— Андрей, вы родились в городе Шяуляе, в Литве, и в то время это была диковинная заграница, по сравнению с Россией мини-Европа… Сохранились какие-то ностальгические воспоминания?
— Конечно. Правда, я тогда все воспринимал как норму. Обожал вкусные глазированные сырки, конфеты «Грильяж», черный хлеб с тмином из Риги. Мы часто ездили в столицу Латвии, так как границ не существовало, и она была всего лишь в ста двадцати километрах от военного городка, где я вырос; к тому же там училась моя старшая сестра. Каждый раз поездка была настоящим праздником, я любовался петушками на башнях, котами на крышах… Теперь, когда бываю там на гастролях, возникает странное чувство законсервированности, неизменности места. Но, кстати, ту же фанту я впервые попробовал именно в Москве, когда мы приехали сюда с родителями во время Олимпиады в 80-м году. Это был для меня такой знаменательный день. (Улыбается.) Но, когда я в 90-м году в шестнадцать лет прибыл сюда поступать, ощущения уже стали иными. В Прибалтике все уютное, а в Москве масштабы впечатляли, а потом сразу начался кризис, еды не было…

— Скучали по дому?
— Нет. К тому же из-за национальных распрей, которые, между прочим, всегда в Прибалтике были, еще во времена моего детства литовские компании приходили, чтобы бить нас, русских пацанов, мои родители с сестрой вскоре уехали к нашим родственникам в Краснодарский край, в Армавир. В Москве осели только мы со старшим братом. Он у меня летчик гражданской авиации, управляет новым двухэтажным «Боингом». Его назвали в честь Юрия Гагарина. А меня — в честь Андрея Миронова, поэтому я стал актером и служу в Театре сатиры, на сцене которого он когда-то играл.

— Внешне вы такой эстетствующий тип, и даже не скажешь, что буквально выросли на аэродроме, где служил ваш отец инженером связи, мама работала медсестрой, а вы с друзьями прыгали с парашютом, летали на планере, могли определить марку самолета по шуму двигателя и вам прочили карьеру летчика. Наверное, и сейчас высоты не боитесь и любите летать?
— Если бы жил в Голливуде, то обязательно бы взял лицензию на пилотирование, купил бы маленький самолет и развлекался бы на досуге, как некоторые мои тамошние коллеги. Но у нас тут иная ситуация. Плюс в какой-то мере мне хватило адреналина в детстве. Мы показательно прыгали с парашютом с самолетов перед окнами школы, на форме всегда носили парашютные значки, знак Бэтмена, и это еще в советскую эпоху, а однажды, лет в четырнадцать, я чуть не погиб, чудом посадил свой планер. Тогда самолет поднял мой планер без двигателя, я был один, без инструктора, отцепился, покружил на восходящих и нисходящих потоках и вдруг понял, что высота резко упала. Ударил по прибору, как это требовалось, стрелка опустилась, и стало ясно, что до своего поля не дотяну. Мне светило упасть где-то на провода, на лес… Я стал садиться на ближайший луг с хутором, развернул планер и увидел, как внизу забивают сваи и я лечу прямо в их направлении. Лишь у самой земли удалось выровнять планер, не врезаться в хутор и, положив одно крыло на почву, таким циркулем остановиться. Так что это было чистое везение, что я не пострадал, сохранил планер и хутор не потревожил. Теперь на этом аэродроме, где мы с ребятами проводили все свободное время, — полигон НАТО, а мой азарт в другой области — театр и кино. Семья меня всегда поддерживала в данном вопросе. Я ведь уже в старших классах, где был далеко не лучшим учеником, начал учиться играть на гитаре, на аккордеоне, и мы с моим другом Лешей Лешиным создали группу, выступали, пели песни Виктора Цоя, «Наутилуса»…

— На экране вы производите впечатление безэмоционального, непроницаемого субъекта. Вы и в жизни такой спокойно-нейтральный?
— Не сказал бы. Я достаточно впечатлительный, но, как все Весы, стремлюсь к равновесию, гармонии и спокойствию. (Улыбается.) Я терпеть не могу конфликты, скандалы. Если по молодости был максималистом, то теперь поменялся, сгладились какие-то углы. Для меня стали важны в первую очередь мир и понимание.

Андрей Барило. Фото: Владимир Чистяков.

— Судя по всему, вы не из тех, кто, расталкивая товарищей локтями, будет добиваться своей роли, ходить по продюсерам, режиссерам, предлагать себя…
— Абсолютно точно. Я давно усвоил, что это профессия, где выбирают тебя. Всего один раз в жизни я загорелся, узнав, что Никита Сергеевич Михалков набирает актеров на фильм «Сибирский цирюльник», и решился на авантюру — позвонил однокурснику, Сереже Стеблову, работавшему в «Три Тэ», и попросил его показать мои фотографии агенту по актерам, чтобы иметь хотя бы шанс быть приглашенным на пробы. Уже спустя несколько часов мне позвонили, вызвали на просмотр и утвердили на роль юнкера. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что Сергей еще даже не успел ничего передать и непричастен к событию. С тех пор я зарекся искусственным способом притягивать ситуацию. Что положено, то обязательно произойдет, и моя роль от меня не убежит. Я верю в судьбу и в себя.

