Можно сказать, что в мире кино Иван Оганесян оказался случайно. Мальчику из музыкальной семьи было бы куда логичнее выбрать музыкальную карьеру. Поначалу Иван ее и выбрал, но обстоятельства оказались сильнее. О своей долгой дороге на экран актер рассказал в интервью «МК-Бульвару».

неСЕКРЕТНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Оганесян Иван Джонридович, актер.

Родился 9 марта 1973 года в Саратове.

Снимался в телефильмах: «Подруга особого назначения», «Мужская интуиция», «Колье для снежной бабы»; в сериалах: «Персона нон грата», «Только ты», «Виола Тараканова — королева сыска», «Закон и порядок», «Спасти и выжить», «Джентльмен сыска, Иван Подушкин», «Лебединый рай» и др.

— Иван, насколько я знаю, вы из семьи музыкантов, сами профессиональный музыкант, и вдруг решили ступить на актерскую тропу. Что повлияло на ваш выбор?

— Чтобы ответить на ваш вопрос, нужно начать издалека. Я действительно был единственным и очень поздним ребенком у своих родителей — мамы, пианистки, главного концертмейстера оперного театра, и папы, оперного певца, солиста, баритона. И мои первые впечатления от жизни были напрямую связаны с классической музыкой.

Я, кстати, весьма рано уже начал отличать Рахманинова от Баха. Характерно, что меня в детстве не заставляли заниматься музыкой, я сам к этому пришел. В одиннадцать лет начал осваивать виолончель. Причем с таким азартом, что помню, как с утра просыпался уже в радостном нетерпении — поскорее бы приступить к урокам. И педагоги стали отмечать мои способности. Сейчас могу говорить об этом спокойно, потому как существую в другой профессии, хотя изначально все равно чувствую себя музыкантом. Только не подумайте, что я был одержим лишь музыкой, я и во дворе с ребятами играл, и ходил в секцию по стрельбе из лука, и яхтспортом занимался… При этом все равно умудрился занять третье место на музыкальном конкурсе в Тбилиси… А после этого наша семья перебралась в Ереван, где у меня появилась возможность учиться уже у выдающегося педагога.

— Кстати, каким образом дают о себе знать ваши армянские корни?

— Я их в себе явно чувствую, когда вижу картины Сарьяна. (Улыбается.) Такой отклик крови в душе возникает. Хотя что касается любви к определенной стране… Вот некоторое время назад я приезжал по приглашению в Израиль, в театр Гешер, и эта страна меня так зацепила… А потом год жил в Италии, которую обожаю. Я там стажировался в Милане, хотел быть оперным певцом, педагоги у меня обнаружили данные, видимо, переданные по наследству… А как такового у меня нет образования. Везде брал понемногу. В Саратовском музыкальном училище учился, но, не окончив, бросил. А в Москве учился в ЦМШ, в средней специальной музыкальной школе, одной из лучших в мире, которую окончили Плетнев, Спиваков, но по окончании не сдал несколько экзаменов, на пересдачу не было времени, поэтому диплом я так и не получил. Потом еще в Гнесинке учился… Но то были трудные годы, начало 90-х годов, нужно было думать о заработке. Родители у меня жили в Харькове, ютились в гримерке, так как не было жилья, я приехал туда, чтобы им помогать… Я тогда думал не о строительстве собственной жизни, а о том, как облегчить страдания папы, который уже сильно болел и был прикован к постели. Он прямо там в театре и умер… Мама его очень любила и все время была рядом…

— Сегодня вы ее уже перевезли в Москву?

— Пока нет возможности — я живу в крохотной съемной квартире, без зеркала и телевизора, а мама в трехстах километрах от меня, под Ивановом. Так как у меня нет машины, видимся мы редко. Но цель перевезти ее поближе есть. Скорее всего, я это сделаю, как только дострою дом в двадцати пяти километрах от Москвы, в деревне Пузиково, рядом с речкой Рожайкой. Там чудесное место!

— А квартиру в столице собираетесь приобретать в будущем?

— Да, вот взял ипотеку. Я не умею обращаться с финансами, копить их. Страдаю очень от этого. Но что делать. Зато у меня минимум одежды, я не привязан к предметам, свободен и богат друзьями. Причем и из актерской среды тоже.

— Расскажите уже, наконец, как из мира музыки вы попали в среду лицедейства?

