Сергей КАПИЦА для большинства наших сограждан является воплощением образа идеального ученого. И дело не столько в том, что Сергей Петрович — президент Евразийского физического общества, вице-президент РАЕН, профессор, доктор физико-математических наук и многое, многое другое, а в том, что уже более 30 лет он ведет программу «Очевидное — невероятное». При этом круг научных интересов Сергея Петровича также чрезвычайно широк — более 150 работ в области аэродинамики, электродинамики, синхротронного излучения, ядерной физики, истории науки, проблем народонаселения… Огромный вклад он внес и в развитие отечественного образования, долгие годы возглавляя кафедру общей физики Московского физтеха.

— Судя по тому, что Резерфорда, в лаборатории которого Петр Леонидович проработал больше десяти лет, он называл в письмах «крокодилом», у вашего отца было развито чувство юмора?

— Отец любил цирк, даже умел кой-какие фокусы показывать, которые на меня, мальчишку, производили большое впечатление. Например, глотал нож: брал перочинный ножик, подносил его ко рту, а потом прятал в руке. В общем, простой фокус, но нас с братом он приводил в восторг. Папа замечательно играл в шахматы. Помню, к нам приезжал Василий Смыслов (7-й чемпион мира по шахматам, международный гроссмейстер. — «РД»), который был постоянным партнером отца.

— Знаю, что ваши дети и внуки продолжают научную династию.

— Я не очень верю в династии в науке. Но, так или иначе, все мы связаны с наукой. Внук закончил ВМК при МГУ (факультет вычислительной математики и кибернетики. — «РД»), сын занимается филологией, дочь — психологией, младшая внучка тоже закончила психфак.

— Как вы думаете, ваше имя им помогало или мешало?

— Я всегда говорил, что в равной степени помогало и мешало, баш на баш. Чем помогает, думаю, понятно. Ну, а мешает по целому ряду причин: всегда будут упрекать, сравнивать, говорить, что детям, внукам Капицы открыты любые двери. Хотя, разумеется, это не так. И всего, чего они добились, они достигли сами. Что касается меня, то тоже было по-разному. Когда-то я окончил МАИ, работал в авиации, но меня из этой отрасли выгнали, потому что у отца возникли сложности в отношениях с нашим правительством. Для меня это был крутой перелом в научной карьере: к тому времени я уже закончил (и вполне успешно!) работу над диссертацией, но мне пришлось все бросить и переключиться на другую тему.

— Это был момент противостояния вашего отца с Берией, как ваша семья пережила тот трудный период? Страх перед системой был?

— Конечно, основания опасаться были. Скажем, отец дружил с известным режиссером Михоэлсом, и его трагическая судьба (он был убит) могла быть «наукой» — такова была реальность времени… Мы остались живы, уже хорошо. Мы все были настолько дружны, что двух мнений быть не могло: все были на стороне отца. Отец был мужественный человек. Его уверенность невольно передавалась другим. Кроме того, мы хорошо понимали, что вечно жить под влиянием страха нельзя, иначе он тебя раздавит.

— Меня пригласили выступить в научно-просветительской передаче для школьников. Перед 16-миллиметровой камерой я рассказал о законах сохранения энергии и импульса. Моя запись чем-то привлекла внимание теленачальников, и вскоре мне предложили стать комментатором — ведущим научно-популярного кино. Я должен был выступать посредником между зрителем и киноматериалом. Но очень скоро всем стало ясно, что требуется делать нечто большее: нужны не только научные факты, но и отношение к ним, авторская позиция. Главной нашей целью стала проблема общественного восприятия науки.

— Как родилось запоминающееся название программы?

— Словосочетание «Очевидное — невероятное» появилось благодаря редактору Железовой. Она подняла его из некоего фильма, снятого на Киевской студии. А режиссер Легкович вспомнил строки Пушкина, которые стали прологом передачи. Кстати, эти стихи никогда не были написаны поэтом, они рассыпаны по его рукописям. И только в конце XIX века пушкинисты собрали их в единый текст, который попал в полное собрание сочинений. А вот последней строчки «И случай, Бог изобретатель» — самой гениальной — ужасно боялись на советском телевидении.

— В годы застоя вы испытывали идеологическое давление?

— Нет, я даже не был членом партии, что, казалось бы, предопределено для человека, оказавшегося в те годы на телевидении…

— Я подозреваю, что многие удивляются: зачем вам, известному во всем мире ученому, нужна эта программа, ведь ни славы, ни значительных денег она вам не добавит?

— Люди работают не только ради славы или денег. Наука занимает очень важное место в современной культуре, и в том, как она входит в эту культуру, средства массовой информации (и особенно телевидение) играют существенную роль. Поэтому я и отдал столько лет «Очевидному — невероятному». И в наши дни, когда происходит одичание народа, а просветительская функция большинства СМИ ушла на второй план, существование нашей программы кажется мне очень важным. Невозможно представить современный мир без научных представлений, без понимания значения достижений науки — как практических, так и концептуальных, в мировоззренческой области. Я всегда рассматривал просветительскую деятельность как одну из функций ученого. Работа на телевидении — это возможность выступать перед аудиторией не из двадцати студентов, а из двадцати миллионов человек.

— Правда, последние годы судьба программы складывается очень непросто.

— И не говорите. Сейчас мы выходим на телеканале «Россия». Длительность программы меньше, чем в первоначальном варианте, зато формат более подвижный.

— Некоторые говорят: Сергей Капица выбирает темы, которые интересны только ему.

