«В ДТП стали чаще попадать дети-водители»

— Владимир Михайлович, недавно правительство Москвы наградило вашу клинику премией в области медицины. За что?

— Как говорится в указе мэра, «за разработку и внедрение новой системы организации неотложной специализированной медицинской помощи детям, пострадавшим в ДТП на территории московского региона». В работе вместе с нами принимали участие специалисты Всероссийского центра медицины катастроф, Научно-практического центра экстренной медицинской помощи Департамента здравоохранения, Территориального центра медицины катастроф Минздрава Московской области, МВД и МЧС.

Ситуация с детским дорожно-транспортным травматизмом еще несколько лет назад давала повод, в том числе вашей пишущей братии, создавать различного рода апокалиптические картины. Бесконечно говорилось о войне, которую развязали на дорогах против наших детей. Обсуждались финансовые потери, обостряющиеся демографические проблемы — ведь за ребятишками репродуктивный потенциал. Но в течение последних пяти лет ситуация переломилась.

В московском регионе индекс тяжести ДТП с участием детей снизился в полтора раза, летальность — почти вдвое. Число детей, которым вследствие ДТП устанавливается инвалидность, стало меньше на треть. Главная задача — как можно быстрее эвакуировать ребенка с места ДТП и доставить его в специализированное медучреждение. В ряде случаев дорога каждая минута. Для решения проблемы привлекаются не только машины «скорой помощи», реанимобили, которым из-за пробок бывает очень сложно, но и средства легкой санитарной авиации. К слову, на территории клиники было осуществлено более 200 посадок вертолетов МЧС. Вот эти успехи в области медицины правительство Москвы и отметило премией. Хотя, я считаю, успокаиваться рано.

— Я нередко вижу, как мамы, гуляя с малышами, заняты исключительно беседами друг с другом, в то время как дети выбегают на дорогу, лезут чуть ли не под колеса. Не будут ли бесполезны усилия врачей, если родители не следят за детьми?

— Действительно, проблема детской безнадзорности в большей степени социальная, нежели медицинская. Я даже не беру в расчет безответственных родителей, которые не считают нужным устанавливать в машине автокресло или смотреть, куда побежал малыш во время прогулки. Это безобразие, и таких родителей надо наказывать.

Но у нас есть серьезные проблемы в плане социальной обеспеченности населения в целом, и винить здесь обычных людей было бы несправедливо. Мы помним, как практически все дети в советское время были обеспечены отдыхом в пионерлагерях, а в остальное время года посещали бесплатные кружки и секции. Это крайне важно — организовать досуг ребенка, сделать так, чтобы он был под наблюдением. Сейчас эта общегосударственная проблема не решена. Родители вынуждены бегать «за рублем», а ребенок предоставлен самому себе. До тех пор, пока ситуация не переломится, нам всегда будет хватать работы.

— Какие дети чаще всего попадают в ДТП — пешеходы или пассажиры?

— Несколько лет назад детей-пешеходов, пострадавших в ДТП, было существенно больше. Но в последние годы ситуация изменилась — почти половина пострадавших — пассажиры. Все чаще дети оказываются водителями. Сегодня скутер — это имиджевая вещь. Есть скутер — жизнь удалась. Хлопец с приятелями или подружками отрывается без номеров и сколько-нибудь устойчивых навыков вождения, нередко попадая в серьезные аварии. Родители готовы профинансировать своего отпрыска, а потом безответственно выпустить на дорогу. У нас бывали дни, когда чуть ли не каждый третий в отделении реанимации был из этого лихого племени. Особенно часто они попадают в ДТП летом, когда свободного времени навалом, а заняться нечем. Но и эта ситуация меняется. Наши партнеры из МВД России готовы к тому, чтобы разумно ужесточить ситуацию с этими бегающими двухколесными колясками. Я думаю, такого произвола, как сейчас, уже не будет.

— Кто виноват в большей степени в том, что дети страдают на дорогах?

