— Папа с мамой много работали, и я рано стала самостоятельной, но это не значит, что они не уделяли мне внимания. Своим трудолюбием, заботой, неравнодушным отношением родители формировали во мне все то, что сегодня здорово помогает в жизни. Они дали мне разностороннее образование, я занималась спортом, иностранными языками с репетиторами. Была вполне успешным, послушным ребенком. Родители хотели меня видеть дипломатом, а папа даже считал, что его дочери вполне по силам стать второй Александрой Коллонтай (революционерка, первая женщина-посол в мировой истории. — «РД»). Думаю, если бы папа был сейчас жив, он, конечно, гордился бы мной.

Родители были со мной строгими, но мудрыми. Вот один пример. У меня не было письменного стола, я занималась за обеденным и так мечтала хотя бы о своей собственной чернильнице! Когда бабушка подарила мне ее на день рождения, как же я была счастлива! Пластиковая, очень красивая, в ней помещалось столько чернил! Я хотела разделить свое счастье с подругой, зашедшей в гости, но в результате неловкого движения все чернила опрокинулись на новый персидский ковер. Для меня это был удар, шок, ужас (покупка персидского ковра была такой радостью для нашей семьи!). Я начала затирать пятно порошком, мылом, водой, но только развела его по ковру. Мне было безумно стыдно, я с ужасом ждала вечера. А когда папа с мамой вернулись с работы и увидели, в каком состоянии я нахожусь, сколько я пережила… они даже не стали меня ругать, а только пожалели.

 — Да, был такой период в моей жизни. Мама работала старшей операционной сестрой и иногда, когда не с кем было оставить ребенка дома (папа получал второе образование, уезжал на сессии), брала меня с собой. Мне надевали маску, халат, бахилы, и так я ждала маму, наблюдая через окно за операционной. Мне казалось, там происходит какое-то таинство… Я очень долго хотела быть врачом. А в какой-то момент осознала, что медицина — это не только сострадание к больным, но и умение принимать жесткие решения. Это не только победы, но и поражения, потери, когда ты не в состоянии спасти человека… Я не стала врачом.

 — Давайте поговорим о ваших детях: Максиме и Инне. Некоторые родители используют различные учебники, пособия по воспитанию. Вы обращались к каким-нибудь подобным источникам?

— Нет, и почти убеждена в том, что все эти книги по поводу воспитания детей полная «мура», потому что каждый ребенок требует особого подхода. Вот представьте, в семье двое детей, воспитываются одинаково, в равных условиях, но у них совершенно разные характеры, они могут быть ни капельки не похожи друг на друга. Когда в творческих специальностях начинаешь шлифовать талант, уходит индивидуальность. Воспитание — это процесс сугубо индивидуальный, основанный прежде всего на интуиции. Интуиция — это божественно, и дети — тоже от Бога, поэтому, когда все это совпадает, тогда и возникает нужный контакт. Я воспитывала интуитивно.

— Думаю, что с дочкой, может быть, потому что у нее сейчас такой сложный возраст, когда авторитету родителей доверия нет, а на первом месте чувство протеста, юношеский нигилизм. Каждый человек должен пройти этот жизненный отрезок, пройти по собственному сценарию, чтобы набрать положительный и отрицательный опыт, научиться принимать серьезные решения. Конечно, хотелось бы, чтобы положительного опыта было побольше… Ей сейчас 18. Она учится в Университете дружбы народов на факультете пиара и связей с общественностью, учит английский, испанский и французский.

— Максим — успешный юрист, уважаемый человек, с которым в его 30 лет клиенты общаются только по имени-отчеству, он разруливает сложные ситуации, выигрывает суды. Эта область деятельности — для меня загадка, какое-то другое измерение жизни. Я рада, что он нашел себя и состоялся в профессии. У него своя фирма.

— А с чего мне быть ими недовольной? Иногда, конечно, бывает хочется на что-то пожаловаться. Но стоит обернуться вокруг, посмотреть, что происходит, и понимаешь, что все это пустяки, а не проблемы. Подумаешь, она не позавтракала или с голым пупком ходит, когда на улице дует ветер. Это все такие проблемы проходящие.

