— Все началось еще в начале 1990-х, когда я учился на факультете журналистики. Мой товарищ Григорий Погосян предложил мне поработать ди-джеем на радио. Я прошел прослушивание, отработал в этой должности год, после чего стал ведущим небольшой вечерней программы «Московская панорама». Тогда же у меня появился репортерский опыт — каждый день мне нужно было делать репортажи, брать небольшие интервью, чтобы получалась динамичная трехминутная программа о Москве. В 2000 году я уехал в Финляндию, где собралась питерская команда делать русскоязычную радиостанцию. Но этот проект погубили финансовые проблемы, и я вернулся в Россию, на телевидение.

— Конечно, тема московских новостей мне знакома и мною любима. Мои родители выросли и родились в Москве, я здесь родился, живу и далеко отсюда не уезжаю, здесь живут мои дети, и поэтому все проблемы, которые мы освещаем в нашей программе, для меня не некие отвлеченные истории, а проблемы буквально мои личные. На самом деле каждый этап моей работы для меня всегда был интересным. Я работал диджеем и понял, что это не мое. До этого был интересный газетный опыт — тогда не существовало компьютеров, и мы от руки рисовали макеты. Конечно, за это время я написал несколько заметок, но большой журналистики там не было. Затем был этап развлекательного телевидения. Выходит, что на каждом этапе я занимался тем, что мне действительно нравится.

— Я всегда любил много читать, любил историю. По своему складу я гуманитарий, и мой образ жизни — это организованный хаос. Как писал Довлатов: «Моя жизнь — вечное стремление к порядку». Так вот я тоже вечно стремлюсь к порядку. Когда я вышел из школы в 10-м классе, я не очень представлял себе, кем хочу быть. Но в нашей семье двоюродный дядя моей матушки мечтал о журналистике всю жизнь. Он жил в Тамбове, три раза пытался поступить на журфак в МГУ, не поступил, но работал в местной прессе и стал известным в России пчеловодом. Другие наши родственники, живущие во Владивостоке, тоже стали журналистами. Видимо, это было некой семейной мечтой, которую я никогда не воспринимал как личную, потому что мне она казалась нереальной. Моя матушка очень любила вспоминать: когда мне было 5 или 6 лет, она отвела меня к логопеду, который сказал: «Букву „ш“ мальчик произносит неправильно, но не беспокойтесь, ему ведь диктором не быть». (Смеется.) Когда я вышел из школы, был в некой растерянности — пытался за компанию поступить с приятелем в финансовый институт, но, слава богу, не прошел туда, недобрав баллы. И пошел работать курьером в «Советскую Россию». Тогда же я и поступил на факультет журналистики. Кстати, с ребятами с журфака мы общаемся до сих пор. Так что, может быть, это действительно было воплощением какой-то семейной мечты, от меня не зависящим.

— Каждому человеку свойственны сомнения. У нас есть преподаватель по технике речи. Я к ней подошел и попросил послушать, как я говорю в эфире, отметить какие-то ошибки. Через пару дней она махнула рукой и сказала: «Продолжай». Пока продолжается неплохо. Я сам замечаю за собою некоторые ошибки, но они свойственны всем людям. Поэтому я на них не зацикливаюсь и стараюсь сразу исправлять.

— Но есть и что-то похожее. Радио — это прежде всего текст и голос. А телевидение — совсем другая подача по эмоциям, и, кроме того, здесь есть элемент актерской игры. У меня была вполне нормальная боязнь камеры. Когда я только начинал, мне говорили: «Между тобой и камерой есть «подушка». То есть я сначала замирал и только потом начинал говорить. Позже «подушка» ушла. Но это все дело опыта. Как у Никиты Михалкова в «Неоконченной пьесе для механического пианино»: закончил институт — будь добр, соответствуй. Соответствовать приходится.

— Меня встречают жена и двое детей. Сказать, что я прихожу домой, спокойно ложусь на диван и смотрю телевизор, было бы неправдой. После эфира наваливается усталость, хочется упасть и ничего не делать, но не тут-то было. Надо поиграть с детьми: один любит поддавки, другой — игру в бегемотов. Со старшим поехать в музей, младшего уложить спать и так далее. С первых дней жизни они привыкли, что игрушки им покупает папа, книжки на ночь читает папа, и, если порядок вещей нарушается, они с этим категорически не согласны. Старший сын в этом году закончил первый класс, но вот когда ему было года три, помню, была забавная история. Я кормил его ужином, и вдруг он так задумчиво спросил: «Папа, а ты — Алексей Фролов?» Оказывается, он увидел мой выпуск и услышал, как я представляюсь зрителям.

