В кино Роман Сергеевич начинал с роли Гекльберри Финна в фильме Георгия Данелия «Совсем пропащий» и до десятого класса снялся еще в десяти фильмах. А его кинозлодеи являются эталонами отрицательных персонажей, хотя сам актер отнюдь таким не является.

— Роман Сергеевич, в образах, которые вы воплотили на экране, вам настолько точно удается передавать самые тонкие грани человеческого характера, что, мне кажется, научиться этому в институте невозможно. Для этого нужно иметь только богатый внутренний опыт.

— Из этого и складывается наша профессия. Научить невозможно, но можно научиться. В институте от хороших педагогов можно взять азы мастерства, понять все изнутри, побыть наблюдателем. А дальше ты начинаешь все пропускать через себя. Думаешь: а как бы ты, Мадянов Роман, мог поступить в данной ситуации? Исходя из того, что изначально у тебя уже есть созданный образ с определенными чертами характера. И говоришь себе: в данной ситуации я поступил бы так, и ни в коем случае иначе. И если режиссер в своем фильме хочет увидеть, как среагирует в данном случае Мадянов, а не любой другой артист, он и позовет меня, а не, допустим, Сережу Гармаша. И это правильно. Потому что нет ничего более ценного, чем все мы — разные, созданные Богом.

— Сколько времени обычно уходит у вас на разработку того или иного образа? Как долго вы вживаетесь в роль?

— Мы не можем позволить себе, как западные артисты, отснявшись в картине и получив энное количество «яичницы», то есть каких-то материальных благ, взять понравившийся тебе материал и посидеть, подумать некоторое время над ролью, чтобы никто не мешал. Сроки очень сжаты. С другой стороны, в этом тоже выражается профессионализм — долго не тянуть. Со встречи с режиссером до наступления съемок этот период иногда может тянуться полтора-два месяца, а иногда бывает буквально неделя.

— Вы не раз признавались в интервью, что актерские штампы в вашей работе совершенно неуместны, но если режиссер предлагает вам сыграть очередного злодея, вы этого злодея стараетесь каждый раз раскрыть по-новому. Или все злодеи уже идут по накатанной?

— Злодеев для меня вообще не существует. Я считаю, что ни одного злодея не сыграл. Я играю злодеев со зрительской точки зрения. Но всегда говорю: нет ни хороших, ни плохих людей. Есть люди, которые совершают нехорошие поступки. Еще Станиславский говорил: в плохом ищи хорошее, в хорошем — плохое. Тогда человеческий образ становится гораздо объемнее и понятнее. Вот недавно закончился многосерийный фильм «Наследство». Мой герой там — уголовник, и такой, и сякой. Но посмотрите на него с другой стороны — какие удары человек получает в жизни и как он на них реагирует. Так что еще подумаешь, плохой он или хороший. Или тот же всем надоевший и непотопляемый Колобков, будь он неладен, этот полковник. (Смеется.) Может быть, по сюжетной линии он и плохой — строит главному герою козни, делает безобразия. Но он абсолютный профессионал, любит детей. Он увидел красивую женщину — и хочет создать с ней семью, добивается ее всеми способами. Поэтому я не делю своих героев на плохих и хороших.

— Зато в вашем случае, мне кажется, когда после очередного фильма к вам подходят и говорят, как вы сами рассказываете: «Мадянов, ну ты и сволочь», — это звучит как самый лучший комплимент.

— Конечно, это комплимент. (Смеется.) В этом я вижу только одно — уважение к тому, что было сделано мною. И поэтому действительно, когда тебе говорят: «Мадяныч, ну ты, конечно, и сволочь сыграл порядочную, нужно умудриться, чтобы это было настолько убедительно»… Но при этом ни у кого ведь не возникает желания поцарапать мне, допустим, дверь машины или что-то еще. Есть люди, которые подходят и просят пожать мне руку. Значит, они воспринимают мою работу адекватно.

— Вы рассказывали, что, готовясь к роли в фильме Михалкова «12», где вы сыграли присяжного № 6, вам пришлось анализировать в том числе и свои собственные поступки, чтобы передать психологизм и сущность своего персонажа…

— С фильмом «12» отдельная история. Это была работа с мастером, с которым удовольствие работать само по себе. И нужно было в первую очередь понять, что хочет от твоего образа режиссер, а не то, что ты сам нафантазировал о нем. Никита Сергеевич соединил 12 персонажей, 12 присяжных заседателей. В зале собралось 12 киношных монстров, 12 актеров, у каждого из которых — свои определенные амбиции, и нужно было понять, какой участок работы выделен конкретно каждому из нас. Если бы каждый начал тянуть одеяло на себя, представляете, какой бы это был бардак? Перед началом съемок Никита Сергеевич даже извинился передо мною, что у меня очень мало материала для игры. Я говорю — ну как мало материала? Вот этот шестой присяжный — он имеет свою биографию, свою судьбу, у него свои комплексы, он немножко заикается, потому не лезет вперед, не выпячивается, поэтому молчит, потому что понимает, что если сейчас заведется, то будет заикаться еще больше. Конечно, мне пришлось максимально пропустить этот образ через себя, чтобы подтолкнуть своего персонажа к принятию верного решения.

