«Мужчина времени»
Вячеслав Малежик: «Воспитывая сына, набил шишек и себе, и ему»
Сегодня трудно найти человека, который не знал бы рок-оперу Ллойда Вебера «Иисус Христос — суперзвезда». В 70-е годы в СССР молодые люди подпольно переписывали слова с пластинок.
Чиновники видели в «Христе» только религиозную пропаганду и старались не замечать приход новой музыкальной культуры.
Между тем мало кто знает, что появлению первой русской версии знаменитой оперы мы обязаны Вячеславу Малежику и его другу по ВИА «Мозаика» Ярославу Кеслеру.
Сегодня трудно найти человека, который не знал бы рок-оперу Ллойда Вебера «Иисус Христос — суперзвезда». В 70-е годы в СССР молодые люди подпольно переписывали слова с пластинок.
Чиновники видели в «Христе» только религиозную пропаганду и старались не замечать приход новой музыкальной культуры.
Между тем мало кто знает, что появлению первой русской версии знаменитой оперы мы обязаны Вячеславу Малежику и его другу по ВИА «Мозаика» Ярославу Кеслеру.
Они перевели текст, сделали свою инструментальную обработку музыки, а Малежик сам спел партию Иуды.
Немногие посвящены и в другое любопытное обстоятельство. 40 лет назад всесоюзную славу от Малежика отвел… бессменный ведущий КВН Александр Масляков. Александр Васильевич, открывший дорогу в жизнь тысячам молодых, в судьбе музыканта сыграл роковую роль. «Мне было чуть больше 20, — вспоминает Малежик. — Моя песня „Наташка“ на слова Рафаэля Плаксина „А у девчонок без ребят глаза, как у икон, грустят…“ была всесоюзным хитом… Всего раз песня прозвучала по телевидению. Но, к сожалению, второй ее выход в эфир вычеркнули из молодежной телепередачи. Лично Саше Маслякову песня не понравилась…»
Вячеслав МАЛЕЖИК — о творчестве и близких людях.
«Отец приехал в Москву в одной галоше»
— С чем у вас ассоциируется слово «детство»?
— Детство у меня ассоциируется не с Москвой, в которой я родился и живу всю сознательную и несознательную жизнь, а с деревней, куда меня отправляли на целое лето к бабушке. Я из не очень благополучной в финансовом плане семьи, лето у нас было периодом, когда раздавались долги и делался запас продуктов для грядущей зимы. Я себя в значительной степени считал деревенским парнем и умел делать практически все, что умели мои деревенские сверстники. Единственное — мне матушка не разрешала косить.
Боялась, что я отпилю себе ногу (улыбается).
— Какими людьми были ваши родители?
— Мама Нина Ивановна была учительницей, она приехала в Москву из деревни (как раз из той, куда меня в ссылку отправляли на лето), отец Ефим Иванович работал шофером. Он приехал в столицу, когда в стране был голод, в деревнях умирали тысячами. Совершенно без поддержки, ничего не имея за душой, ночуя где-то на Киевском вокзале и будучи обут в одну галошу, потому что вторая потерялась по дороге, он сумел приобрести престижную по тем временам профессию шофера, которой не изменял на протяжении 40 лет.
— Это правда, что ваши мама с папой хотели, чтобы вы зарабатывали, играя на баяне на свадьбах?
— Это почти правда. Я подавал определенные надежды: в конце 4-го класса средней школы меня решили отдать в музыкальную школу. Я упрямился, говорил, что никуда не пойду, мне хотелось в футбольную секцию, а на гармошке, на которой играла старшая сестра, я считал — научусь со слуха играть. Но в итоге родители убедили меня поступать.
Преподаватели подбивали их, чтобы меня отдали учиться на струнное отделение. Но, я так думаю, отец и мама не очень хорошо представляли, что, будучи скрипачом, можно зарабатывать на хлеб, а если быть приличным скрипачом, то и на приличный хлеб. Поэтому они сказали: «Нет!» — и купили мне… тульский баян. Семья ужалась финансово, по тем временам покупка баяна была колоссальным событием. При зарплате инженера 100 рублей — баян стоил 180 рублей. Этот баян прослужил мне долгую и верную службу, был разбит во время каких-то гастролей ансамбля «Пламя».
— Как же случилось, что вы стали музицировать на свадьбах?
