Анна НАХАПЕТОВА: «У меня были все данные, чтобы стать балериной. В раннем возрасте мама с папой показывали меня балетным специалистам, и те твердили: у девочки есть способности. Когда я слышала музыку, не могла устоять на месте. Папа говорит, что танцевала я везде: дома, на улице, в ресторанах, куда родители порой меня брали. Сохранились даже записи тех лет, где видно, что у ребенка мания танца! Но, знаете, сейчас я понимаю: если бы меня отдали в театральный кружок, появилась бы такая же страсть к драматическому искусству. Мой любимый мужчина тоже считает: позволь родители пойти по их стопам, я бы многого добилась в этой профессии. Но они старательно оберегали меня от театральных и съемочных площадок. Особенно папа. Он никогда не брал меня в свои фильмы, даже когда по сценарию требовались маленькие девочки. Категорически не хотел, чтобы жизнь его дочки была связана с лицедейством».

Анна: «Вовсе нет. Во-первых, в то время я болела только танцем. В три года уже ходила в балетный кружок Дворца пионеров, в третьем классе поступила в Ленинградское академическое хореографическое училище. Во-вторых, родители не раз говорили: „Профессия актера сложная и зависит от воли случая: тебе либо повезет, либо нет. Ты можешь остаться никем“. Они думали, что в балете по-другому: поднимается занавес, и все прекрасно — все танцуют, все довольны и счастливы. Но на самом деле и здесь хватает подводных камней, да и труд это колоссальный. У меня растет дочка, ей три года, но я уже вижу, насколько она пластична. Папа смеется: „Вылитая ты в этом возрасте: одно желание — танцевать“. У нее действительно прекрасные данные для балета. Но вот парадокс: я не хочу для нее своей профессии. Так же, как когда-то родители не хотели своей для меня».

Анна: «Я не так уж безнадежно далека от кино. В семилетнем возрасте меня взяли на роль дочки главной героини, которую играла мама, в фильме „Воскресный папа“. В следующий раз мы оказались на одной съемочной площадке спустя семнадцать лет, в картине „С ног на голову“. А „Одна война“ — это первый проект, где мы встретились уже как режиссер и актриса. Ваше право — верить или нет, но кастинг я проходила на тех же условиях, что и остальные претендентки. Более того, мы с мамой вообще договорились скрыть тот факт, что я ее дочь. Актеров утверждала целая комиссия: режиссер, сценарист, продюсер, второй режиссер, оператор. И это было их общее решение, что я подхожу на роль Анны».

Анна: «Когда я сыграла пробную сцену, оператор и второй режиссер сказали: „Девушка прекрасно вписывается в образ, но она слишком молода“. И тут мама, забыв о нашем уговоре, воскликнула: „Это Аня-то молодая? С чего вы взяли? Ей тридцать скоро будет!“ Тут-то все и раскрылось. Комиссия впала в ступор. А вообще моложавость передалась мне с генами, сказалась и профессия: те, кто занимается балетом, выглядят младше своих лет из-за постоянных физических нагрузок».

Анна: «Мама, как настоящий художник, бескомпромиссна в творчестве. Если бы она понимала, что я не подхожу или не справлюсь, меня бы в картине не было. Здесь сработал еще один фактор: я похожа на свою прабабушку. А мама в этой роли видела именно такой образ — мадонны с младенцем. Она постоянно рассматривала фотографию прабабушки, и ей очень хотелось, чтобы этот чистый лик остался в памяти не только у нее».

Какие у вас отношения с мамой вне съемочной площадки?

Анна: «Замечательные. И с ней, и с папой, и с отчимом, и с сестрами. Моей младшей сестренке Насте шестнадцать лет, она учится на продюсерском факультете во ВГИКе. Выглядит старше своего возраста, да и ум у нее недетский, голова хорошо работает».

Анна: «Растит сына Кирилла, ему два с половиной года. Они с моей дочкой Полиной обожают друг друга. Забавно наблюдать, как эти два малыша общаются. Сейчас у них появилась игра — звонить друг другу. „Позовите Полину!“ — требовательно говорит племянник в трубку. Я, смеясь, кричу: „Полина! Брат на проводе“. И он давай ей рассказывать, как провел утро и так далее. Дай бог, чтобы у них всю жизнь были такие отношения».

