Анимация в стихах
Как редактор «Союзмультфильма», автор детских стихов прошла путь от физики до лирики
Юная Наташа Абрамова обожала математику. На экзамене на физфак она срезалась — глупо и по-дурацки — на русском. И с горя подала документы… в Литературный институт. «Пошла по легкому пути», — констатирует ее муж много лет спустя.
Юная Наташа АБРАМОВА обожала математику. На экзамене на физфак она срезалась — глупо и по-дурацки — на русском. И с горя подала документы… в Литературный институт. «Пошла по легкому пути», — констатирует ее муж много лет спустя.
Конечно, про легкий путь — это шутка. А вот рука у Наталии Николаевны, опытнейшего редактора «Союзмультфильма», оказалась действительно легкой. Потому что именно при ее непосредственном участии появились на свет такие мультшедевры, как «Варежка», «Паровозик из Ромашкова», «Ежик в тумане», «Ох и Ах», «38 попугаев», «Сказка сказок», «Тайна третьей планеты», «Крокодил Гена» и многие другие. А еще — видимо-невидимо чудных стихов — веселых и грустных, ироничных и лиричных, под любой возраст и настроение.
НАШЕ ДОСЬЕ:
Наталия Абрамова родилась 6 февраля 1937 года в Москве. Окончила ВГИК по специальности киновед-редактор. Еще до окончания ВГИКа начала работать на студии «Союзмультфильф», где за более чем полвека участвовала в создании порядка 240(!) мультфильмов в качестве редактора и сценариста.
— Наталия Николаевна, у вас очень много стихов о животных. Кажется, искусство анимации — «одушевления» перебралось к вам и на бумагу.
— Дело в том, что девочкой до войны я жила в квартире Вахтанговых (сейчас там музей), с вдовой Евгения Багратионовича. Надежда Михайловна Вахтангова обожала животных. А у нас был первый этаж, страшно вонючая черная лестница, и там жило дикое количество кошек! И Надежда Михайловна открывала на ночь двери, кошки приходили ко мне и ложились на кровать. А утром она их выгоняла обратно. И, видимо, эти кошки — причина того, почему у меня возникла такая страсть к животным.
— Это же все было еще до войны?
— Да, а после в эвакуацию мы уехали в Омск с театром Вахтангова. Мама танцевала в Большом театре, но поехала тоже — со мной и моим отчимом (актер театра Вахтангова Владимир Васильевич Балихин, самый любимый человек до конца жизни). В Омске моя мама-балерина преподавала танцы слонам и лилипутам, и я прожила это время в цирке. И даже помню, как вместе с Надеждой Михайловной торговала на барахолке кусочками селедки.
— А какими судьбами вы оказались на «Союзмультфильме»?
— После школы я — смешно сказать — поступала на физфак. И провалилась — на суффиксах чик—щик: до сих пор не знаю, когда их писать. В тоске я начала сочинять стишки, написала рецензию на рассказ Нагибина и подала документы в Литературный институт, хотя знала, что никакой я не писатель. И неожиданно прошла. Но мне оттуда сообщили, что «на критику мы вас не можем взять, потому что вы слишком молодая. А хотите, мы вас без конкурса во ВГИК перебросим?».
Вот так я поступила во ВГИК. Во ВГИКе учиться — одно наслаждение. Посмотрел кино, посидел-поговорил… Я даже думала, что, ладно, кончу ВГИК и опять на физфак пойду. А потом у нас появился педагог Семен Сергеевич Гинзбург, он уже работал редактором на «Союзмультфильме». Я написала рецензию на какой-то мультфильм, и он говорит: «Наташа, а вы не хотите к нам на студию?». Я говорю: «Конечно, хочу!» — и сразу пошла работать в сценарный отдел, еще не окончив институт.
— Не жалели о физике?
— Жалею до сих пор. Отчасти я и замуж вышла за физика, потому что очень любила ее. Муж был физик-электронщик, работал в институте радиотехники, в лаборатории, и тоже просто обожал животных. Когда у нас в квартире поселилась маленькая мышка (видимо, она попала к нам через стояки после капремонта), мы назвали ее Риччи, сделали ей ящичек, и она ходила по квартире и возвращалась к себе в домик.
— Очень удобное домашнее животное!
— Да, но история эта печальная. Потом я полетела на конференцию в Дрезден с Федором Савельевичем Хитруком, а мышка осталась с моим мужем. Я ему строго-настрого наказала ее хорошо кормить. Мы с Федором Савельевичем ходили по Дрезденской галерее, были в гостях у замечательного режиссера Отто Захера. Было хорошо и весело, потому что Хитрука все знали и обожали, и он всегда шутил. Помню, мы летели на самолете над Германией (а Хитрук же прошел через всю войну, был переводчиком), и он виртуально одаривал меня: «Я дарю вам ту мельницу, я дарю вам этот пейзаж…».