— У меня был в музыкальной школе очень продвинутый педагог Иван Дмитриевич Чухланцев, который для того, чтобы у меня развился вкус к занятиям на баяне, подкидывал мне, как он сам это называл, халтурку — ноты популярных песен то есть. И я играл «Московские окна», «Одинокую гармонь», «Ландыши», потом даже какие-то зарубежные хиты. У меня был обширный репертуар (была и «Цыганочка», и «Барыня», и «Страдания»). Кроме того, я мог аккомпанировать и себе, и гостям.
— А в вашей семье кто-то был с музыкой связан?
— Пели все. Мать до самой смерти очень чисто пела. В старости у нее развился склероз страшный, но он почему-то касался чего угодно, но только не слов песен… Отец, как мне кажется, немного стеснялся своего языка… Много позже, когда мы с ним поехали на Украину, я узнал, что он тоже хорошо поет. После очередной рюмки горилки он и остальные мужики вышли на полянку около хаты, встали в круг, обняли друг друга за плечи и стали петь. Причем стройно и на голоса.
«Я придумал, как машина будет сочинять музыку»
— В какой школе вы учились? — Я закончил 169-ю школу. А начинал учиться в 142-й: сейчас вместо нее безумный гроб с кучей офисов. Интересно, что в 169-й часто вспоминают меня, звонят и приглашают на вечера, встречи, а в 142-й школе, по-моему, даже не догадываются, что я там учился.
— Кого вы считаете своим учителем по жизни?
— Знаете, в этом районе, где вы у меня берете интервью (проспект Вернадского. — Прим. «РД»), когда мы сюда только переехали, стояли одни пятиэтажки и море грязи. Шла типичная советская стройка, и никакие учителя — старый учительский состав я имею в виду — сюда доехать не могли (автобус, который ходил с метро «Университет» до нас, напоминал плод винограда, люди буквально свисали с дверей).
Так что у нас преподавателями были девчонки и мальчишки, которые либо заканчивали, либо только что закончили педагогический вуз и жили неподалеку. Зачастую мы их не называли по имени-отчеству. Вот эти ребята, которые были еще не испорчены бюрократической системой советского образования, и были моими учителями по жизни. Они привили дух свободы, дух знаний. Кстати, многие музыканты родились и выросли на юго-западе столицы.
— Как в вашей жизни оказался Московский институт железнодорожного транспорта?
— Совершено спокойно оказался. В силу того, что в то время я был законопослушный гражданин. Это, наверное, по наследству от родителей мне передалось — матушка моя вообще боялась всего «такого», она ведь пережила сталинские репрессии, ее отец умер на Колыме как политический осужденный. Так что у меня даже мысли не было откосить от армии, однако идти туда не хотелось. Единственным способом избежать солдатской муштры для меня было поступить в вуз. Что я и сделал…
— Что это за название у вашего диплома — «Кибернетический синтез музыки»?
— Это название подразумевало под собой то, что я в итоге придумал, как машина будет сочинять музыку. Сейчас я понимаю, что творчество — это процесс, который осуществляется за счет связи Неба и творческого человека, а тогда я был заряжен идеей решения технических задач. Моя работа имела какое-то прикладное значение, безусловно.
Думаю, я опередил время лет на 15, именно тогда появились синтезаторы. Но тогда мой диплом положили в архив, и я даже не знаю, жив он там сейчас.
«Шлягеры у нас могут делать только два человека — Пугачева и Антонов»
— Вы работали в трех успешных ВИА — «Веселые ребята», «Голубые гитары», «Пламя». Ушли. В одном интервью вы сказали, что ушли оттуда из-за того, что себя не реализовывали и вас все раздражало. А что именно раздражало?
— Не то чтобы раздражало. Поначалу меня вполне все устраивало. Все мы были влюблены в битлов и хотели играть вокально-инструментальную музыку и петь в группе, как они. Не было никакой зависти к Ободзинскому или Понаровской, которые были солистами. Но впоследствии я начал понимать, что во всех ВИА ищут молодую кровь, поэтому надо становиться самостоятельной творческой единицей. Мне захотелось идти дальше, взять ответственность на себя. Были определенные трудности, но я их преодолел благодаря семье и крепкому тылу.
