Архив

Ивановская область

Когда семь лет назад по киношной Москве прошел слух о том, что известный сценарист, актер и режиссер Иван Охлобыстин принял сан священника, никто не поверил. Решили, что это очередная хохма известного светского шутника Ивана

Но все оказалось чистой правдой: отец Иоанн Охлобыстин служит в московской церкви, пишет роман, работает на радио и снова снимается в кино.

4 марта 2009 18:25
3325
0

Но все оказалось чистой правдой: отец Иоанн Охлобыстин служит в московской церкви, пишет роман, работает на радио и снова снимается в кино.

Вобщем, в том, что Охлобыстин стал батюшкой, ничего удивительного нет. Он, оказывается, думал об этом еще в детстве, когда его сверстники еще мечтали о покорении космического пространства. Хотя само детство у маленького Вани было, по его уверениям, самое обычное.

Иван Охлобыстин: «Детство у меня было хорошее! Я до пятого класса жил с бабушкой в деревне Ерденьево под Малоярославцем. И был абсолютно счастлив. Сам ходил весной и осенью в школу, она за три километра от дома находилась, а зимой нас возили на „пазике“. Помню, водителем был дядя Володя. Когда стояли теплые деньки, домой возвращался через поля. У меня до сих пор осталось детское воспоминание: стоят высоковольтные линии, провода, а на них — тучи ворон. Я тогда о чем-то фантазировал. И я, каким являюсь сегодня, сложился именно в те времена».

А каким ты был ребенком?

Иван: «Обычным. Был и хулиганистым, и спокойным, и влюбчивым. Девочке в первом классе портфель носил. В общем, ничего особенного».

Кем мечтал стать?

Иван: «А у меня присутствовала некая смесь. Когда был совсем маленьким, хотел стать летчиком-испытателем, который в свободное время работает клоуном. Во втором классе мечтал быть волшебником, но в третьем понял, что волшебником стать нельзя, и начал думать. И только в восьмом додумался до того, что ближе всего к волшебнику либо священник, либо режиссер. У меня не было ни одного верующего человека в семье, и я решил стать кинорежиссером.

Кстати, о своем выборе стать режиссером я недавно рассказал Олегу Ивановичу Янковскому: «Вы для меня стали некой отправной точкой в жизни. Помню, я смотрел фильм „Обыкновенное чудо“, слушал монолог волшебника, где тот произносил: „Мудрецы бросаются в пропасть ради познания истины“, и понял, что хочу стать режиссером, потому что он и есть волшебник. Именно тогда я выбрал профессию». Янковскому мои слова понравились, польстили. Он очень хороший человек. А почему стал священником? Знаешь, меня всегда тянуло к мистике на уровне подсознания, к сказке тянуло. Почему-то мне вспоминается грубо вспаханное поле у школы, грозовое низкое небо, высоковольтные линии и старик-священник, идущий по тропиночке через это поле в церковь, в соседнюю деревню. Я это не придумал сейчас, честно".

А как тебя родители воспитывали, помнишь?

Иван: «Помню, они забрали меня в пятом классе в Москву, где я попал в новую школу. Я тогда был глубоко несчастен. Да и подростковый возраст у меня уже начался. Мама у меня беспрерывно работала, папа беспрерывно тоже куда-то ездил — где-то практиковал судовым врачом. Он был давно в отставке, а в армии служил военным хирургом. В общем, отец доживал свой век. И я один дома сидел. Либо гулял с друзьями. Причем у меня была разумная компания. Мы и хулиганили, и по музеям таскались, иногда в театр ходили. Став старше, устраивали себе экскурсии за границу: в Прибалтику ездили, в Таллин, Старого Томаса смотреть. А родителям говорили, что поездку организовала школа, а на самом деле это мы сами деньги доставали. В гостиницу нас не пускали, поэтому мы снимали общежитие. Мы тогда купили себе сувениры: модные в то время шапочки-петушки, раскладные зонтики, ликер „Вана Таллин“, ходили смотреть красивейший старый город. А вернувшись в Москву, опять бродили по монастырям, которые тогда только восстанавливались, катались на поездах в районе Войковской. Короче, шутки были как у ребенка из обычного заводского района».

Если верить рассказам, то у тебя и отец был шутником. Мне кто-то из знакомых рассказывал поразительную историю, как твой папа подарил золотой зуб…

Иван: «Если бы отец жил в наши времена, скорее всего он стал бы сторонником панк-культуры. А тогда он был героем войны, во всех отношениях гвардейцем. И, будучи врачом, в какой-то момент понял, что подходит к краю жизни. Он как умер? Вызвал меня к себе, попрощался, спросил, кому привет передать. Я понял, о чем он говорит, и так же цинично ответил, что бабушке (она к тому времени умерла). После чего отец ушел в больницу и умер. Знаешь, так строго, по-военному. А перед этим, помню, сидит за столом и говорит: „Ваня, ты золото любишь?“ Я говорю: „Очень!“ Он тогда — раз! — и выломал свою золотую коронку».