— Безответственные водители. Возьмем для примера вчерашний день. Только на пешеходных переходах под колесами не самых дешевых машин в Москве погибли три человека. В чем причина? Для многих стало нормой не тормозить на переходах, не обращать внимания на зеленый сигнал светофора. Я часто вижу бабушек, буквально выскакивающих из-под колес. Но везет далеко не всем. Некоторые, и таких немало, остаются на дороге. Ясно, что здесь должна более оперативно работать система административных взысканий.

— Но она работает далеко не всегда. В 2001 году меня с 9-летним сыном сбила машина. Дамочка рванула на красный сигнал светофора, перепутала газ с тормозом и въехала прямо на автобусную остановку. В результате два человека, в том числе мой сын, стали инвалидами, пятеро получили травмы разной степени тяжести. А неумелая водительница отделалась небольшим штрафом. Денег никому из пострадавших по ее вине платить не захотела — адвокат на суде заявил, что медицина у нас бесплатная.

— Ситуация, конечно, ужасная, но, к сожалению, не уникальная. Вопрос компенсации пострадавшим в ДТП до настоящего времени не решен. Он так сложен и запутан, что мало у кого хватает сил и времени добиться справедливости. Вот вы говорите, что вас лечили бесплатно. Хотя наверняка много за что пришлось платить из своего кармана. Но, даже если пациент ничего не платит, бремя расходов, причем весьма ощутимых, ложится на учреждение здравоохранения…

— То есть страховая компания должна была подавать в суд на нерадивого водителя, требуя с нее компенсации затрат на лечение моего сына?

— Это один из вариантов. Надеюсь, мы будем потихоньку уходить от нашей правовой безграмотности. Сейчас же ситуация такова: многоопытные адвокаты забалтывают проблему, ставя под сомнение адекватность лечения. Закон не очень совершенен, а говорить о морали таких людей не приходится. У водителя «Бентли», недавно сбившего человека со смертельным исходом, скорее найдутся деньги на ушлых адвокатов, чем у родственников пострадавших пешеходов.

«Сегодня мы можем спасать детей с более 80% ожогов»

— Что сегодня хорошего в детской хирургии?

— В стране реализуется множество технологий, которые мы условно обозначаем как минимально инвазивные, щадящие. Хирургия всегда связана с агрессией, но сегодня мы получили доступ к технологиям, которые позволяют эту агрессию минимизировать. Очевидное достижение — эндохирургические и так называемые навигационные технологии, когда доступ к патологическому очагу осуществляется не традиционным, открытым способом, а путем введения хирургических инструментов под контролем ультразвукового или рентгеновского отображения, это широкий спектр эндоваскулярных вмешательств, которые осуществляются путем доступа к очагу по сосудистому руслу. Сейчас, слава богу, нет «железного занавеса», есть Интернет, есть возможность ездить за рубеж и учиться.

— Неужели простой российский врач может позволить себе такую роскошь, как зарубежная командировка?

— Мы стараемся повышать престиж нашей профессии. Так, год назад учредили всероссийскую медицинскую премию имени профессора Державина, основателя нашей клиники. Ее обладателем может стать молодой врач до 35 лет, победивший в конкурсе так называемых постерных докладов. В прошлом году премия и диплом уехали в Саратов. Сумма, которую получает победитель, сравнительно невелика — 30 тысяч рублей. Однако следует учитывать, что средняя зарплата врача в России составляет на сегодняшний день 10—12 тысяч рублей. В условиях конкурса оговаривается, что потратить эти деньги можно только на свой профессиональный рост — скажем, съездить в командировку, поучиться у более умелых в тех или иных областях коллег или выписать необходимую медицинскую литературу.

Так, мы надеемся поддержать молодых коллег — ведь проблема старения кадров в нашей профессии стоит достаточно остро. К сожалению, 35—40 процентов выпускников медвузов не обращаются к лечебной практике. На сегодняшний день существует множество выгодных возможностей — скажем, работа в различных фармакологических фирмах, компаниях, представляющих медоборудование. Людям надо элементарно кормить себя и семью.

— Но вернемся к предметам профессиональной гордости детских хирургов.

