть которой сводится к тому, что в больнице делают прокол и берут пробу околоплодной жидкости, по ней и определяется пол будущего ребенка. И если мальчик, то ребенка мы оставляем, а если девочка, то лучше, чтобы ее не было…

Ну, муж сказал «надо» — значит, надо. У меня тогда и мысли не было сделать не так, как сказал Максим. Я пошла к гинекологу. Врач, пожилая женщина, сильно разозлилась, когда узнала, зачем я пришла, стала орать: «Пошел он на… Он на что тебя толкает? Урод! Ты знаешь, что такие операции нужны только безнадежно больным роженицам, чтобы выявить патологию? Здоровым молодым женщинам их не делают!» Я вернулась домой сама не своя. Максим спросил меня, сделала ли я то, что он хотел.

Я ответила, что еще не приняла решения. Сказала, что хочу уехать в Смоленск, побыть одна, все хорошенько обдумать. Максим был не против.

В Смоленске я сделала аборт. А когда вернулась в Москву, уже не смогла жить с мужем. Мы стали с ним абсолютно чужими людьми. И вскоре я от него ушла. Совершенно не помню никаких подробностей наших с ним последних месяцев жизни. Я же говорю, моя память блокирует все плохие воспоминания, потому что если помнить все, можно сойти с ума".

На этом наша первая встреча заканчивается. Маше пора. Она спешит. «У меня уйма работы, я же депутат». Договариваемся встретиться через неделю.

Всю неделю Маша назначает встречи, но не приезжает на них. На мобильном вместо звонка — мелодия Джастина Тимберлейка. Маша ссылается на депрессию и в очередной раз просит перенести интервью. Потом опять не берет трубку. Малиновскую не в силах найти ни ее литературный издатель, ни друзья. Лишь спустя несколько дней она отвечает на мою sms-ку. Сбивчиво говорит: «Ой, прости, что задержала тебя. У меня было полнолуние, я была немного не в себе…»

И снова очередное модное кафе. Черный и красный декор. Громкий бит. Запах сигар и кофе. Официантки фальшиво улыбаются — впрочем, как и половина людей в этом забитом до последнего столика кафе. Малиновскую замечаю в самом дальнем углу. Вместе с ней — вальяжный, крупный, самоуверенный господин в полосатом костюме. Он кладет руку на руку Маши. Малиновская убирает ее, натянуто улыбаясь. Потом господин произносит:
«Я позвоню…» И уходит.

Она не в духе. Хороший мейк-ап не скрывает ее чудовищного настроения. Малиновская вытряхивает содержимое сумки на стул, пытаясь найти зажигалку. Бормочет, что ее все бесит, все достало. «Что-то случилось?» — спрашиваю ее. «Не могу сказать, но поверь мне, я не бухала…»

Два года назад ты стала депутатом Белгородской думы.Как часто ты бываешь в Белгороде?

М. М.: «Два-три раза в месяц. Я считаю, не обязательно находиться в Белгороде, чтобы знать, что там происходит.
У меня есть помощники, которые мне обо всем докладывают. Потом, депутатская работа — это во многом законотворчество. Я работаю в Москве с документами, беру уроки у одного политтехнолога. Я действительно работаю. Ведь я пришла в политику всерьез и надолго…

Конечно, многие депутаты поначалу не воспринимали меня. Но ровно до тех пор, пока я не стала работать. И сейчас некоторые даже боятся, когда я приезжаю на заседания. Боятся, что я что-то такое нелицеприятное скажу. Я же независимый политик. Мне не нужно лебезить перед властями города, что хочу, то и говорю".

Как ты считаешь, женщина-политик должна чем-то пожертвовать ради карьеры?

М. М.: «Да, конечно, потому что публичной персоне, будь то политик, музыкант или актриса, сложно найти себе пару, создать семью. Это и есть жертва. Во-первых, ты постоянно на виду, и далеко не каждый мужчина захочет быть в тени публичной женщины. Потом, публичные женщины — это сильные женщины.

А где найти такого же сильного мужчину, чтобы он снисходительно относился к твоему успеху и при этом был еще сильнее тебя? У меня было много мужчин, которые не могли справиться ни с моим характером, ни с моим темпераментом. Я подчиняла их волю своей. Мне нужен сильный мужчина, еще более сильный, чем я сама. Хотя для меня никогда не было проблемой быть с кем-то: вокруг столько мужчин, я нравлюсь им. Вот сейчас, когда ты пришла, здесь сидел мужчина. Он красивый, брутальный, может быть, он великолепный во всех смыслах. Но я смотрю в его глаза и ничего не чувствую. Ни-че-го. У меня нет ни малейшего интереса к нему. И так со мной очень давно. Я не могу влюбиться. Я забыла, что такое влюбиться".

Возможно, это связано с той болью, которую тебе причинил Максим?

М. М.: «Я не люблю о нем говорить. И не люблю его вспоминать. Жалею, что рассказала тебе о нем. Сейчас я вообще не уверена, что любила его».

Если говорить по аналогии с твоей книгой «Мужчины как машины», какую марку «машин» ты предпочитаешь?

М. М.: «Я предпочитаю автопарк, потому что не могу остановиться на каком-то одном „автомобиле“. Потому что я не влюблена. Вместе мои „машины“ хороши, а вот по отдельности — нет».

Для тебя приемлем вариант представительской «машины», мужчина как спонсор жизни?

М. М.: «Нет. Если бы это было так, то я не ушла бы от Максима. Он хорошо зарабатывал, я могла бы жить, ни о чем не думая. Когда я от него уходила, у меня не было никакой гарантии, что смогу выбраться из того болота, в котором оказалась. Я стала зарабатывать деньги сама. Сначала как телеведущая. Потом как депутат. И никогда я не делала карьеру через постель. На ТВ я прошла кастинг. Стала работать. Мне не стыдно ни за одно слово, сказанное с экрана, потому что я никогда не вела себя как проститутка. И мне никогда и никто не делал никаких непристойных предложений. Всего, что я имею сейчас, я добилась сама.

А ведь когда-то я боялась уезжать из Смоленска. Теперь в Москве чувствую себя как в «домике». Я спряталась. Все меня знают, я всех знаю. Мне спокойно, но тем не менее я помню, что этот город имеет агрессивную, кислую среду: он выжигает в тебе все человеческое, люди становятся как…"

Машины?

М. М.: «Как машины… Давай на этом закончим. У меня нет больше сил говорить, я очень устала».