Анна: «Он приезжает, когда у него появляется работа, два-три раза в год. Когда в 2007 году снимал в России фильм „Заражение“, провел здесь более полугода. Недавно я с Большим театром была в Америке и два дня жила у него. Сейчас навещаю отца и его семью, только когда бываю в Лос-Анджелесе на гастролях, что случается нечасто. Мне приятно бывать у него дома, и он, приезжая в Россию, пользуется любой возможностью пообщаться с нами всеми. Он посещает все мои премьеры (я имею в виду сольные партии, которые танцую), внимательно следит за моим творчеством. И всегда подчеркивает: „Рад, что ты все-таки не пошла в актерство, а работаешь в Большом театре“. Мне иногда смешно, но папа действительно испытывает огромное удовольствие, когда поднимается занавес и на сцене появляется его дочка. Он никогда меня не критикует, ему нравится все, что я делаю. Зато мама — мой главный критик. Родители словно разделились: он всегда восхищен, она вечно чем-то недовольна. А я между их двумя мнениями пытаюсь найти золотую середину».

Анна: «Конечно. И меня очень обрадовало, когда папа сказал, что фильм ему понравился, что мы обе — и мама, и я — проделали колоссальную работу, что он нами гордится».

Вы хорошо отзываетесь об отце, а ведь когда-то он оставил вас, Машу и Веру Витальевну ради другой женщины. В одном из первых после развода интервью ваша мама назвала поступок Родиона Рафаиловича предательством…

Анна: «Мне было лет двенадцать, когда родители развелись. Казалось бы, взрослая девочка, которая уже может все воспринимать адекватно. Если бы не одно «но»: именно в это время детей «накрывает» переходный возраст. Период и так-то сложный, а в моем случае — усугубленный непростой ситуацией в семье. Незадолго до этой истории я сорвалась на вступительных экзаменах в Московское хореографическое училище. Меня не приняли. Вообще-то я ходила туда на подготовительные курсы и не сомневалась, что меня возьмут.

Но, видимо, я не подошла под какие-то критерии отбора. На семейном совете мы решили: не получилось в Москве — будем пробовать в Училище имени Вагановой в Питере. И мы отправились в Санкт-Петербург. Туда меня взяли сразу, и я проучилась там три года. В Петербурге со мной жила мамина мама. Она бросила все в Москве и уехала со мной. Мы снимали комнату в коммуналке. Это были девяностые годы, страна пребывала словно в горячке. Кинематограф находился в простое, театры пустовали. И вдруг компания 20th Century Fox покупает у папы фильм «На исходе ночи». И предлагает контракт на три года…"

Анна: «Я не знаю, как все на самом деле обстояло. Никогда после развода не говорила с мамой на эту тему, боясь бередить рану. Одно могу сказать точно: тогда никто из нас ни о чем не подозревал. В том числе и мама. Папа улетал в Америку, строя планы: я смогу там пробиться, а потом перевезу вас всех. Но получилось все не так, как они с мамой мечтали. Он остался там без нас, полюбив другую женщину, Наташу. И сказал об этом маме, когда мы приехали навестить его.

Я помню, как мы отправились к папе в Штаты. Я радовалась, мы же очень по нему соскучились. И вдруг как обухом по голове — вместо счастливой встречи узнаем, что он нас оставляет. Я получила мощнейший удар, ведь в отличие от Маши, которая больше льнула к маме, я всегда была папиным ребенком. Сейчас рассказываю и будто превращаюсь в ту маленькую девочку — по коже холодок пробегает. Но одно дело мы с сестрой, а вот как пережила это мама, честно говоря, не представляю. Я не говорю уже о чувствах, о том, что она любила отца… Но остаться одной с двумя детьми, которых нужно поднимать! В эти страшные девяностые годы, когда работы нет, а семью надо содержать! Я думаю, еще и это послужило причиной того, что мои родители не хотели видеть меня в актерско-режиссерской профессии. О театральном училище для меня тогда и речи не могло идти".