— Я работал виолончелистом в Театре оперетты. То есть постоянно сидел в оркестровой яме и смотрел на сцену. В итоге влюбился в актрису Елену Ионову. Прекрасную певицу, солистку.

— Любовь была взаимной?

— Нет, дело не в этом. Просто это был юношеский зов сцены, и он так выразился. Как следствие — я пошел на музыкальный факультет ГИТИСа, на курс мюзикла. Но по прошествии года ясно понял, что меня больше привлекает драма, и поступил к Петру Наумовичу Фоменко. К сожалению, эти времена были сопряжены все с той же пресловутой бытовой неустроенностью. Мы тогда вместе с мамой жили нелегально в общежитии. Это было ужасно. Без прописки, гражданства… И вот тогда я как раз уехал в Израиль. Но и там у меня толком ничего не вышло, и, вернувшись, я устроился в театр Романа Григорьевича Виктюка. Он, безусловно, величайший мастер, к которому лучше приходить уже оформившимся актером.

— Вообще в жизни вы явно испытываете разнообразные интересы…

— Да. Я любуюсь ею. Впитываю ее. Купаюсь в ней. И не остановлюсь.

— И вы не любитель тусовок?

— Нет, я лучше дома почитаю англичанина Джулиана Барнса, или норвежцев Эрланда Лу, Кнута Гамсуна, или каких-нибудь еще неожиданных авторов.

— Отложив в сторону виолончель, на новом, актерском поприще вы добились каких-то ощутимых результатов, узнаваемости, значит, ваш выбор не был ошибкой…

— Бесспорно, нет. Но тем не менее музыку я ставлю несоизмеримо выше всего остального. И еще одна причина моего такого поступка кроется в том, что с малолетства у меня воспитывали возвышенное отношение к инструменту. Я не хотел, чтобы он становился моим хлебом, и не желал превращать любимое занятие в будничную халтуру. К тому же и работать в оркестре, где от тебя мало что зависит, мне никогда не нравилось. Да, мощь этого организма завораживает, но не мое это. Дело не в тщеславии. Я люблю исполнять музыку.

— В свободное время ходите на концерты?

— Стараюсь. Это настолько здорово! Вот приходишь на концерт того же государственного оркестра, и полный зал! И его собирает исключительно музыка, а не медийные, «раскрученные» лица. Это так приятно.

— Есть любимые композиторы?

— Шостакович. Особенно неравнодушен к его Пятой симфонии. Я не знаю музыки, дающей столько надежды. Его слушаешь и веришь, что тебя защитят, спасут.

— По поводу защиты… Мало кто знает, что вы, играя одного из летчиков в мюзикле «Норд-Ост», были в числе заложников в театральном центре на Дубровке. После тех событий насколько поменялись ваши взгляды на жизнь?

— Я часто вспоминаю весь наш коллектив. В те дни, пока я там находился, у моей дочки был день рождения — ей исполнялся годик… А в это время мой лучший друг Эдик Трухменев и Аня, жена, с которой мы уже собирались расставаться, сутками стояли у оцепленного здания… Тогда я понял ценность определенных вещей… Получил ответы на многие вопросы. Понял, как надо дорожить друг другом… После этого я не озлобился, у меня нет национальной ненависти, тот зал мне не снится. Более того, мы существуем в настолько насыщенном информационном потоке, что сейчас мне иногда кажется, будто это происходило не со мной. Но я не собираюсь это забывать. Не имею права.

Помню, пошел очень едкий газ, и я понял, что нужно лечь на пол и отключиться. Очнулся в больнице, показалось, что от стрельбы, а это так хлопали двери… Взгляд не мог сфокусироваться, чувствовал, что лежу в куче тел… Только потом разглядел, как вокруг бегают врачи, и понял, что все закончилось.

— Может быть, еще и поэтому вам в кино, как я заметила, доверяют роли самых что ни на есть настоящих мужчин…

— С героем-любовником, например, я себя никак не ассоциирую. Понятно, мне, как мужчине, приятно, когда женщины после просмотра такого кино откликаются, но если говорить о ролях, то характерные, безусловно, гораздо привлекательнее. Вот недавно я пробовался на роль музыканта. Очень хотел сниматься. Причем ведь и инструментом я владею, точно не держал бы его корявыми руками, но утвердили другого актера. Не играющего, но, как мне сказали, внешне больше похожего на музыканта.