— Вы ведете на Первом канале программу «Доброе утро». Эфир начинается около шести утра. Как домашние относятся к вашей работе, при которой вам приходится уходить, когда все еще спят, и возвращаться, когда все уже уснули?

— С уважением и пониманием. И когда бы я ни приехала: в полчетвертого утра или в два часа ночи, меня встречают и ждут.

— Неужели я произвожу впечатление человека, который ничего не умеет делать своими руками?

 — Вы знаете, моя работа настолько публична, что мне совершенно не приходит в голову создавать некую публичность еще и дома. Ведь я могу восстанавливаться и отдыхать только в тишине и покое. Общения с посторонними людьми мне хватает и на работе, а дома я хочу видеть только близких. Кроме того, мне нравится заниматься домашними делами и в том числе готовить. Я люблю здоровую, не слишком калорийную пищу, и предпочитаю знать, что именно я ем.

— Лариса, ваша программа, меняя формат и название, существует семнадцать с половиной лет. Какие задачи вы перед собой ставите, когда с рассветом выходя в эфир, говорите «Доброе утро»?

— Само название программы предопределяет ее настроение, и когда включается телекамера, я забываю обо всех своих проблемах, всем том, что не касается моей работы, и дарю людям свою теплоту, участие и знаю, что они это ценят. Я как будто влюбляюсь в своего воображаемого зрителя, с которым разговариваю с экрана телевизора. На время эфира он становится для меня самым дорогим и близким человеком. А мое восприятие реальности в течение трех часов эфира изменяется, я как будто бы перестаю для себя существовать и испытываю ни на что не похожие ощущения. Эфир — это мой необитаемый остров, на котором жизнь течет по своим собственным законам.

— Я не совсем с вами согласна и думаю, что зрители нас смотрят не менее внимательно, чем дневные или вечерние программы. Об этом я могу судить по письмам, приходящим на наш адрес. Порой люди делятся очень точными и неожиданными наблюдениями. И у нас есть все основания считать, что наш зритель очень внимателен и требователен, поэтому каждый новый эфир превращается для меня в своеобразный экзамен. Так что никаких обид и ощущения, что мы трудимся зря, у меня не возникает.

— Большую часть почты составляют просьбы о помощи: с деньгами, с лекарствами, в лечении и так далее. Чаще всего у меня нет полномочий решать такие проблемы. При этом я не перестаю удивляться тому, насколько зрители, пишущие письма, открыты и не стесняются говорить о своих сокровенных проблемах, которые можно доверить только очень близкому человеку. Я благодарна им за такую открытость, ведь это тоже своеобразный кредит доверия.

— Такое тоже бывает. Впрочем, письма со словами благодарности я получаю не только от мужчин, но и от женщин, а это особенно приятно.

— Наверное, во время эфира, особенно прямого, постоянно происходят всевозможные сбои.

— Ну да, чего только не случается. Бывает, что не запускается сюжет и приходится импровизировать, заполняя возникающую паузу. Иногда за несколько минут до интервью выясняется, что анонсировавшийся гость к нам приехать не может, и тогда всей командой оперативно решаем, что поставить взамен. Недавно был случай, когда за 17 секунд до выхода в эфир мне сообщили, что появился гость, его зовут так-то (правда, это имя мне ничего не сказало), с которым я должна семь минут работать в прямом эфире. Передо мной положили листы с информацией о нем, которую успели вытащить из интернета. Тогда я сказала себе: «Стоп, ну ты же можешь поговорить с незнакомым человеком семь минут. Вот и будешь с ним знакомиться в прямом эфире». Пробежав по диагонали несколько листов, я узнала, что он эстет, любит одеваться у дорогих модельеров, увлекается живописью. И когда через несколько мгновений он оказался перед камерами, я уже была готова начать беседу. Так что опыт берет свое, и интервью получилось.

— Точнее, лампа. Это было довольно давно. Сейчас на телевидении используется новое поколение надежных и безопасных осветительных приборов, а раньше использовались тяжелые ламповые прожектора, которые разрывались, когда перегорали. И вот однажды во время эфира надо мной «хлопнул» такой фонарь и осколки посыпались на плечи, на волосы, прожигая маленькие дырочки на костюме. Зрители, конечно, заметили, что цвет картинки на экране изменился, но мне удалось сохранить самообладание.

