Трубка мира
Михаил Ширвиндт: «Детям я разрешаю всё!»
Этого ведущего знают все — низкий голос и импозантную внешность перепутать невозможно. Разве что с голосом и внешностью его отца…
Мы встретились с Михаилом Ширвиндтом в его редакции «Живые новости», где, прикуривая трубку, он рассказал «РД» о своем хулиганском детстве, не менее хулиганской юности и… семейном счастье, которое длится уже 25 лет.
Этого ведущего знают все — низкий голос и импозантную внешность перепутать невозможно. Разве что с голосом и внешностью его отца…
Мы встретились с Михаилом Ширвиндтом в его редакции «Живые новости», где, прикуривая трубку, он рассказал «РД» о своем хулиганском детстве, не менее хулиганской юности и… семейном счастье, которое длится уже 25 лет.
Мальчик и слепая бабушка
— Вы много раз рассказывали, что в детстве были большим хулиганом. А помните поступок, за который родители вас похвалили?
— Этого я не помню как раз. Хотя, наверное, были. Бабушка моя мне рассказывала один случай. По ее словам, мы гуляли на даче в лесу — я, мой двоюродный брат и она, и вдруг пошел сильный дождь. Брат моментально убежал домой, а я под дождем вел слепую бабушку. Прямо до слез трогательно. Мне 3 года было. По-моему, это всё. Больше ничего хорошего я не совершил в детстве. (Смеется.)
— Тогда поступок, за который очень ругали…
— Тоже косвенно с бабушкой связано. Я пришел домой после школы вместе с товарищем — мы планировали идти в кино. Как сейчас помню, «Золотая пуля» кино называлось. И бабушка спрашивает меня «что, как в школе», и я, чтобы эпатировать друга, говорю: «У меня три „двойки“ и два замечания, а теперь мы идем в кино». Что мы и сделали. Когда я вернулся, дома я нарвался на такую разборку! И знаете почему? Клянусь, я этого не знал, но действительно в школе я в этот день схватил «двойку», «кол» и парочку замечаний. Но на меня орали не за это, а за попытку, как говорится, сорвать аплодисменты. Был огромный скандал.
— Говорите, что в школе плохо учились, а любимый предмет был какой-нибудь?
— Нет. Я не любил школу как систему, механизм. Я знаю, что это модно говорить: «Ах, я не понимаю физику и математику, но с литературой у меня полный порядок». У меня плохо было по всем предметам. Одинаково. Я все 10 лет со школой боролся. Это была основная цель — не сделать уроки, а обмануть учителей, будто бы я их сделал.
— Были максималистом?
— Нет. Просто дурь мальчишеская.
«Я решил, что меня везут топить»
— Всем детям между собой свойственно хвастаться родителями. А вам можно это было делать как никому…— Я хвастался, но не папой. Был случай, когда меня в 8-м классе выгнали из школы. За что — уже не помню.
Когда вечером учитель позвонил маме и сообщил новость, на меня орали сильно, но я как-то не очень среагировал. А утром просыпаюсь, смотрю — время 9 часов, меня не разбудили, и это значит, школы действительно в моей жизни больше нет. Я в ужасе выхожу на кухню, а там отец сидит злой. У него в этот день был выходной, он планировал с другом поиграть на бильярде. А мать, уходя на работу, сказала ему: «Теперь он на тебе!». Отец сурово приказал мне: «Ешь!». Потом так же: «Одевайся!». Я ничего не спрашивал, быстро, как мышка, оделся, сел в машину. Вышел его друг, который в соседнем доме жил, сел с нами в машину. Естественно, со мной ничего не обсуждается, я решил даже, что меня топить везут. Потому что зима, а мы за город едем.
Приезжаем в какой-то дом отдыха, отец с другом проходят в бильярдную, начинают играть, мне говорят: «Сидеть здесь!». И тут заходит Михаил Михайлович Державин, который отдыхал в этом пансионате. Он мне говорит: «В хоккей хочешь поиграть?» А я играл в хоккей как подорванный, на жутких советских коньках, с фанерной клюшкой (как сейчас помню, «Москва» за 2.20, которая после третьего удара рассыпалась), но в ответ говорю: «Мне нельзя». Он пошел к отцу и спрашивает: «Я его возьму?». Отец: «Да бери, кому он нужен». (Смеется.)
И вот мне дали настоящие коньки, клюшку, кривую, тоненькую. Выезжаю я на лед и обалдеваю. Как фигуристы тренируются со свинцовыми гирями на ногах, а потом во время выступления летают, так и я — встал на хорошие коньки и понял, что гениально играю. Это был мой первый шок. Второй шок, когда на лед выехали Мальцев и Харламов. Вам эти фамилии, может, ничего и не скажут, но это выдающиеся советские хоккеисты. А тут я, мальчишка 14 лет, болельщик, и мы играем в хоккей в течение 2 часов, пара на пару. Так что день, когда меня выгнали из школы, был самым счастливым днем в моей жизни. (Смеется.) Это к вопросу о хвастовстве. Когда я рассказывал потом все это одноклассникам, мне и близко никто не поверил. Да до сих пор не верят. (Смеется.) Мальцеву позвонить надо.
— Школьные друзья остались?
