Архив

Андрей Межулис: «Мои дети узнают меня на сцене в любом гриме»

У него редкое амплуа — «интеллектуальный подлец», и в сериале «Огонь любви» Андрей Межулис опять плетет интриги, строит козни

В арсенале актера — более 30 киноработ, и еще он 14 лет служит в Театре им. Моссовета. До звания заслуженного, правда, пока не дослужился, зато вполне может гордиться другим званием — многодетного отца. Четверо детей сегодня не шутка, и главное — очень в духе времени!

2 апреля 2008 19:32
5828
0

В арсенале актера — более 30 киноработ, и еще он 14 лет служит в Театре им. Моссовета. До звания заслуженного, правда, пока не дослужился, зато вполне может гордиться другим званием — многодетного отца. Четверо детей сегодня не шутка, и главное — очень в духе времени!

— Андрей, как же вы решились на столь большую семью, ведь когда рождались ваши дети, артисты почти ничего не зарабатывали?

— У нас это называется «погорячились». (Смеется.) А история такая. Еще был жив легендарный директор театра Лев Федорович Лосев. Когда стало ясно, что будет третий ребенок, я решил подойти к нему с просьбой, чтобы мне повысили актерский разряд и соответственно зарплату. От смущения начал издалека: «Лев Федорович, скажите, а как в царское время платили артистам?» — «Видишь ли, Андрей, был антрепренер, он приглашал нужного ему артиста в труппу. У каждого артиста было свое амплуа, за что платили определенные деньги…» И тут я совершенно нелогично говорю: «Мы ждем рождения третьего ребенка!» — «А вот это, Андрей, вы погорячились!» — прервал меня Лосев.

Впрочем, разряд мне вскоре все-таки повысили. А потом детей у нас стало даже не трое, а четверо. Сейчас Любаше 23 года, Мелаше — 15, Серафиме — 10, Александру — 5.

— Младшие всегда узнают вас на сцене или на экране?

— Смешные они. В сказке «Шиворот-навыворот» я играю Дракона. Грим сложный, парик седой, бородавка на лысине… Появляюсь неожиданно: в дыму, под жутковатую музыку, из-под пола лезет нечто отвратительное, с когтистыми лапами и чешуйчатым хвостом. Сын Сашка, увидев меня в этом обличье, прошептал: «Ой, какой страшный дядя! А голос у него — папин!» Когда у Мелаши еще в детском саду спросили, чем занимается ее отец, она сказала: «Папа работает в театре. Он там играет. Играет машинками и мячиками!» (Смеется.) Эх, поиграл бы я…

— Дети у вас творческие личности?

— Да, но в актерскую профессию пока, к счастью, не стремятся. Люба училась музыке, танцам, рисует, пишет стихи, а профессионально пошла по стопам мамы — занимается педагогикой. Мелаша увлекается компьютером и общественной деятельностью, она председатель окружного экологического общества школьников, Сима — натуралист, мечтает дрессировать дельфинов, а Саша — явный технарь.

— А вам самому с детства хотелось быть в центре внимания, прославиться?

— В школе я всегда мечтал участвовать в самодеятельности. Даже сам просился, но не брали, может, потому что я был стриженный «под чубчик» и с большими оттопыренными ушами. Так меня и дразнили — «ушастый». А лет в 13 пошел я однажды у себя в Новоалтайске на картину Михалкова «Родня». Помню, вышел из кинотеатра — звездное небо, 25 градусов мороза, пар изо рта валит, и вдруг я почему-то реально ощутил, что буду артистом. Вскоре я написал об этом в сочинении, но меня просто высмеяли перед всем классом. Это был шок, хотя желание не пропало. Даже после окончания ПТУ. Получив красный, между прочим, диплом, я постучал в кабинет к директору ПТУ: «Владимир Петрович, посмотрите на меня внимательно — я похож на помощника машиниста электровоза?» — «Нет, не похож! Чего тебе надо?» — «Отпустите меня отрабатывать не в депо, а в театр — монтировщиком сцены!» И почему-то он махнул рукой: «Поезжай!» В ТЮЗе я проработал год, а потом была армия. Правда, через год я получил сотрясение мозга — и меня комиссовали.

— Дедовщина?

— Нет, ударился! Я же высокий, а на кораблях тесно, кругом металл. И при команде «тревога!», выбегая из кубрика на палубу, я однажды не вписался в проем. (Смеется.) Так что поехал домой, стал опять работать в ТЮЗе и параллельно мотался в Москву поступать в театральный. Везде проваливался, но на третий год мне наконец повезло: я попал в ГИТИС — к Павлу Осиповичу Хомскому.