Анна: «Родители не ссорились и очень уважительно друг к другу относились. По крайней мере мы с Машей никогда не слышали никаких скандалов. Спустя годы я стала понимать, что, наверное, были у них какие-то разногласия. Только вот ничего не выносилось на глаза детей. Но решение отца стало для меня шоком не только по этой причине. Я тогда не могла понять, как можно оставить нас в такие тяжкие времена. Мама разрывалась между Москвой и Питером, между Машей, которая училась в школе, и мной, живущей в другом городе в коммуналке. В пятницу вечером они садились в поезд и ехали в Петербург. Проводили у нас с бабушкой субботу, а в воскресенье уезжали обратно. И так каждую неделю. Не знаю, как она все это выносила. А тут еще такой удар! Это был страшный период в ее жизни. Но ни разу мама не показала нам, как ей плохо. Мы, конечно, чувствовали, что она здорово переживает, но никогда не видели ее слез или убитого горем лица».

Анна: «С нами говорила мама, рассказала все как есть. Даже сейчас не могу представить, что она испытывала в тот момент. Но мама — волевой, цельный человек. Взяла себя в руки и обрисовала ситуацию спокойно, без слез и надрыва. И совершила поступок, на который в похожей ситуации способна не каждая женщина. Если бы мама не сделала так, не знаю, общались бы мы с отцом или нет».

Анна: «Это случилось во второй наш приезд в Америку. Мы уже познакомились с Наташей и писали отцу злые письма. И ему, и маме твердили: никогда не станем общаться с той, которая отняла у нас папу! И мама поняла, что мы можем потерять отца. Перешагнув через себя, она оставила нас на время в его новой семье. Там еще была маленькая Наташина дочка Катя. Узнав о мамином решении, я заявила: „Когда приеду, не стану ни с этой Наташей разговаривать, ни с отцом, ни с их Катей, откажусь от еды и питья! А если кто-то из них ко мне приблизится, перебью всю посуду!“ Но мама все равно отвезла нас туда на месяц каникул. А сама уехала по городам и весям Америки с антрепризным спектаклем „Джазмен“. Я не знаю, да уже и не помню, как папа и Наташа смогли перебороть во мне дикую неприязнь к ним. Но со временем мы с Наташей подружились. И еще раз подчеркну: лишь благодаря маме. Если бы она пошла на поводу своей обиды (ведь папа ее действительно предал!), твердо сказала „нет“, не уверена, что он сам смог бы найти к нам подход. А уж тем более — Наталья. Безусловно, со временем отцу все равно удалось бы подыскать к нам ключик, но пришлось бы ему ой как нелегко. Мы не готовы были простить его сразу».

Анна: «Нет, никогда. Я ведь уже понимала, что он и сам все прекрасно осознает. Знаю, что до сих пор вспоминает эти моменты с тяжелым чувством. У него все равно в подсознании осталось не то чтобы чувство вины, но боль. Поэтому мы никогда не ворошим прошлое».

Анна: «Спустя какое-то время. И слава богу. Ведь у нас появился еще один близкий человек, а потом родилась сестренка Настя. Не зря я все-таки люблю поговорку: „Все, что ни делается, — к лучшему“. Как будто кто-то наверху все расставил по своим местам, а может, и от чего-то уберег. Ведь никто не знает, что с нами было бы, обоснуйся мы в Америке».

Анна: «Прекрасно. Он у нас золотой. Каким-то образом смог сразу найти к нам с Машей подход. У нас доверительные отношения, он настоящий глава семейства. Для меня Кирилл родной и очень дорогой человек.

Он всегда был рядом, принимал непосредственное участие в нашем воспитании. Все то, чему мы научились позже, пришло от него".

Правда, что балерины придерживаются жестких диет?

Анна: «Мне кажется, все балерины едят очень много. Я по себе знаю. Конечно, когда что-то репетирую, в еде себя ограничиваю. В это время из-за больших физических нагрузок сжигается масса калорий. Но как только выпадает пауза в работе, начинаю вкусно кушать и, естественно, сразу набираю вес. Сколько раз замечала: если с балетными друзьями прийти в ресторан, они съедают гораздо больше, чем обычные люди».