— Старшему Георгию в августе стукнет семь — он чуть раньше пошел в школу. А младшему, Михаилу Алексеевичу, три с половиной года. Понятно, что как братья они похожи, но при этом — довольно разные личности. Как-то старший назвал младшего Лютый, и это прозвище к нему так и приклеилось. Он абсолютно позитивный человек, рано начал говорить и со всеми очень любит разговаривать по телефону. У него просто вечный двигатель. А вот старший, Гоша, больше похож на меня — он скорее созерцатель. Любит обсудить со мною какие-то проблемы, послушать сказки, посмотреть мультики или поиграть в настольные игры. Но когда две критические массы сливаются — это настоящее испытание. Жена — героиня. Она хотела выйти на работу сразу после рождения старшего, но тут случился младший, и она до сих пор сидит с детьми, за что ей надо поставить большой памятник. Раньше она работала в туристическом бизнесе, а теперь — более чем ответственная мама.

— Папа-телеведущий — он где-то на экране. Наверное, моим детям хотелось бы, чтобы их папа был гонщиком или еще кем-нибудь. У них нет такого четкого представления — папа-звезда. Я же не киноактер. И мне кажется, на телевидении — среди журналистов — звезд вообще быть не может. Есть просто ведущие — хорошие или плохие. А звезды — они все-таки на эстраде.

— Я достаточно профессионально фотографировал в 90-е годы, у меня даже были публикации в разных изданиях. Сейчас это отошло на любительский уровень. А еще я играю на гитаре — у меня их несколько штук. Сказать, что я пишу музыку, — это громко, но я пытаюсь что-то делать на компьютере. У меня есть небольшой пульт, пара микрофонов, недавно купил уже шестую по счету гитару. Жена говорит, что, если появится еще и седьмая, я буду должен сделать выбор между женой и гитарой. (Смеется.) Дети раньше, когда я брал в руки инструмент, подбегали с воплями: «Папа, не надо!». А сейчас, видимо, уже смирились и начинают интересоваться «Битлз», Гребенщиковым, а больше всего им нравится «Шутка» Баха. Это хит всех времен и народов.

— В рабочем режиме. Жена меня поздравила еще накануне, чтобы быть первой. А на работе мы после эфира накупили пиццы, разных безалкогольных напитков, отметили и, падая от усталости, разъехались по домам. Дома устроили скромное семейное застолье. Дело в том, что у нас с женою разница в возрасте всего в две недели — Лена на две недели меня младше. Поэтому мы, как правило, отмечаем один день рождения, отдавая приоритет ее дате. Можем собраться в каком-либо ресторанчике, посидеть с друзьями и засидеться далеко за полночь. Кстати, когда мы вступали в брак с супругой, наши матушки разговорились, и выяснилась еще одна подробность — с моей будущей женой мы появились на свет в одном роддоме. Так что это действительно судьба. Конечно, конфликтные ситуации в нашей семье бывают, но мы не забываем, что от судьбы не уйдешь — родиться в одном городе, в одном роддоме, и я всегда добавляю: «Мы с тобою еще и поженились в одном загсе».

— Фраза, что в 40 лет жизнь только начинается, уже стала банальной. Я, честно говоря, никогда об этом не задумывался. Но когда мы собираемся с друзьями, которых не видели уже по двадцать лет, сидим у кого-нибудь дома, смеемся и разговариваем на разные темы, мы понимаем, что и в двадцать мы веселились абсолютно так же. Просто к сорока годам уже лучше начинаешь понимать, кто ты такой. Особенно когда у тебя появляется семья, дети. У меня есть знакомые, которые по этому поводу очень переживают и все время цитируют «Неоконченную пьесу для механического пианино» — это наш любимый фильм. Когда Калягин кричит: «Лермонтов уже семь лет лежал в могиле!». (Смеется.) Так что трудно сказать. Дата вроде круглая, но больших фейерверков и салютов по этому поводу не было.