— И то и другое. С одной стороны, надо уметь видеть необычное в обычном — иметь дар любопытства, любознательности. С другой, надо уметь говорить, писать и быть готовым в любую минуту описать увиденное.

— Вообще-то я закончил не журфак, а английский факультет иняза им. Мориса Тореза: сдал школьные экзамены экстерном и поступил туда в 14 лет. На журфаке стал работать только с 1953 года: преподавал зарубежную журналистику и литературу. А в 1965 году неожиданно для себя стал деканом факультета: меня, уходя по болезни, рекомендовал тогдашний декан Евгений Худяков, и поддержали преподаватели. Вышло так, что другим кандидатом на этот пост был некий доцент Высшей партийной школы, а коллектив такой перспективы испугался. И проработал я деканом больше 40 лет…

— Да нет, особой элитарности на журфаке МГУ не было. Обстановка у нас была всегда демократичной: на рабфак набирали талантливых детей из самых обычных семей. Многие из них уже потом, состоявшись профессионально, возможно, и казались элитой. Но у нас они были прежде всего работягами. Да и «звездных» студентов у нас практически не было — разве что Рада Никитична Хрущева. Но это — особый случай. Она была не только дочкой главы государства, а в первую очередь талантливой журналисткой: именно она вывела в лидеры журнал «Наука и жизнь». Так что разговоры о блатных — это миф.

— За 40 лет очень многих. Достаточно назвать Влада Листьева, главного редактора «Московской правды» Шода Муладжанова, Михаила Ростовского и Александра Хинштейна из «Московского комсомольца» или Виталия Абрамова, только что назначенного новым редактором «Известий». Но самым интересным выпускником журфака был, пожалуй, Алексей Аджубей — человек, который во многом изменил нашу журналистику. И не потому, что он был зятем Хрущева, хотя его жена Рада (они учились на одном курсе) во многом ему помогала. Все дело в высочайшем профессионализме.

— Из писателей могу назвать Артура Миллера, Курта Воннегута, Джона Апдайка, Рея Бредбери, Артура Кларка. С кем-то, как с Габриэлем Гарсией Маркесом, я познакомился в 60-е годы, когда работал в комиссии по журналистике ЮНЕСКО. С другими — на встречах советских и американских писателей. Например, я брал интервью у Гюнтера Грасса.

 — В целом да. Мне кажется, сила последних поколений журналистов в том, что с 90-х годов они рано начали работать — еще студентами. И чем больше работают в журналистике, тем лучше учатся, тем больше мотивированы на учебу.

 — Среди поступающих таких встречается много. Но мы стараемся отбирать других, и в этом нам помогает творческий конкурс. Тут-то все и проясняется: и уровень любопытности, и уровень публикаций. Но в целом должен признать: нынешние студенты менее образованны, чем их сверстники 20 лет или 40 лет назад. Хромает школьное образование, причем особенно плохо с литературой — даже сочинений не пишут. В итоге дети не умеют ни говорить, ни владеть письменной речью, делают много ошибок. В последнее время для первокурсников даже приходится вести дополнительные занятия — подтягивать по русскому языку.

— В этом году набор осложнил ЕГЭ. Но нам удалось обойти созданные им мели и с помощью творческого конкурса отсеять тех, кто плохо знает русский язык. Вообще, думаю, что ЕГЭ не очень себя оправдывает. С одной стороны, конечно, он дает шанс поступить в университет тем, кто раньше боялся. Но отсутствие знаний все равно скажется: сдача ЕГЭ не дает знаний, а значит, гарантий, что ты сможешь учиться. Кроме того, студент должен быть думающим, творческим человеком. А ЕГЭ рассчитан на фиксацию каких-то стандартных ситуаций, не учит думать, искать ответы на вопросы.

— Большая специализация чревата односторонним представлением о мире. Чтобы остаться думающим человеком, нужна целостность восприятия, которую и дает журналистика. Особенно газета. Она как хороший обед: и закуска, и первое блюдо, и второе. И это интеллектуальное питание незаменимо. Интернет, конечно, тоже хорош, но он слишком сиюминутен, информативен. В газете же больше места занимает аналитика, и это, я думаю, основная тенденция и настоящего, и будущего. Так что, даже став электронной, газета не исчезнет. Ведь она не предмет, а институт современного общества, общества знаний. И как институт наверняка останется. Впрочем, я не уверен, что бумажная версия отомрет. У бумаги масса своих прелестей: можно оторвать кусочек газеты, положить в карман, и он вам напомнит то, что надо. Рукописи не горят! А в интернете — кликнул и забыл.

 — В интернете — быстрое чтение: для краткого знакомства или если надо просмотреть большой объем информации. Так сказать, сканирование. Но для анализа, мне кажется, нужна версия бумажная. Пишу же я на компьютере: сначала первый вариант, потом распечатываю и правлю. Так, кстати, пишет свою прозу Маркес. И очень, как он мне рассказывал, доволен: так не бывает разночтений. Кстати, работать на компьютере, по его словам, его научил не кто иной, как Фидель Кастро.

 — Ушел диктат идеологии, но появился диктат денег. Причем двойной: он и возможности учебы определяет, и искажает этические нормы. Во имя сенсации стали меньше щадить человека, пренебрегать его чувствами. А в этом случае свобода превращается во вседозволенность. Правда, меньше, чем 15 лет назад, но все же эта болезнь сказывается. Впрочем, со временем, думаю, мы от нее вылечимся. Все-таки человек не обезьяна, хотя сейчас модно спорить, от кого он произошел…

— Да, и когда такой начинает писать, получается обезьянья журналистика. Обидно, когда на эту стезю сбиваются талантливые журналисты. Сначала постепенно, а потом все чаще внимание публики действует на них как запах крови на пса. Это страшно: журналиста, который этой мертвечины попробовал, потом трудно исправить. Мне представляется, что прежде всего в журналисте надо развивать аналитические способности. Мы, например, ввели спецкурсы, развивающие умение анализа, а также небольшие курсы вроде психологии или антропологии — помогает по лицу что-то прочитать, лучше понять темперамент собеседника, развить интуицию.

— Мой внук закончил журфак и заведует на нашем факультете кафедрой новых медиа. Занимается как раз интернетом и новыми технологиями.