Когда я вернулась, муж меня встретил мрачнее тучи и сказал: «Случилось ужасное: я перекормил Риччи рисом, и он скончался от заворота кишок. Я похоронил его во дворе». Со мной была истерика! Едва не разошлась с мужем…
— Когда мы ездили выступать к детям, часто их спрашивали: «Ребята, вы любите больше рисованную или кукольную мультипликацию?» «Рисованную!» — кричали они. «А какой ваш любимый мультфильм?» — «Варежка!».
— Ой, сколько же зрителей плакали над этой «Варежкой»…
— Да что вы говорите, я там была редактором, и то не могу смотреть ее без слез… Сценарист Жанна Витензон, придумавшая эту историю, сначала показала ее режиссеру Карановичу. Он честно сказал: «Интересно, но это не мое. Покажите Качанову». Роман Качанов внешне — огромный, как танк, но с нежнейшей душой человек. У него дома жил маленький воробышек Чивка. Роман всегда говорил: «Наташ, приходи, Чивка прилетел». Воробей у него улетал и прилетал. А еще у Качанова была собака Марс. Рома мне говорил: «Слушай, ты любишь собак. Хочешь, покажу, как Марс делает? (Морщит лицо.) „Гав! Авв!“. Поедем?». Или звонил, например: «Зорик (это он моего мужа Зарема), давай приезжайте с Наташкой! У меня, знаешь, что есть? Цветной телевизор!». Я совершенно равнодушна была к технике, а они оба любили смотреть спорт по телевизору…
— Наверное, в творческой группе соединились какие-то особенные люди, выдавшие такой шедевр…
— Да, как-то сошлось у них все. Жанна Витензон — кошатница, художник Леля Шварцман обожает собак — у него были два маленьких пуделя. Леля бездомных собак подбирал по подъездам и пристраивал. Роман Качанов очень любил животных, безумно. Сколько я его знаю, у него все время были то собаки, то воробышек. Наверное, поэтому у него были такие смешные собаки в «Варежке».
А наш редактор Аркаша Снесарев безумно любил кошек. У него был кот Шурик. Чудовище! Аркашка приходил на студию весь в царапинах, мы спрашивали: «Аркашка, что случилось?» И он, грассируя, объяснял: «Вчера Шурку мыл». Ну, мыл, ладно, не страшно… «Ну я его потом (повышая голос) — выжимал!!!».
Помню, Аркаша приходил ко мне смотреть моего кота Бобика, и как сейчас вижу — он сидит на диване и говорит: «Рухлядь всю эту выброси, красное дерево, выброси. А вот кот у тебя (помоечный, самый обыкновенный Бобик) — а вот кот у тебя невероятной красоты!».
— Наталия Николаевна, а признайтесь: крепкие нервы нужны на студии? Вот, скажем, Норштейн: сам признается, ругается на художников — мало не покажется!
— Я-то прошла огонь и воду, меня не удивишь, если режиссер орет или ругается матом. А Норштейн… Притом что он совершенно взрывной, для меня было счастьем числиться редактором на его фильмах. Кстати, сам факт существования зверей в его доме — заслуга жены, художницы Франчески Ярбусовой. Она хорошо понимает животных: например, может разговаривать с курами. Однажды Франческа вызывала на бой петуха — он чуть инфаркт не получил, отвечая на «позывные» и не видя противника.
— А приходилось вместе отстаивать мультфильмы, бороться с цензурой?
— Редко. Ну вот «Сказку сказок» не принимали несколько месяцев. Название у фильма тогда было «Придет серенький волчок». На худсовете в Госкино были фантастические высказывания по поводу Волчка: кто-то предположил, что он дезертир, отсиживается в доме во время войны. Спрашивали: «Почему он придет? Откуда и куда придет?». И в то же время там было много очень вменяемых людей, и им стыдно было за эту ахинею. Нас просили сократить мультфильм на треть. Наступила огромная пауза. Мы ждали. И через какое-то время фильм все-таки приняли — в первоначальном варианте.
ОГОРОД НЕ ОГОРОЖЕН
Огород не огорожен,
Ходит всякий в огород.
Ходит зайка осторожный,
Он с утра морковку рвет.
Ходит кролик тети Ани
По прозванию Денис.
Он приходит ранней ранью,
Рвет капустку и редис.
По росистой тонкой тропке
За петрушкой, за укропом,
За салатом, за лучком
Ходит Катя босиком.
