— Все началось с того, что лет десять назад вместе с другими актерами я представлял на фестивале в «Артеке» фильм «Лиза и Элиза» Александра Михайловича Згуриди. Мы много общались с детьми, после фильма выступили с концертом. В конце фестиваля 87% детей меня выбрали лучшим артистом фестиваля и вручили мне бронзовую бригантину, которую я теперь называю «мой Оскар». Но после этого фестиваля я понял, что детей нужно спасать, потому что растет поколение, которое ничего не знает и ничем не интересуется. И как раз в этот момент меня позвали в 56-ю школу на Кутузовском проспекте — вести детский театральный кружок.

Я предложил назвать наш театр «Сатиренок», пригласил рабочих из театра, мы сделали занавес. Потом я принес из театра костюмы, привел гримера, и мы поставили «Снежную королеву». Перед спектаклем по рублю продавали билеты. И на эти деньги устроили для юных артистов небольшой банкет. Еще у нас была пьеса, написанная самими детьми о школьной жизни. К юбилею Пушкина дети сами выбрали стихи, которые объединили в спектакль, а в конце я читал «Пророка». В результате мне первому в нашей стране не педагогу присвоили звание почетного работника образования, а потом через год — Юрию Михайловичу Лужкову.

Правда, сейчас эта школа закрыта на ремонт, но мне показывали проект нового здания, в котором будет театральный зал на 330 мест, и, даже если вести театральный кружок буду не я, а кто-то другой, все равно во многом это моя заслуга.

— Когда я вел программу «Сами с усами», то среди детей пользовался фантастической популярностью. Помню, приехал в профилакторий в лесу, и через 10 минут все окрестные дети знали, что приехал «Сами с усами». И вот вечером во время процедуры прямо в кабинет врывается толпа ребятишек, и какая-то девочка произносит: «А Василий здеся?» Передача была очень милая, симпатичная, и появление моего лица на экране три раза в неделю принесло мне большую популярность, чем все, что я сделал в театре.

 — Мама была одной из самых красивых женщин Новосибирска. Во время войны окончила театральную студию при Новосибирском ТЮЗе. А папа был художником. Учился в Москве, занимался в студии при МХАТе, у Прудкина, и долго решал, кем он будет, — художником или актером. В итоге остановился на первом. Но, как только вернулся в Новосибирск, его призвали на фронт картографом в отдел особой важности. Постоянно находился с Рокоссовским, при нем были два автоматчика — в плен папа попасть не имел права: его должны были защищать до последнего, либо пристрелить свои же солдаты. Я про него даже написал реферат в школе. Мои товарищи писали про Гастелло или Матросова, а я — про отца. Он вернулся в Новосибирск в гимнастерке, с орденами и медалями, и вскоре одержал еще одну победу, когда отбил маму у всех ее кавалеров и они расписались.

 — Вообще-то мы были очень близки. Хотя иногда и спорили. Отец всегда оставался убежденным коммунистом. А на мне не могли не сказаться демократические идеи, точнее демократическая схоластика. В 93-м те, кто громил «Останкино», кричали нам: «Следующие — вы». И даже стреляли по окнам гримерок. Мы тогда гримировались в коридорах. Играли без антракта, в зале находилось не больше ста зрителей. И я написал отцу письмо: «И это твои коммунисты?!» Он страшно переживал из-за наших размолвок на этой почве. А потом я увидел, что он во многом прав. Жизнь изменилась, отношение к жизни. В 75-летие отца я извинился перед ним. Хорошо, что успел…

— Нет, почему же. Передались. В детстве я хорошо рисовал. Да и по сей день нередко делаю какие-то зарисовочки. На чем угодно, даже на салфетках. Когда первый раз оказался в Тбилиси, зарисовал из окошка все храмы. Но понимаю, что я дилетант, хотя и подавал лет сорок назад большие надежды. В артисты меня занесло как-то само собой. В школе, класса, наверное, с восьмого, я начал заниматься в студии ТЮЗа. Однажды мне в руки попалась книга о Жераре Филиппе. Она и решила мою судьбу. Жерар стал для меня кумиром. Меня пригласили в Новосибирское театральное училище, но я в белом костюме и с портретом Жерара Филиппа поехал учиться на артиста в Щуку. Это был 1972 год. Дикая жара. Вся Москва в дыму от горящих торфяников. В училище конкурс — 287 человек на место. Но я поступил. В двадцать два года я пришел в театр. В первый же год у меня было шесть ролей.