— А близкие в Новоалтайске ваше стремление к актерству одобряли?

— У меня только мама. Корни наши в Риге, мама там родилась, но в 30-х семью репрессировали — и ее с родителями выслали на Алтай. Не могу сказать, что мама была против, но она не верила в мое поступление на актерский, да к тому же в Москве. И в школе в меня не верили. Даже когда я поступил, говорили: «Небось в техникуме каком-нибудь подмосковном учится и врет».

— И как Москва вас встретила?

— Хорошо. Меня всегда, как чеховских трех сестер, тянуло в Москву, я чувствовал, что это мой город. Жил я в общежитии и пробовал работать дворником, но долго не выдержал: начался осенний листопад, потом снег, я стал пропускать институт и подумал: да зачем мне это надо! Так что существовал на стипендию в 40 рублей, с Алтая мне присылали сало, картошку, консервы, и я даже умудрялся покупать книги. Ведь часто провинциальность заключается в культурном уровне, а я как раз чувствовал у себя отсутствие многих знаний. Но стремился пробелы восполнить. На утренних лекциях в институте иногда сидел один. Не потому, что подобострастничал, а потому, что мне было интересно абсолютно все! А потом на экзаменах педагоги, узнав меня, говорили: «Молодой человек! Наших с вами свиданий на лекциях вполне достаточно», — и ставили мне отметки автоматом.

— У вас колоритная внешность. Вам не говорили, что вы похожи на кого-то из знаменитостей?

— Я коллекционирую эти мнения. Много раз слышал, что похож на Мейерхольда, на молодого Цейца, даже на Даля…

— А на Смоктуновского?

— Да?! Спасибо… Со Смоктуновским у меня связана уникальная история. Поступив в ГИТИС, я пошел проститься со Школой-студией МХАТ, где мечтал учиться больше всего, но не брали. И вот на углу Тверской и Камергерского буквально сталкиваюсь с Иннокентием Михайловичем. У меня стали вот такие глаза, и я выпалил: «Это вы?!» Он спокойно ответил: «Да, это я». — «Благословите меня, я поступил в театральный институт!» — «Да? А куда?» — «В ГИТИС». — «Не бог весть что… А к кому?» — «К Хомскому!» — «Хомский — это мастер! Что ж, рост у вас есть. А талант?» И я закивал: «Есть!» «Ну хорошо», — улыбнулся он, и мы разошлись: я пошел дальше, а он — к белой «Волге» у обочины. Потом я обернулся и увидел, что он стоит и смотрит мне вслед…

— В Театре им. Моссовета, при котором вы учились, вас окружали такие звезды, как Терехова, Талызина, Остроумова, Бортников, Тараторкин… Дух не захватывало?

— Когда видишь рядом человека с экрана, с обложки, то испытываешь шок. Поначалу казалось, что эти люди неземные, у них нет никаких человеческих потребностей. А потом встречаешь их в буфете, жующими котлету, или в коридоре с носовым платком в руках… Наступает отрезвление, и понимаешь, что эти люди — как все, со знакомыми проблемами — материальными, жилищными, бытовыми… И с очень трудными характерами. Но об этом лучше не говорить.

— На вашем курсе учились редкие красавицы — Евгения Крюкова и Екатерина Редникова. Признайтесь, были влюблены в них?

— О-о-о! Я подъезжал ко многим однокурсницам, пытаясь найти идеальную совместимость по гороскопу, но ничего у меня не выходило. Женя, конечно, очень красивая женщина, а Редникова не особо в то время была заметна. Но вот что интересно: впервые увидев весь наш курс на выпускном, моя жена показала мне на Катюшку: «Эта девушка будет большой актрисой». Через 2—3 года Катя начала становиться известной и очень расцвела по-женски. Вот такое замечательное наблюдение моей жены.

— Ваша жена имеет отношение к театру?

— Нет, Нина педагог, преподает живопись и историю искусств. Сейчас у нее своя студия акварели «Самоцветик», где она занимается с детьми по собственной методике. И даже диссертацию кандидатскую на эту тему пишет — вот-вот защитится!

— А как вы познакомились?