Анна: «Я стою на них с одиннадцати лет. Со второго класса училища ты практически с них не сходишь. На пальцах образуются трудовые мозоли. Они нарастают, нарастают, и благодаря этому ты перестаешь стирать ноги в кровь. Это одно из профессиональных заболеваний балерин, которые дают о себе знать. Они связаны с постоянной работой. Я ведь даже когда родила ребенка, через три месяца уже танцевала на сцене. И здесь опять нужно благодарить маму, которая сказала мне: „Аня, пора“. Если бы я отсидела положенные по закону три года, никогда бы уже не станцевала то, что танцую сейчас. А это несколько серьезных сольных партий. Я горжусь, что являюсь артисткой Большого театра, лучшего театра мира, и благодарю своих преподавателей, которые научили меня всему».

Анна: «Да, прожили в гражданском браке около десяти лет. А поженились за два месяца до рождения Полины. Вероятно, мы бы и не стали регистрироваться, но тогда пришлось бы возиться с процедурой установления отцовства, а это кипа бумаг и куча времени. Но после рождения дочки у нас начались конфликты. Из-за воспитания ребенка, из-за бытовых мелочей, из-за того, что исчезла гармония в отношениях, пропали чувства. Брак распался безболезненно, как бы сам собой. Сейчас мы прекрасно общаемся, вместе воспитываем дочку».

Анна: «Ну, нам обоим это было не нужно. Мы жили и жили себе вместе у моей бабушки, ездили на гастроли, а о свадьбе думали: как-нибудь потом… Не успели оглянуться — прошло десять лет. Затем родилась Полина, а наши чувства совсем угасли. Так бывает. Неоднократно слышала: как только выходишь замуж, в отношениях сразу что-то меняется. Не знаю, с чем это связано. Может, надо сразу играть свадьбу, а не ждать столько лет».

Анна: (Смеется.) «Маша у нас замужем второй раз. Первый раз связала себя узами Гименея в Штатах. Она уехала туда учиться в специализированную школу Спилберга, готовящую художников-аниматоров, жила у папы. Познакомилась с американцем русского происхождения и согласилась отдать ему руку и сердце. Они прожили вместе немного. Маша затосковала по родине и вернулась в Москву. Сейчас она замужем за бизнесменом. Забавное совпадение: наши свадьбы случились одна за другой, и так же один за другим родились детки. Маша прекрасно рисует. Сейчас увлеклась изображением животных. Ей предлагали выставиться известные галереи. Но на подготовку к масштабной выставке требуется много времени, а Маша пока предпочитает целиком посвящать его мужу и воспитанию сына. Со своим американским дипломом она могла бы работать в самых престижных студиях. И добиться больших успехов, потому что очень талантлива. Но, видимо, нет желания. А мы с мамой надеемся, что все-таки еще побываем на Машиной персональной выставке».

Анна: «Да. У него есть девушка, которой он очень дорожит и которая его действительно любит».

Анна: «В 2003 году на съемках фильма „С ног на голову“ я познакомилась с актером Театра сатиры Стасом Николаевым. Мы подружились вопреки тому, что нас тянуло друг к другу. Мы как-то необыкновенно чувствовали один другого, у нас были одни темы для разговоров, мы смотрели на мир одними глазами и понимали, что внутренне очень похожи. Но на тот момент оба были несвободны — стали дружить семьями. Мы даже крестные детей друг друга: Стас — Полины, а я — его дочки Ники, которой сейчас пять лет. После съемок в фильме у нас со Стасом возникло желание сделать совместный проект, основанный на синтезе балетно-драматического искусства. У Стаса, кстати, оба родителя — артисты балета Днепропетровского театра, так что он тоже некоторым образом с детства в этой профессии. Стали искать пьесу, но ничего подходящего не нашли, и тогда Стас сказал: „Я сам напишу“. Так на свет появилась наша „Люпофь“, которая идет на сцене „Чердака Сатиры“, за что спасибо Александру Анатольевичу Ширвиндту, поверившему в нашу работу. До премьеры „Люпфи“ я и не мечтала, что все-таки стану выступать в драматическом театре. То, что я испытывала, репетируя эту пьесу, не пожелаю худшему врагу. Я все время рыдала и просила, чтобы Стас взял другую актрису, объясняя, что у меня никогда не получится сыграть так, как надо, что мой опыт работы в кино не помогает, потому что съемочная площадка и театральные подмостки — абсолютно разные вещи. Сейчас я понимаю, что была просто невыносима. Но Стас меня безумно любил, поэтому все терпел и упрямо твердил: „Пробуй!“ И я пробовала. Во время одной из репетиций он мне сказал: „Поверь, когда мы будем играть спектакль уже не первый, а десятый раз, ты станешь испытывать наслаждение!“ Его предсказание сбылось: теперь, выходя на сцену, я получаю огромное удовольствие и даже мечтаю о других спектаклях».