— После Щукинского училища вы были приняты в труппу Театра сатиры. И довольно быстро подружились с Андреем Мироновым. Я знаю, что вас с ним многое связывает. После спектакля «Андрюша» вас даже стали называть его двойником?

— Слово «двойник» мне очень не нравится. Этот штамп пошел после того, как в одной из газет была опубликована статья с заголовком «Двойник Андрея Миронова», но я ни в коей мере не ощущаю себя двойником. Хотя меня действительно брали в театр на его роли, когда у Миронова возникли проблемы со здоровьем. У нас очень много общего по взгляду на театр. Нас объединяет одержимость в работе, стопроцентная любовь к этому делу, а еще, наверное, музыкальность, некая легкость. В память о нем вместе с женой и сыном хожу на кладбище 8 марта и 16 августа. Я специально выбираю момент, чтобы там не было никакой прессы и телекамер, потому что это я делаю, прежде всего, для себя. Честно вам скажу, не все мне в нем нравилось, даже наоборот: на его примере я иногда учился тому, как не надо себя вести, но я знаю, что и сегодня он в моей душе, как и Анатолий Папанов.

— Не на прямую. Я никогда не подражал Андрею Миронову, стремился быть собой — Юрием Васильевым. Не будет второго Андрея Миронова, он был такой один. Например, мы оба любили Фрэнка Синатру, но я увлекался этим певцом не из подражания, а потому что мой старший брат постоянно слушал Фрэнка. И, когда в одном из спектаклей мы сыграли братьев Кеннеди, у меня возникло такое ощущение, что Миронов, на самом деле, мой старший брат. Мы с ним были людьми одной группы крови.

— Мы с ним в очень хороших отношениях. У нас в театре, как при Валентине Николаевиче Плучеке, никогда не было революционных ситуаций, так и при Александре Анатольевиче все более-менее спокойно. Его все любят, и он обладает какой-то удивительной мудростью. Ширвиндт не равнодушный человек, отзывчив к любой твоей беде и очень многим помогает. Я его воспринимаю как своего старшего друга, это тот человек, которому можно рассказать все и даже о своих личных болячках. В июле я был у него на новой даче. К юбилею жена ему построила маленький уютный домик.

Оказывается, что у Ширвиндта никогда не было своего кабинета, и вот там наконец у него появился собственный кабинет — удивительно уютный, с настоящим камином. И теперь Александр Анатольевич шутит, что у него, как у Сталина, три дачи — дальняя, ближняя и средняя.

— Нормально. Ведь началось все с постановки мною спектакля «Секретарши» в Театре сатиры, потом я поставил здесь же вечера к 75-летию и 80-летию Веры Кузьминичны Васильевой. Подготовил пьесу «Ждать» Валентины Аслановой, которая у нас на Малой сцене не пошла, хотя все говорили, что спектакль хороший. И мне разрешили перенести его в «Модерн», где сейчас спектакль играют с аншлагом. Потом Владимир Алексеевич Андреев пригласил меня в театр Ермоловой поставить комедию…

— Режиссурой я занимался уже на старших курсах в училище. Помогал первокурсникам ставить самостоятельные этюды. Для меня режиссура — это, прежде всего, раскрытие актера. Я знаю, как построить рисунок, у Плучека я научился культуре мизансцен, но главное для меня — чтобы хорошо играли актеры. Про мои спектакли никогда и никто не мог бы сказать: «О, Васильев как поставил, правда, актеры плохо играли». Это такая актерская режиссура, сделанная так, как я хотел бы, чтобы со мной работал режиссер.

— Нет, я еще не доиграл свое, не наигрался.