— Вы придерживаетесь мнения, что в жизни все, что ни делается, все к лучшему. В том, что вы стали актером, тоже была предопределенность? Скажем, связали бы вы свою жизнь с этой профессией, если бы ваш папа не был кинорежиссером?

— Думаю, да. Мне кажется, рано или поздно это все равно бы всплыло. Может быть, на годик или на два позже, но я вошел бы в эту дверку. Может быть, попробовал бы себя в разных профессиях, прошел бы более сложный путь. В данном случае что обсуждать? Человек предполагает, а Бог располагает. Случилось вот так. Привез отец меня на съемки, меня случайно поймали за шиворот люди из киногруппы. Мы называем это — Его Величество Случай. Самое главное — вовремя этим случаем воспользоваться и выбрать свою дорожку. Я выбрал.

— А чем занимается ваш брат? Ведь в тот день, когда вас поймали за шиворот, вы были вместе со своим родным братом.

— У брата тоже было несколько ролей в кино, но он не пошел по этой стезе. Дальнейшее развитие событий я бы опустил. У брата сложилась своя судьба, но он попросил меня не рассказывать о нем в интервью.

— Однажды вы сказали, что после отрицательных ролей вам очень сложно восстанавливаться. Потому что волей-неволей приходится брать всю отрицательную энергетику героев на себя. Как потом абстрагируетесь от работы?

— Стараюсь максимально освободить время, чтобы поехать на рыбалку. Для меня это лучший отдых. Раньше я уходил в книги — сядешь на диван с тремя подушками, за спиной стоит торшер с желтым либо зеленым абажуром, чтобы глаза не болели. Рядом на табуретке — вода и кофе. Ныряешь в книгу и абстрагируешься от всего. Сейчас на это не хватает времени. Поэтому отдых от всего чаще всего происходит на природе. Где нет большого количества людей и где действительно можно расслабиться.

— Супруга переживает, когда видит вас на экране в роли очередного не очень хорошего персонажа? Мне понравилась история, когда вы однажды пришли домой, а Наталья Федоровна в это время смотрела сериал «Штрафбат». На глазах ее были слезы, и при этом она все равно со смехом вам сказала: «Убили тебя уже, гада, убили, иди котлеты ешь».

— Конечно, переживает. И Ромка, наверное, переживал, потому что в школе его одноклассники иногда донимают, что, мол, твой батя таких гаденышей играет. Он однажды как-то даже сказал мне: «Пап, ну хватит уже гадов-то играть, сколько можно?» А Наталья — она и сама сугубо театральный человек. Понимает, что это — моя работа. Да, сейчас пошла такая полоса, когда дают в основном отрицательных персонажей. И супруга мне иногда обескураженно говорит: «Ну что же они не видят в тебе другие черты характера? У тебя же все с порядке и с юмором, и с обаянием». В театре я играю совершенно другие роли, а вот киношная продюсерско-режиссерская группа почему-то видит меня таким. Ну и бог с ними. Конечно, внутренне я понимаю, что лучше сыграть героя-любовника — тем более что сейчас это наиболее высокооплачиваемое амплуа, но какой из меня герой-любовник? Сейчас любят высоких и бритых наголо. А тут маленький, толстенький и перекатывается. Может укусить, может посмеяться, в крайнем случае анекдот рассказать. Но я не комплексую по этому поводу.

— Несмотря на отрицательные роли в кино, в жизни, мне кажется, вы и мухи не обидите. Потому что дома у вас живут собака, крыса, кролик и есть еще два аквариума с рыбками.

— Собаки сейчас уже нет. Собаку звали Дуся, и это было большое семейное горе, когда ее не стало, потому что от нас ушел еще один член семьи. Сейчас остался только кролик Бакс, аквариумные рыбки, но появился еще один член семьи — хорек Фрося, прозванная всеми домашними Сумочница. Это 30 тонн энергии и любопытства. Обожает все сумки и портфели и тащит оттуда все — от таблеток до флэшек.

— Роман Сергеевич, а вы хотели бы видеть в кино своего сына? У него ведь уже был опыт съемок в кино, и вы как-то сказали, что не были бы против, если бы он тоже пошел по этой стезе?