— Но в вашей биографии нет фильма, который бы мгновенно выстрелил, и на следующий день вы проснулись популярным. К вам узнаваемость приходит постепенно, от сериала к сериалу. Вас устраивает столь неспешный режим?
— После окончания института были явные предпосылки к тому, что это движение будет намного быстрее. Я уже был утвержден на главную роль в польском фильме у Ежи Гофмана, но кризис этому помешал, потом меня звали к Агнешке Холанд, и тоже не срослось. А на пробах у одного американского режиссера я вместо того, чтобы соглашаться с ним, что Роберт Де Ниро и Аль Пачино — гении, стал доказывать, что у нас есть личности круче, вроде Олега Даля, Иннокентия Смоктуновского… Согласен, в какой-то момент мои внутренние запросы стали не совпадать с реальностью, но в этом нет ничего страшного, это опыт. Значит, мой путь вот такой. Я не выстраиваю карьеру стратегически, просто работаю с полной отдачей и стараюсь получать удовольствие. Нередко еще отказываюсь, когда вижу слабый, скучный материал, даже если обещают неплохой гонорар. Увы, но нечасто присылают хорошую литературу и то, что стопроцентно совпадает с твоим настроением, что тебе по душе. Мне хотелось бы сыграть в произведениях Набокова, Бунина, Куприна, Чехова, Фолкнера, Оскара Уайльда, Бомарше. Поработать за рубежом желание не пропадает, поэтому сейчас активно совершенствую английский. Я восхищаюсь Тарантино как режиссером. А среди наших мне близко то, что делают Звягинцев, Учитель, Урсуляк…

Андрей признается, что любые другие занятия, кроме актерского, для него полная катастрофа. И открывать ресторан по примеру собственной сестры совсем не входит в его планы. Фото: Владимир Чистяков.

— Тогда расскажите, какие у вас последние работы?
— Помимо телесериалов «Зоя» и «Без свидетелей» у меня вышла полнометражная новогодняя картина Юрия Васильева «Продавец игрушек», где я снимался вместе с Пьером Ришаром. И недавно я закончил сниматься в двухсерийном телефильме «Даша». Кроме этого с нетерпением жду выхода в свет ленты Андрея Богатырева «Иуда», где играю, простите, Иисуса. Не сразу, прямо скажем, я дал согласие, думал…

— А много на вас грехов?
— Да, грешен. Но я борюсь с собой, с недостатками.

— Чем особенно гордитесь в жизни?
— Двумя дочками. Они у меня замечательные. Старшей, Александре, семнадцать лет, в этом году заканчивает школу и собирается поступать на режиссерский факультет во ВГИК. Сейчас она, пройдя небольшой конкурс, учится там на подготовительных курсах. Саша прекрасно рисует, делает эскизы, раскадровки. На днях прислала мне почитать свой первый сценарий короткого метра. Поначалу я ей высказывал свои опасения — все-таки женщина-режиссер это редкость, но она с волевым характером, поэтому упорствует. И мне, признаться, нравится ее такая целеустремленность. Младшая, четырнадцатилетняя Катя, также ходит в художественную школу помимо средней, неравнодушна к живописи и серьезно занимается вокалом. Я был на ее выступлениях, и поет она действительно великолепно. Не знаю, что изберет в будущем, но ребенок также творческий. Гены, видимо, сказываются. (Улыбается.)

— Знаю, что вы не живете с их мамой, а находитесь в гражданском браке с актрисой театра «Сопричастность» Александрой Солянкиной. Пали жертвой служебного романа?
— Именно. Причем до первой нормальной встречи на съемочной площадке мы где-то мельком пересекались, ходили кругами, что называется, но внимательно посмотрели друг на друга лишь на сериале «Общая терапия». С моей стороны это точно была любовь с первого взгляда. И вот уже четыре года мы вместе. Саша — просто натуральный ангел, сошедший с небес, и не только потому, что блондинка. (Улыбается.) Она потрясающая — легкая, добрая, мудрая. И я отношусь к тем, кто уверен, что жить вместе двум людям одной профессии лучше, чем если бы они были из разных сфер деятельности. Очевидно, что есть свои плюсы и минусы, но все-таки разговор идет на одном языке.

— У вас греко-украинско-итальянские корни…
— На украинских настаивал Алексей Васильевич Петренко, а в итальянских меня постоянно убеждают сами жители Апеннинского полуострова. И я Италию выделяю особо. Это благословенный край, с чудесным климатом, архитектурой, едой…

— С некоторых пор вы официальный столичный житель, с помощью художественного руководителя Александра Анатольевича Ширвиндта приобрели по госцене квартиру в центре…
— Да, однокомнатную, в 35 квадратных метров. Но нам пока хватает. Я в ней могу даже сделать что-то своими руками… А вот о загородном доме с баней и садом даже не мечтаю — не мое это все. Я поклонник южных широт, моря, солнца… И копить не умею — обычно быстро, без сожаления расстаюсь с деньгами и предпочитаю наслаждаться сегодняшним днем, путешествовать.

— Почему-то мне кажется, что досуг у вас ленивый, наверное, компьютерными играми увлекаетесь…
— Вы угадали. Но я не маньяк, больше часа, как правило, не сижу. Для меня это способ психологической разгрузки. Но я и к компаниям неравнодушен. А вчера мы с друзьями вспомнили прошлое и сыграли в футбол. И если в детстве я был чемпионом города по футболу, то тут неожиданно обнаружил, что потерял квалификацию, мяч не чувствую, дыхалки не хватает, из-за курения, видимо… Ужасное ощущение, так что тренироваться нужно явно чаще. (Улыбается.)

За помощь в организации съемки благодарим ресторан «Шатер» (Чистопрудный бульвар, д. 12 А).