— Я знаю, что вы уже много лет живете в счастливом браке со своей супругой Галиной, которую буквально «увели» из Красноярского ансамбля танца. Расскажите, как это было.

 — Наш театр приехал на гастроли в Красноярск. Как-то вечером со Спартаком Васильевичем Мишулиным у гостиницы встречаем трех очень хорошо одетых блондинок, по походке которых сразу видно, что это танцовщицы. (Галя работала в Красноярском ансамбле народной пляски. А я всегда мечтал о том, чтобы у меня была жена балериной.) И одна из них говорит, что привезла Мишулину из Парижа какие-то значки, он попросил, чтобы я их от нее забрал. Мы пошли за значками, в ее номере я увидел стопку книг — Ахматова, Пастернак, Булгаков. Спрашиваю: «Откуда?» — а она говорит, что привезла из Парижа. Я удивился, в то время обычно мы такие книги привозили, но никак не танцовщицы. Немного поговорили. Вскоре театр уехал, а я через несколько дней понял, что уже не могу жить без нее. В Москве купил обручальные кольца и попросил ее приехать ко мне на один день. Знакомые девчонки помыли мне окна, я накупил в ресторане «Прага» еды, коньяка, шампанского, украсил свою комнату в 13 метров на Арбате цветами. Начал звонить в аэропорт, оказалось, что из-за нелетной погоды рейс из Красноярска откладывается до утра. Но все равно я помчался в «Домодедово», думая, что лучше просижу ночь там, чем случайно пропущу ее. Приехав в аэропорт, я почти сразу же встречаю Галю, которая не стала дожидаться своего рейса, а полетела в обход через Норильск. На «рафике» я привез ее на Арбат, показал свою комнату и говорю: вот все, что я тебе могу дать, но обещаю, что буду хорошим артистом. Потом я несколько месяцев каждые выходные ездил за Красноярским ансамблем, в кассе взаимопомощи буквально на коленях выпрашивал деньги на поездку…

— В понимании и в том, что мы друг другу не мешаем, мы разделены по интересам. Она занимается розами, любит цветы. У нас на даче почти 300 кустов. Там просто рай, я приезжаю и недоумеваю, неужели она одна это все сделала?! Она состоит в клубе цветоводов Москвы, я даю деньги на все ее затеи, а она создает такой уют и красоту. А Галя не вмешивается в мою творческую жизнь, но при этом мы вместе, у нас в отношениях полная гармония. Важно научиться никогда не перетягивать одеяло на себя, не спорить, кто в доме хозяин. А также уважать интересы другого человека. Бывает, жены возмущаются, что их мужья ходят на футбол, а Галя — наоборот: «Юраш, сходи на хоккей, тебе нужно где-то выплеснуть эмоции». Всю зиму я ходил с друзьями на хоккей, постоянно звонил и сообщал счет, и она тоже стала болельщицей.

— Саша — музыкант. Он окончил Московский международный юридический институт, отдал мне диплом и сказал: «Все, пойду заниматься музыкой». Отучился сначала в музыкальной школе Дунаевского, затем в джазовом колледже в Химках, играл соло на гитаре в различных группах. Еще он увлекается экстремальными видами спорта. Плавал по морю на досках, ездил на горном велосипеде, прыгал с парашютом, и вдруг на днях сообщает мне, что идет на Эльбрус. Я попробовал его отговорить, объясняя, что это опасно, но он твердо стоит на своем, знает степень риска и готов к этому. У него такой период, когда он испытывает себя на прочность. Наверное, через это все должны пройти.

— Мне с ним интересно общаться, мы настоящие друзья, а Галя так его воспитала, что он умеет все. Мне нравится, что Саша современный парень, не неженка, он может все сделать сам, готовит, разбирается в компьютерах, водит машину. В отличие от меня он может поклеить обои, побелить потолок. Галя ему всегда говорила: не будь таким, как папа, который не умеет вбить гвоздя. Хотя я на это способен, но считаю, что лучше приглашу кого-то, кто сделает это вместо меня. Еще у Саши есть душевное участие, он очень тонко чувствующий человек, способный на настоящие мужские поступки. Настоящий мужчина, одним словом.