— Вам не кажется, что за эти годы вы переросли формат программы и что человек с вашим опытом и именем мог бы давно делать авторскую передачу?

 — Во-первых, одно другому не мешает, а во-вторых, я не боюсь повторяться, когда говорю, что на нашем телевидении нет ни одной другой программы, которая выходила бы так часто в таком объеме на протяжении стольких лет. Одно из качеств, которое я очень высоко ценю, — это постоянство. И наоборот, горжусь тем, что причастна к созданию нового информационно-развлекательного жанра на отечественном телевидении. К тому же это очень интересная работа. Ведь профессия дает мне возможность общаться с потрясающими людьми. За эти годы у нас были премьер-министры различных стран, звезды отечественного экрана и Голливуда, выдающиеся художники, известные во всем мире спортсмены.

— Нормальные, при встречах мы, конечно, интересуемся, как дела, обмениваемся новостями, ведь так или иначе мы остаемся коллегами. Например, с моим первым партнером по утреннему эфиру — Володей Молчановым, мы и сегодня иногда работаем вместе как ведущие различных торжественных церемоний. Но сказать, что на телевидении есть дружба, наверное, нельзя. Нет, это партнерство, умение делать общий телевизионный продукт. Работать и дружить невозможно, это совершенно различные формы отношений. Работа требует жесткости, умения спросить, профессионализма, ну, а дружба — это совсем другое.

— Кроме телевидения вы также нередко ведете и различные концертные мероприятия. И как мне рассказывали, на одном из них, проходившем в Африке, вы попали в очень непростую ситуацию…

— Да, это было в 2000 году, когда Международный фестиваль народов мира почему-то решили проводить в Алжире. Там я представляла российские культурные программы. До этого мне приходилось вести концертные программы на английском языке в Португалии во время Международной выставки «Экспо−98», на сербском — в Белграде, когда представляла нашу культуру в Югославии. А тут фестивальная программа в бывшей французской колонии! Кому там нужны мои английский, русский, сербский или остатки молдавского? Алжирскому переводчику пришлось за одну ночь сделать транскрипцию текста, да еще и с учетом местного диалекта! А у меня в распоряжении, как у студента перед экзаменом, была только ночь, чтобы выучить свое выступление наизусть! Но я достойно вышла из ситуации. И после концерта на приеме посол очень заинтересовался, где я учила арабский язык. Особый интерес у него вызвало то, что я говорила не на чистом арабском, а с алжирским диалектом! Такого образования, по его словам, в России не дают ни в МГИМО, ни еще в каком-либо университете.

— Сперва не поверили, потом смеялись, а после того как я оказалась там, и психологи им регулярно отзванивали и сообщали, что у меня все в порядке и я из игры еще не выбыла, муж всем говорил: вы еще не знаете, какой она у меня боец. Они мною гордились.

— Довольно много. Вот только одно из них. Мы возвращались с последнего совета. Был солнечный, ясный день, и вдруг появились огромные серые облака, и пошел страшной силы тропический ливень, а еще через время над нами стала кружиться стая черных пеликанов. В этом было что-то устрашающе мистическое, джунгли как будто не хотели нас отпускать. На следующий день чудеса продолжились. Когда в аэропорту Санто-Доминго из непромокаемого рюкзака я достала насквозь мокрый паспорт, мне пришлось довольно долго объяснять пограничникам, в чем дело.

— Это не совсем то слово, я бы сказала — интересно. Хотя мы оказывались в самых различных в ситуациях. Было весело, было и тоскливо, а также холодно и даже грязно. Представьте, у нас с собой ни зубной щетки, ни шампуня, ни расчески, ни еды. Время, проведенное на острове, дало мне возможность испытать характер, силу воли, свою жизненную зрелость. Так что это для меня очень важный период жизни, с ним у меня связаны очень дорогие воспоминания, которые я храню в особом уголке своей памяти.