Но сегодня на лужайке
Повстречались кролик с зайкой,
Так друг друга испугались,
Что — прыг, скок — и разбежались!
Как тут Кате не смеяться:
— Зайка! Кролик! — вы же братья!..
ПУСТАЯ КОНУРА
Если б собаку мне взять разрешили,
В доме бы нашем не было пыли,
Раньше бы бабушки кто-то вставал,
Пол подметал бы и пыль вытирал.
Если б мне взять разрешили собаку,
Не хныкал никто бы, не ныл
и не плакал,
Не тарахтел,
не свистел,
не стучал,
Не кукарекал бы и не мычал.
Собаку мне взять разрешили бы
если бы —
Все были б счастливы,
Все были б веселы —
Целый бы день я сидел во дворе
С милым Дружком у него в конуре.
МЫШКИ У МИШКИ
На зиму у Мишки
Поселились мышки.
Что же ели мышки? —
Книжку про Топтыжку.
— Ох, до чего невкусная,
Листочки не капустные,
Обертка не колбасная
И сказка вся ужасная:
Зуб сломаешь об обложку!..
Кто бы дал нам хлеба крошку!..
СКОЛЬКО ЛАП У СОБАКИ
В углу, за сараем
Собака живет.
Лапу ребятам
Бесплатно дает.
И левую лапу,
И правую —
Все ребятишки по нраву ей.
И Нине, и Зине,
И Кате, и Капе —
Всем по большой замечательной
лапе.
И даже
Катиным
Маме и папе
Тоже по теплой натруженной лапе.
И даже Валерке,
Хоть он забияка…
Считайте скорей,
сколько лап у собаки?
ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ
Черная кошка
По снегу идет,
Белые лапки
И белый живот.
Навстречу ей белый котище,
Черные — только усищи.
Кот говорит ей: «Здравствуй,
сестрица,
Тебе бы давно не мешало
помыться!»
«Братец, — коту отвечает сестра, —
Бриться тебе, дорогой мой, пора!».
— Не мойтесь!
Не брейтесь! —
вдруг пискнула мышь. —
Иначе
От снега вас
Не отличишь!
САРАЙ ДЛЯ ВСЕХ
Однажды
На сеновале
Мы с папой вдвоем ночевали.
В старом сарае щелки,
В щелки глядят волки.
Но мне хоть бы что, мне ни капли
не страшно —
Рядом с папой я становлюсь
отважным.
Волки, волки! Вы не таитесь,
Заходите в сарай! А, вы папы
боитесь!..
И вдруг тихий шорох. Раз! —
Это мама по лесенке к нам забралась.
Говорит: «Разрешите, я лягу здесь
с краю?
Я в избе что-то не засыпаю».
Ладно уж, мамочка, засыпай,
Он ведь большой, наш сарай.
А за мамой приходит петух наш,
Петя.
«Приютите беднягу.
Уйду на рассвете.
На насесте мне нынче не спится.
Того и гляди, что лисица приснится
Рыжая и хитрющая,
Петуха по лесу несущая!»
Ладно уж, Петенька, засыпай.
Он ведь большой, наш сарай.
Корова под нами в хлеву зашуршала,
Вздохнула и жвачку во сне зажевала.
Под застрехою ласточка
деткам своим
Прощебетала: «Спим-спим!»
Старый сарай наш забит до отказа.
Все спят наконец. Но — о, ужас!
Два глаза,
Горящих волчьих глазища
Вспыхнули в темнотище
И на меня движутся!
И чье-то рычание слышится!
Лохматая тень надвигается ближе.
Ой!.. Кто это в нос меня лижет?
Кто это лапой когтистою шарит?
Батюшки! Да это мой Шарик!
«Видишь ли, — шепчет он, —
вышла луна
И над будкой повисла.
И мне не до сна».
«Ну, а бабушку кто охраняет?» — «Наш кот.
Барсик запросто десять волков
загрызет.
Спи спокойно. Чуть что — я залаю.
А сейчас… я уже… засыпаю».
Все затихло. Лишь храп покатился могучий.
Вдруг тихонько пропел рядом голос мяучий:
«Как прекрасно нам с бабушкой
на сеновале!
Мышки спать нам в избе не давали!».
А утром — в каждую щелку
Просунуло солнце иголку
И нити свои золотые развесило.
До чего же в сарае весело!
— Волки, где вы? — Они уже в чаще лесной.
И все на работе. Лишь Барсик
со мной.
Лежим мы блаженно на сене.
И просыпаться лень нам.
Вот как на сеновале
Мы с папой вдвоем ночевали.