Наверное, я мог бы стать мальчиком-неудачником, который ходит по радиостанциям и телеканалам и всех достает своими дурацкими песнями, но так случилось, что меня запомнил Борис Пургалин. Он был тогда музыкальным редактором в «Останкино». Ему понравилась моя песня «200 лет». Так вот, Пургалин лично мне позвонил и пригласил к себе. Полтора часа я ему пел. В конце он произнес любопытную фразу: «Вы меня не расстроили». И еще сказал: «Шлягеры у нас могут делать только два человека — Пугачева и Антонов. Все остальные часто появляются на телевидении, но это никак не влияет на количество шлягеров на душу населения. Но в тебе харизма есть. Давай-ка попробуем тебя снять».
«Жаль, не хвалил сына чаще»
— Вы столько раз были за границей, записали в Калифорнии два альбома, а могли бы вы переехать туда жить?
— Насовсем нет, но время от времени уезжать, чтобы отвлечься от действительности, подышать экологически чистым воздухом — да.
— Вас называют «женским певцом». Как вы считаете, мужчины и женщины — это абсолютно разные миры?
— Да, конечно, разные. И кстати, для меня комплимент, когда меня называют женским певцом, потому что женщина гораздо более тонко организованное существо, чем мужчина.
— Любовь — это данность или ее завоевывают?
— Скорее данность. Хотя если говорить о любви семейной, то это вид спорта, армрестлинг такой, когда если кто-то кого-то побеждает — уже не любовь. Должно быть состояние борьбы, вооруженный нейтралитет. Но момент завоевывания каждодневного все-таки есть. Такой сизифов труд, который продолжается всю жизнь.
— Продолжите фразу «любовь семейная — это…»?
— Это любовь, дружба, воспитание детей, строительство дома, общие интересы, общие враги и общие недруги.
— Какие отношения у вас складываются с сыновьями — Никитой и Иваном?
— С младшим сегодня установились плохие отношения, потому что я узнал, что он закурил. Я не знаю как, но буду влиять. Меня он разочаровал этим. Старший стал достаточно серьезным парнем, несмотря на то, что, воспитывая его, я часто ошибался, набил и себе, и ему шишек.
— Если была бы возможность, что бы изменили в воспитании сыновей?
— Может, старшего хвалил бы побольше. Я все время пытался в нем разбудить дух соперничества, чтобы он боролся. А он скорее всего думал, что я в него не верю. Хотя именно вера в него и позволяла мне так экспериментировать.
— Расскажите о своей жене Татьяне. Чем вы в ней восхищаетесь?
— Я вообще считаю, что женщина делает мужчину. Восхищаюсь, как Таня управляет процессом. Она редко вмешивается в мои дела, и это мне нравится. Потом она стоически несет на себе весь груз проблем, связанных с домом. Понимает, что один удар по моему пальцу гораздо дороже семье обойдется, чем ее сознание «я живу с мужчиной, который не может вбить гвоздь в стену».
— Какой вы дома?
— Ленивый либо поющий.
— Какую дома музыку слушаете?
— Вообще не слушаю. Редко на ДВД смотрю. И это в основном классика — начиная от Вивальди, Чайковского и заканчивая классикой рок-н-ролла.
— Как оцениваете ситуацию, сложившуюся на российской эстраде?
— Стараюсь не оценивать, но отсутствие живого звука расстраивает. Надоело ощущать, что зрителя, в том числе и меня, все время потчуют «заменителями».
— Что вас вдохновляет?
— Жизнь.
3 интересных факта из жизни Вячеслава Малежика:
1. Однажды на одном из концертов Малежик выступал вместе с Юрием Лозой. Во время исполнения Лозой песни «Плот» Вячеслав вышел в коридор, к нему подошел мужчина: «Слушай, ты же Малежик. Знаешь, мне так нравится как ты „Плот“ поешь». Я ему объясняю, что как раз сейчас на сцене «Плот» исполняет Лоза. На что услышал: «Да?.. Но ты все равно ее лучше поешь».
2. Собственную свадьбу Малежик называет ну очень оригинальной: «Едва я успел получить штамп в паспорте, как мне уже надо было бежать на концерт. В тот день их было три, так что, когда я наконец попал на собственную свадьбу, большинство уже хорошо погуляли и, поднимая бокалы, кричали не «горько», а «за именинника».
3. Песня Малежика «200 лет» вошла в проект «Лучшие песни XX века».