— Второй аспект — успехи в младенческой хирургии. Сегодня все больше навыков в выхаживании маловесных, недоношенных детишек — это создает дополнительные сложности в хирургической работе. Наши подразделения все чаще возникают в структуре родовспоможения. Речь идет в первую очередь о детях с различными угрожающими для жизни состояниями, врожденными пороками развития. Врачи заранее знают об этих проблемах по результатам пренатального (внутриутробного) обследования беременной женщины и заблаговременно готовы к их решению.

— Какие чаще всего встречаются пороки развития?

— Проблема в том, что порок не ходит один. Каждый раз, когда, скажем, есть врожденная непроходимость или гидроцефалия, внутренне врач готов, что здесь будут выявлены и другие нарушения. Перед нашей с вами встречей я смотрел ребенка с кистой селезенки. Малыш астматик. И мои коллеги подметили закономерность: более 90 процентов детей с такой патологией — астматики или аллергики…

— Вы говорили, что сегодня все чаще возникают новые направления в детской хирургии…

— Да, скажем, неонатальная кардиология, обращенная в период новорожденности или ранний грудной возраст. Еще один серьезный прорыв — в лечении глубоких ожогов. Еще четверть века назад дети с ожогами свыше 35 процентов поверхности тела воспринимались как безнадежные. Сегодня у нас есть опыт выхаживания детишек с ожогами более 80% поверхности тела, и на этом в том числе специализируется наша клиника. Во многом развитие этого направления подтолкнула национальная трагедия, произошедшая в далеком 1989 году, когда произошла авария на топливопроводе между Уфой и Челябинском. Как раз в этот момент навстречу друг другу следовали два поезда. В одном из них с летнего отдыха возвращались дети. Из-за утечки газа проскочила искра, и поезда вспыхнули как спички. Было огромное количество жертв, и это потрясло все общество. Именно тогда наши врачи вместе с зарубежными коллегами взялись за решение проблемы.

Современные хирурги все чаще работают как ювелиры.

— Как дети сегодня получают такие тяжелые ожоги?

— Все больные у нас детерминированы по возрасту. Отделение старших ожогов — это «невинные» детские шалости, когда парень норовит взорвать бензобак автомашины, прыгает через костер, играет со спичками, а также пожары и взрывы бытового газа. А что касается младших ожогов — тут вина целиком на родителях. Безрассудные подруги и бабушки не понимают своей ответственности перед ребенком, которого им доверили. Ну, не будет малыш полутора-двух лет сидеть и смотреть на кастрюлю с кипятком — он обязательно опрокинет ее на себя. Конечно, это трагедия, но в ее основе — ветер в голове у взрослых. И таких трагедий по чьей-то безалаберности очень много.

— Недавно много шуму наделала история, когда женщина — член какой-то религиозной секты не позволила врачам провести переливание крови своему ребенку, и он умер. Теперь врачи подали на мать в суд. Но ребенка-то уже не вернешь… Если бы вы были лечащим врачом такого малыша, что бы вы стали делать?

— Надо сказать, каждый длительно практикующий хирург сталкивался с подобными ситуациями. По закону врачи обязаны получить согласие родственников. Но я в такой ситуации поступил бы наоборот: нашел бы способ изолировать мать и произвел бы переливание. Пусть потом сама подает на меня в суд — я готов судиться остаток жизни, поскольку считаю своим долгом прежде всего спасение детей. Я со всем уважением отношусь к конфессиональным воззрениям того или иного человека, но в тот момент, когда они начинают угрожать жизни ребенка, я считаю, что понятие врачебного долга должно быть для нас первичным.

— Год назад в одном из интервью вы говорили, что ваша дочка учится в мединституте и, возможно, станет педиатром. Надежды оправдались?

— Да, она приняла решение стать детским хирургом, сейчас учится в ординатуре. Я старался не довлеть, но волей-неволей мы подталкиваем ребенка к выбору специальности. Она врач уже в пятом поколении. У нее будет непростой путь — всегда сложнее тем, кто профессионально повторяет родителей. Их невольно сравнивают. Но в то же время легче: дочь выросла в атмосфере понимания врачебного долга. В этом смысле я за нее спокоен.