Так именно во время работы над «Люпофью» вы позволили себе любовь?

Анна: «Мы стали много времени проводить вместе, и чувств сдержать уже не могли. По его поступкам я поняла, что он сделает все, чтобы я была с ним. А я видела, что именно этот человек мне близок духовно, что мы с ним идеально подходим друг другу — как две половинки одного целого. Мы не так долго вместе, но у нас есть ощущение семьи. Я прожила с Егором более десяти лет, но никогда у меня не было с ним такой гармонии в отношениях, такого ощущения целостности».

Анна: «Ой, не знаю. Он вообще-то и раньше говорил, что отношения в семье у него не складываются, что они с женой абсолютно разные люди. Думаю, разрыв был спровоцирован не мной, а их разногласиями. По крайней мере мне хочется, чтобы это так и было, категорически не желаю становиться причиной развода, разрушать чью-то семью. Стаса я никогда об этом не спрашивала, но, по-моему, у него вполне нормальные отношения с бывшей супругой. Для нас важно, чтобы наши дочки стали относиться друг к другу по-сестрински».

Анна: «Мама очень дружна с Егором, и так получилось, что именно он сказал ей, что мы расстаемся. Она сильно переживала. И в большей степени — из-за маленькой Полины. Но я считаю, для ребенка гораздо лучше, если его папа и мама разведутся, когда ему три года, а не двенадцать — сознательный возраст, в период которого человеку не так просто смириться с потерей одного из родителей. Мама все надеялась, что мы помиримся. Она хоть и чувствовала, что в нашей семье существуют какие-то конфликты, но думала, что мы вполне счастливы. Но ее ожидания не оправдались, мы все же развелись с Егором. Стаса же она изначально не восприняла серьезно, как, впрочем, и наши с ним отношения. И так было вплоть до того, как она пришла на просмотр нашего спектакля (а это был уже, наверное, двенадцатый раз). После спектакля Стас к ней подошел и сказал, что забирает меня. Теперь мама начинает свыкаться с мыслью о наших чувствах. Да и к Стасу у нее поменялось отношение. А вот папа в отличие от мамы мой выбор принял сразу. Кстати, «Люпофь» он смотрел несколько раз и тоже остался доволен нашей работой. Правда, недавно в Америке сказал: «И все-таки ты выбираешь эту профессию, от которой мы с мамой всеми силами пытались тебя оградить…»

Анна: «Недавно показывали фильм «Влюбленные», и какое же удовольствие я получила при просмотре! Я просто наслаждаюсь фильмами с участием мамы и папы. Кстати, очень хорошо помню, как папу возле подъезда подкарауливали фанатки. Но в то время СМИ личную жизнь артистов освещали скупо (и как же это было замечательно!), поэтому и поклонницы вели себя по-другому — тихо и спокойно. Но и тогда случались звонки домой: кто-то говорил маме по телефону: «Я — его настоящая жена», кто-то — «Я — сестра, о которой Родион даже не подозревает», кто-то — «Я — его любовница», и так далее. Надо отдать маме должное: она папу никогда не ревновала и с юмором воспринимала все эти бредни, что болтали поклонницы. Да, мои папа и мама — люди очень талантливые, я порой смотрю на них в каком-либо фильме и не верю, что это мои родители! Такие одаренные, такие красивые — действительно звезды. Но ведь Стас не мою звездную семью любит, а меня. Почему талант и известность моих родителей должны его смущать? У него вообще никогда никаких сомнений не бывает, если он на что-то решился. Стас — человек поступков и всегда добивается того, чего хочет. И, я думаю, поставив перед собой цель — быть со мной, он шел к ней безо всяких страхов и упреков. Мои мама и папа — люди творческие. Стас из этой же среды, поэтому у них есть много общих тем, которые они могут обсудить. И я вижу, что они хорошо чувствуют друг друга. Но больше всего меня радует, что и мама, и папа, говоря о Стасе, всегда отмечают: «Он замечательный артист с большим будущим».