— Очень романтично. За несколько дней до этого я в одиночестве встречал Новый год в общежитии. Смотрел «Иронию судьбы», и так мне было грустно, что я буквально взмолился перед небесными силами: мол, не могу больше быть один, пошлите мне спутницу, и даже перечислил ее качества. Вскоре, стоя в вагоне метро, я вдруг поймал на себе взгляд девушки. Она на меня так смотрела! Но потом смутилась и стала убегать, а я побежал за ней, как теленок. Выйдя на «Красных Воротах», она села в троллейбус, я за ней. И тут мы опять встретились глазами и заговорили… Как оказалось, она была замужем и ехала забирать дочку из детского сада. А дальше пошел флер, который возникает, только если между людьми что-то происходит…

— Кто главный у вас в семье?

— Хм… Под каблуком я себя не чувствую, но испытываю некоторое давление жизненного и культурного опыта своей жены. Иногда возникают серьезные трения. Например, моя супруга убеждена, что если я обеспечиваю семью, то совершенно необязательно, приходя домой, командовать: «Быстро все — равняйсь, смирно!» У меня-то это невольно проявляется, поскольку, как театральный актер, я громко и четко разговариваю. Вот и не замечаю, когда перехожу на командный тон. Но Ниной это тут же категорически гасится.

— Умеете делать что-то по дому или вы весь такой творческий и к быту вас лучше не подпускать?

— Ничего подобного! Жизнь заставила, и я умею все — даже окна мыть и готовить. Особенно удачно у меня получаются супы и блины. Могу и ремонт в квартире сделать. Помню, обои мы как-то клеили всей семьей 31 декабря и 1 января, прервавшись только на встречу Нового года — другого времени не было. А недавно жена решила освежить кухню, купила красивую плитку на стены. Но когда я узнал, сколько стоит облицовка стен мастером, то сказал своим: «Знаете что, за такие деньги я положу плитку сам!» И таки сделал это! Проконсультировался у знающих людей, купил резак, замесил раствор — и вперед. Пока все держится!

— Что из достижений современного прогресса совершенно для вас непонятно?

— Компьютер! До сих пор не владею им ни на какой стадии. Мои дети — вовсю, а я неуч. Стыдно признаться: я и эсэмэску с большим трудом отправляю. В общем, тут я от времени отстал, пора догонять.

— Зато «старомодность» помогает в работе. И когда вы поете романсы, то на сцене будто певец из Серебряного века стоит…

— Однажды ко мне на концерт пришла актриса Люба Толкалина, и после она спросила: «А почему ты не поешь Вертинского? Ведь все, что ты делаешь, настолько перекликается, настолько созвучно». И дальше она произнесла фразу, после которой я решился: «Ты понимаешь, что на тебя не стыдно пригласить моих родственников?!» А родственники у Толкалиной — Кончаловские, Михалковы, Вертинские… Я получил разрешение у семьи Вертинских и сделал программу.

— А вот в кино вы другой! И что ни фильм, так обязательно — жутко отрицательный тип… Почему так?

— У киношных людей есть стереотипное мышление. Если они видят удачную работу в каком-то амплуа, то и далее пытаются эксплуатировать актера в этом же качестве. И в принципе исполнять сволочей мне доставляет творческое удовольствие, потому что это не плоские персонажи, а с параболой различных проявлений. Другое дело, что теперь режиссеры стали предлагать мне отрицательных персонажей с налетом патологии — то герой убивает свою жену, то он маньяк. Вот от такого я стараюсь отказываться, потому что это опасно.

— Опасно? Вы суеверны?

— Нет. Просто в каждой профессии есть техника безопасности. В актерской — это состояние твоей психофизики. За этим надо следить, дозировать. А суеверия… Число 13 на меня не действует — я сам 13 марта родился. Черная кошка дорогу перебежала — ну и прекрасно! Роли тоже со всяким исходом попадаются. Что ж — перекрещусь, произнесу молитву «да не прилепится гадость сия» — и вперед! Моих персонажей и из окна выкидывали, и застреливали, и травили, и гвоздь им в сердце втыкали, и стулом по башке! (Смеется.) Работа у нас такая.

— А что у вас в театре?

— Очень смешная роль в комедии «Шум за сценой» — там суета, неразбериха, смешные оговорки. В рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда» играю первосвященника Савла, а вот сегодня я Лариосик в булгаковской «Белой гвардии». Надеваю нелепый костюм, круглые очки, накладываю румянец и с пятого ряда партера мне не больше 25 лет, хотя на самом деле — вот-вот 40.