— Получается, зарабатывать деньги, бегая с виолончелью из оркестра в оркестр, вы не захотели и считаете для себя более приемлемым работать актером, бегая с одной съемочной площадки на другую?

— Разумеется. Тут мне все понятно: что это за продукт, на кого он рассчитан и в какое время его включают. Но не подумайте, я и на этом месте не позволяю себе халтурить. Я просто откажусь от проекта, если он не совпадает с моими какими-то ценностями, а если уж подписался, буду работать с полной отдачей. И не делайте, пожалуйста, вывод, что я пришел в эту профессию, чтобы решить свои финансовые проблемы. Да, к счастью, я сейчас не голодаю, как в прошлом, и, активно снимаясь, можно неплохо заработать. Но если бы меня притягивали только деньги, я бы скорее пошел в бизнес. Актерство я люблю за интерес к неожиданным открытиям.

— Ваш «Закон и порядок» сегодня пользуется большой популярностью, а где еще в настоящий момент снимаетесь?

— Я еще не сказал своего веского слова в этой профессии. Пока в моей биографии нет серьезного, нашумевшего полного «метра», но, надеюсь, такое кино еще впереди. Кроме того, я не собираюсь совсем бросать музыку. Есть огромное желание арендовать небольшой зал, вроде Шуваловской гостиной, и играть своему, узкому кругу любимые произведения. Не ради славы или карьеры, а для удовольствия.

— Мне кажется, у всех актеров присутствует патологическое желание всем нравиться, вы не являетесь здесь исключением?

— Я за собой подобного не замечал. Конечно, мне небезразлично, как ко мне относятся окружающие, но на самом деле просто хочется гармонии во всем. Не люблю хамить кому-то, ругаться…

— Ранее вы упомянули свою супругу, выпускницу МГИМО, как я понимаю,вы уже разведены?

— Да, мы прожили с Аней вместе пять лет, родили дочку Олесю, но сейчас в разводе. Аня экономист по профессии, училась в Лондоне и сегодня там живет и работает. Так что нашу шестилетнюю Олесю я вижу нечасто. Зато с ее появлением у меня появился человек, который меня любит, безусловно, не за какие-то заслуги, а просто потому, что я есть.

— Чувствуется, вы до сих пор переживаете ваш разрыв…

— Нет, хотя я семейный человек. А в ту ситуацию возвращаюсь, лишь когда приезжает дочка, которая до сих пор нас пытается соединить. Хотя это уже, конечно, невозможно. Вообще эта тема болезненная для меня. Незачем больше ее обсуждать. Просто есть факт — на Земле стало еще одной распавшейся семьей больше. И все.

— Но если находить в этом плюсы, то Олеся рано станет англоговорящей, получит хорошее образование…

— Ну, если таким способом, отлучения от отца, мы будем учить английский язык, то у нас не будет хорошего будущего…

— Хорошо, жизнь продолжается, расскажите, на каких женщин вы обращаете более пристальное внимание?

— С появлением на свет моей дочки я стал относиться к ним гораздо трепетнее. Ведь каждая из них чья-то дочка. Поэтому и они все для меня — дочки. И не могу женщин определять по типажу, это же не порода собак. Левретка или колли… Просто есть мужчина и женщина. Два одиноких сердца, которые встречаются. Вот и все.

— Вы мужчина увлекающийся?

— Я не ходок. И не любитель случайных связей. Мне по человеку скучать хочется. Знать ту, к которой притрагиваешься. Чтобы каждый участок тела был родным. А ты сам был бы окутан ее мыслями о тебе.

— Вы прямо романтик, готовый служить женщине. Стихи не пишете?

— Нет. Я в этом смысле практик. Даю почувствовать романтику на вкус. Когда я влюбляюсь, для меня существует лишь одна-единственная женщина. Она для меня все: мать моего ребенка, моя женщина, моя жена, моя дочка, мой друг. Одним словом, все.

— Вы сейчас с кем-то встречаетесь?

— Мое сердце полно любовью к конкретному человеку, но я не готов говорить на эту тему.

— Вы, наверное, сейчас ждете не дождетесь, когда обустроите собственное гнездо…

— Да, я очень соскучился по уюту собственного дома. Уже планирую, как буду встречать там гостей…