— Вы знаете, так как у меня было много школ, некая каша из имен получается… Человека 2—3 осталось, с которыми я пересекаюсь до сих пор и как-то поддерживаю отношения.
«Глубоко копнули…»
— В период отрочества люди обычно что-то в себе преодолевают. Комплексы. Страхи… Было с вами такое?
— …Глубоко копнули. Не помню.
— Что в вашем характере от мамы, а что от папы?
— Тоже сложно сказать так сразу, не знаю, честно, не знаю.
— Вы учились в «Щуке», потом работали монтировщиком в «Современнике», «Москонцерте»… Чему вас тот период жизни научил? Люди?
— Вообще нас каждый день чему-то учит. А уж такие экстремальные условия, в которых я оказался тогда… Хорошо меня научили носить 80-килограммовые щиты. Оказывается, это вопрос не веса, а того, как взять этот вес. Плохо научили поднимать штанкеты. Штанкет — это то, на чем крепится вся театральная декорация. (Улыбается.) Как-то мне нужно было куда-то уйти, на какую-то тусовку, и я попросил остальных монтировщиков: «Можно я разберу утреннюю сказку, а вы вечером за меня поработаете». Вообще работа адова была. Бригада — 8 человек монтировщиков, работали мы по 12—15 часов в сутки. Мы спали там все время, монтировщики запирались и вырубались, кто как есть. Меня спрашивали сначала: «А чего ты не спишь?» Я отвечал: «Я так не умею». Первые три дня. (Смеется.) Потом я спал, неся декорацию, спал стоя. Правда, и получал я за это бешеные деньги. Помню, как стоял в очереди в кассу за Табаковым, и он получил аванс 150 рублей, я — 280!
Это был коэффициент за переработки — по 300—400 рублей в месяц.
Так вот в тот злополучный день я отвязал штанкет, и он полетел, но как! Почему меня не расстреляли и не посадили в тюрьму — на нем висели софиты, полтонны весом. То есть виноваты оказались осветители — они не разгрузили штанкет. А когда я его отвязал, все полетело с бешеной скоростью к потолку. Я прыгнул на этот трос.
Меня как пушинку подбросило кверху. Я ударился головой и упал. И повторил я этот свой подвиг три раза.
Монтировщик, который где-то рядом там пытался уснуть, это все видел, и с тех пор меня прозвали в театре «Чижиком». Финал этой истории: штанкет врезался в декорации «Генриха IV» — неслыханная конструкция, которая трансформировалась то в трон, то в замок. Все вдребезги, я видел только пыль от этой декорации. А еще премьеры не было… Когда я зашел в комнату к монтировщикам и говорю: «Ребята, нет больше спектакля «Генрих IV» — они просыпаются и кричат, глядя на меня: «А!!!». Это я в крови весь был. Кожу с рук содрал напрочь.
— Говорят, муж и жена — одна сатана. Что у вас общего с супругой?
— Мы столько лет уже живем вместе, что уже все общее. Уже совершенно непонятны нюансы. Это происходит, наверное, в любой семье. Мы живем вместе 25 лет, вот-вот серебряная свадьба.
«Сейчас дети больше заняты, чем родители»
— Вы баловали детей?
— Я и сейчас… ну не то чтобы балую. Я никогда их не ругал особо и не наказывал. Может, баловство в этом и заключается.
— Какой вы дома?
— (Смеется.) Тихий. В остальном такой же, как везде.
— Идеальный вечер?
— Спокойный. У телевизора, «Спорт» или там «Дискавери» тихо-мирно посмотреть — это прекрасно.
— Вы часто общаетесь со старшим сыном?
— Не очень. Сейчас вообще проблема в том, что дети больше заняты, чем родители. Они снисходят, чтобы уделить нам время. Так вылавливаем друг друга.
— Чем вы восхищаетесь в дочери?
— Умением спать. Она может спать, если ее не будить, вечно. У меня такого нет: когда я бы ни лег, я физически не могу проснуться позже 9. А она может и до 5 вечера проспать.
— Когда семья рушится?
— Семья возможна при любых обстоятельствах.
— Как ваша семья отдыхает?
— Так же, как все семьи мира, — вместе. По крайней мере, стараемся. Раз в год мы с сыном ездим на горных лыжах кататься. Женская часть отпала — боятся. А у нас это святая неделя — новогодняя на лыжах.
— Главный праздник?
— Новый год. Был, правда, у нас один опыт неудачный. Мы решили отметить его в Австрии. Никогда такого не повторяйте. Для европейцев Новый год вообще не праздник. Петарды попускали и спать легли. Формальность.
День какого-то Сильвестра, кстати. А в Рождество — другая крайность. Там города вымирают, не работает ничего: ни магазины, ни кафе. Все отмечают дома Рождество. В общем, ужас. Мне потом такой нагоняй был от домашних!
— Вы по жизни больше созерцатель или человек действия?
— Зависит от обстоятельств. Если я на день попаду на необитаемый остров, это придаст мне сил, на два — начнется тоска.
— Что дает вам силы всегда?
— Дружба дает много сил и энергии. Вырваться с друзьями в баню… Это отличная подпитка. И семья, конечно. Любая пауза в графике, в общем.