— Это довольно примитивная точка зрения, ведь нас смотрело и смотрит достаточно большое количество зрителей. Наука имеет массу измерений, и должна быть не одна передача вроде моей, а пять, шесть. Их нет, поэтому предъявлять претензии мне несправедливо. В свое время «Очевидное — невероятное» закрыли на одном канале, поскольку тогдашнее телевизионное руководство давало дорогу всяким ведьмам и колдунам, так что любая «чертовщина» могла выйти на всероссийский уровень через телевидение, и от меня тоже начали требовать мистики, рассказов о так называемых паранормальных явлениях. Но сказка, предание — это определенная стадия развития, как бы детство науки, поскольку древний человек называл чудом то, что не мог объяснить. Наивные фантазии и мифы сделали возможным появление высокого искусства. Ребенку сказки нужны, но мне кажется, что многие взрослые люди так и не вышли из детства, а многие в наши дни уходят от серьезного отношения к вещам. И вот какая-то школьница из Петербурга усомнилась в основах эволюционных представлений и подала в суд на Министерство образования и науки за то, что ей не преподают идеи креационизма (божественного происхождения человека). Может, прежде чем идти в суд, школьнице стоило прочесть блестящую книжку нашего выдающегося биолога Н. Н. Воронцова «Развитие эволюционных идей в биологии»?! Мы сами довели ситуацию до такого состояния. Почему это так, надо спрашивать у руководителей телевидения: какие задачи они перед собой ставят? В лицензионных документах всех каналов сказано, что они должны выполнять в том числе и просветительские функции, но этого на нашем телевидении практически нет. Телевидение в основном подчинено самым низменным интересам. Яркий пример — программа «Дом−2». Говорят, что если вы хотите человека лишить возможности существовать, надо лишить его разума, так и наше телевидение лишает страну разума.

— Сейчас действительно много говорят и пишут про различные паранормальные явления. Как вы относитесь к таким сообщениям?

— С моей точки зрения, это симптом глубокого кризиса общественного сознания. Никакого объективного содержания в сообщениях об экстрасенсах, магах и гадалках нет. Единственно, о чем все это говорит, так только о том, что в умах и душах наших людей что-то не в порядке. Например, на разные лады людьми тасуются такие понятия, как «энергетика», «биополе». Но что такое биополе? Неизвестно. Его никто никогда не видел, не фиксировал, не измерял. О нем только все говорят в точности так же, как и о нечистой силе, ауре, святой воде, инопланетянах.

— Неужели вы никогда не заглядываете в свой гороскоп?

— Нет, никогда. Это бессмысленно. Если, допустим, сравнить предсказания погоды, печатающиеся в различных газетах, то за исключением деталей они примерно одинаковы. А если из тех же газет вы возьмете гороскопы, то они будут принципиально отличаться.

— Я занимался ускорителями, мы создали машину, которая имела два важных практических применения. Она позволяла просвечивать корпуса ядерных реакторов, а также использовалась для лечения раковых заболеваний. Мы сделали шесть таких машин, которые до сих пор работают. Первая была поставлена в Герценовском институте, и за 15 лет с ее помощью вылечили более десяти тысяч больных. Шла речь о начале серийного производства, но тут все рухнуло, и только сейчас с большим трудом возобновляется этот процесс. Мы ищем и униженно просим деньги, а когда их находим, правительство говорит: докажите, что это нужно.

— И тут вы обратились к демографии…

— В начале 90-х, когда у нас был полный распад, я почти год в Великобритании занимался проблемами динамики народонаселения при поддержке английского Королевского общества. Жили мы с женой там довольно скромно, по их понятиям, хотя, конечно, комфортнее, чем в России. В результате исследований я обнаружил, что понять многое из происходящего сейчас можно через демографическую картину мира. Главная особенность сегодняшнего момента заключается в том, что человечество находится на самом пике демографического перехода от безудержного роста, который происходил раньше, к насыщению. Наше руководство все чаще говорит о демографических проблемах в России, но во всех развитых странах ситуация не лучше и не хуже. Там только живут намного дольше. Мужчины в Японии переживают наших на 20 лет. Но рождаемость везде сокращается. В Испании число детей на каждую женщину сегодня — 1,2, в Германии — 1,41, в Японии — 1,37, у итальянцев, несмотря на молитвы Папы Римского, — 1,12, у нас — 1,3, в Украине — 1,09. Тогда как для простого воспроизводства нужен показатель 2,15. Когда рост стабилизируется, население Земли будет в два раза больше, чем сейчас, то есть порядка 10—12 миллиардов. На этот уровень мы выйдем приблизительно через 100 лет. Произойдет существенное старение человечества. В развитых странах мы уже это наблюдаем, да и у нас гораздо больше пенсионеров, чем было 50 или 100 лет назад, и намного меньше молодежи.

— Вот странно, нет мировых войн, болезни все лучше лечатся. Человечество живет сейчас, в сущности, в тепличных условиях, а рождаемость падает.

— Важно понять, что дело не в ресурсах, и от того, что мы будем платить женщинам по 250 тысяч за ребенка, ситуация существенно не изменится. И это не сугубо российская проблема, а кризис всей цивилизации. Судите сами: если бы мы шли по тому, что раньше, пути развития, сейчас нас было бы не шесть миллиардов, а восемь. Получается, два миллиарда мы потеряли на этом переходе. Это больше, чем на всех войнах ХХ века. Когда общество цивилизуется, возникают другие ценности: работа, карьера. К тому же у нас очень затянутый период образования. Вместо того чтобы жениться, заводить детей, люди получают дипломы, ученые степени. И вот результат.

— У вас есть английское гражданство, а также домик в Кембридже. Желания переехать туда насовсем не возникает?

— Да, у меня есть английское гражданство, которое я получил по рождению в Англии. Когда приезжаем в Англию, почти всегда останавливаемся в нашем домике в Кембридже. Но переехать не хотим. Там, конечно, хорошо, но все-таки наш дом здесь.