— С одной стороны, мне это было бы приятно. Но я понимаю, что с обывательской точки зрения это выглядит так: что ж вы все тащите своих сыновей и дочек туда? Но, с другой стороны, я думаю: а почему бы и нет? По крайней мере, я могу попросить своих друзей хотя бы послушать его, чтобы понять, есть ли в нем какие-то задатки.

— А вы сами в нем видите какие-то задатки, как профессионал?

— У Ромки сейчас, безусловно, есть определенные комплексы. Но в 15 лет эти комплексы посещали и меня. Конечно, мне бы хотелось помочь ему. Необязательно снять в кино, но если бы у меня была возможность сыграть с ним какую-то сцену, где он, допустим, исполнил бы роль моего сына, то мне было бы приятно. С другой стороны, я понимаю, что на меня в детстве никто особо не давил. Все шло само собой. Приходили новые предложения, роли контролировал отец. В детский период у меня были три главные роли, но все картины проходили, безусловно, через отца. Как творческий человек, как режиссер, он рассматривал все предложения, но подбирал для меня роли так, чтобы они не были похожи на другие мои работы. Не скрою, у меня тоже были какие-то определенные моменты стеснения, зажимы. Человек зажимается, когда понимает, что на него смотрит большое количество людей. Однажды после спектакля в театре я вывел Ромку на сцену, когда зрители уже ушли. Он посмотрел со сцены в зал и сказал мне: «Обалдеть, пап, сколько здесь народу?» Я говорю: «1200 человек». Он: «И как ты можешь выходить на сцену и еще что-то здесь делать?»

— Вы как-то рассказывали, как в детстве, во время съемок в фильме Георгия Данелия, пошли на рынок с Евгением Леоновым и увидели, как реагируют на него люди. Тогда весь рынок замер, и в тот момент вы подумали: не дай бог, чтобы со мной когда-нибудь так же.

— Да, это была парадоксальная детская реакция. Я в этот момент испытал не восхищение, не момент зависти — надо же, как дядю Женю узнают, — а это действительно был шок. Это был рынок в Херсоне. Помню, что когда мы там появились, вдруг откуда-то из-за угла раздалось: «Леонов!» И — шок. Остановились покупатели, остановились продавцы, народ повалил с подарками, с арбузами и прочим. Мы обрастали фруктами и овощами, всем, чем торгуют на этом рынке, — бесплатно, в подарок. Нам клали это все под ноги, и я понимал, что еще немножко, и вылезти из-под этой горы будет невозможно. Вот таким было мое детское восприятие славы — кошмар.

— С тех пор прошло уже много лет — и вы сами стали уже заслуженным актером. С вами происходило когда-нибудь что-то подобное, как тогда с Евгением Леоновым? Может быть, после тех же заслуженно признанных «Солдат»?

— Нет, такого фанатизма, такой популярности, которую имели артисты раньше, уже не добиться. Это была даже не популярность, а всенародная любовь. Да, у меня были случаи массового узнавания, но я реагировал на это достаточно спокойно и выходил из таких ситуаций, думаю, достойно.

— Мне почему-то кажется, что для зрителей вы остаетесь таким же своим и народным, каким они знают вас по фильмам. Потому что, как сказал вам однажды Данелия, когда вы, сидя на набережной, нарочито театрально пускали мыльные пузыри — «не играй на публику», так с тех пор вы себе этого и не позволяете.

— Так и есть. Это была замечательная школа, потому что желание у меня было отбито действительно сразу же. К тому же были у меня перед глазами отличные примеры достойного поведения. Тот же дядя Женя Леонов. Другие великие русские артисты. Я видел, что чем больше артист, тем он гораздо спокойнее и без куража воспринимает эту популярность. А кипятиться начинают те, кто добился какой-то легкой популярности. Сначала ему это нравится, потом его начинает это безумно раздражать, и потом он уже купается в своем отрицательном ощущении и позволяет себе пренебрежительно говорить о людях. У многих действительно «сносит крышу». Потому что слава — это самое сложное и серьезное испытание для человека. Не многие через это проходят.

— Роман Сергеевич, а что говорит супруга по поводу вашей популярности? Как она относится к этому?

— Нормально относится. Иногда, честно признаюсь, эта узнаваемость приносит мелкие радости. Наталья у меня очень хорошо водит машину, педантично соблюдает все правила. Однажды на дороге была сложная обстановка, мы чуть-чуть неудачно повернули и задели двойную сплошную. Нас остановил работник ГИБДД, поговорил с Натальей, а через некоторое время из машины за нею вышел я. Он меня сразу узнал, говорит: «А, Колобкова везешь?». И простил ей нарушение. Наталья не купается в лучах моей славы и во мне это не культивирует. Для нее гораздо важнее мое душевное равновесие.