Зови меня мурлыкой
Не раз слышал, что люди, которые знали тебя по прошлой жизни, теряются, когда нужно обратиться. Не знают, то ли называть по-мирскому — Иваном, то ли, по твоему нынешнему статусу священника, — отцом Иоанном.

Иван: «Меня самого этот вопрос не особо волнует. Я сразу говорю собеседнику, что мне на это абсолютно наплевать. Я считаю, что как человеку комфортно общаться со мной, так и хорошо. Я в этом отношении демократ. Меня не смущает ничего. Я не тщеславен, не честолюбив».

А я слышал, что ты любишь пошутить над собеседником, типа: «Зови меня голубчиком!»

Иван: «Нет, зови меня мурлыкой. Это у меня такая присказка».

А жена как величает?

Иван: «Вот жена зовет исключительно отцом Иоанном. Она у меня комсомолка, как была в детстве „пионерка — тугая коса“, так ею и осталась. Только теперь она матушка. Дома ходит в косынке. И ей абсолютно комфортно так существовать в этом мире. Как и мне, собственно говоря. Но она хрусталь, есть у нее титаническая жилка. Я на нее смотрю и восхищаюсь ее цельностью».

И поэтому на радио, где ты ведешь свою программу, ставишь ей песни «металлической» группы AC/DC?

Иван: «Она очень злится и эту музыку не любит».

Но ведь люди принимают все это за чистую монету…

Иван: «Ну и пусть принимают! Должно же быть какое-то разнообразие. Люди обязаны опять заставить свои головы думать. А то большинство персонажей используют их только для того, чтобы есть».

Вокруг тебя как возникало, так и возникает множество небылиц: так, например, многие уверены, что лозунг «Православие или смерть» придумал ты. Или вот другие рассказы. Говорят, когда тебя попросили рассказать о монастырской кухне, ты предложил приготовить кошку, а одной женщине, которую бил муж, дал совет убить его — дескать, ты отмолишь.

Иван: «Да, слышал. Но начну по порядку. По поводу лозунга. Есть такой монастырь на Афоне, вот там находятся эти жесткие радикалы. Правда, я не понимаю, в чем этот радикализм выражается. Если бы они бомбы куда-нибудь подкидывали — это одно, но поскольку подобного не происходит, то ничего и нет, кроме внешних деклараций. Теперь о кухне. О ней рассказано много. Поэтому я как охотник предложил как-то в радиоэфире приготовить что-то экзотическое, например крокодила. Но не кошку. А про женщину… Это брехня. По канону, если муж бьет жену, она может подать на развод. Бред какой-то — лупасить жену. Могу понять, когда супружеская пара периодически дерется. У меня много таких примеров. Но у них это такое проявление любви: поссорились, подрались, затем опять целуются. А изуверства нельзя допускать».


Рок-н-ролльная махалля
Объясни такую вещь: кем ты являешься по церковному статусу?

Иван: «Священником».

И что имеешь право делать?

Иван: «Все. Не имею только права заниматься управленческими делами, поскольку я заштатник. Но могу служить в любой православной церкви Московского патриархата, если на то будет разрешение правящего архиерея и патриарха. Думаю, пока не имеет смысла вступать в штат. Причина проста: у меня существует обязательство перед семьей — зарабатывать деньги, снимаясь в кино. Я — человек-инъекция нашему кино от церкви. И мое положение противоречивое: я могу искушать людей тем, что прыгаю на экране с пистолетами, меняю облик».

А почему у тебя вообще возникло желание уйти в церковь?

Иван: «Было так. Мы поженились с Ксюхой. И у нас возникла некая объективная реальность: для того чтобы сохранить семью, надо идти в церковь. Это самая надежная платформа. А уже потом, в 2001 году, когда я познакомился с архиереем, он сказал, что мне нужно стать священником. И я стал. Он мне сделал предложение, от которого невозможно было отказаться христианину. Я воспринял это как судьбу».

Такие судьбоносные повороты еще случались в жизни?

Иван: «Нет, не было. Женился и священником стал. Я обычный человек. Такой же, как все».

Разочарования происходили? Не все оказалось в новой жизни так, как ты себе представлял? Сейчас уже можно судить, ведь ты семь лет как рукоположен?

Иван: «Особых разочарований не было. Я примерно все предполагал. Институт церкви существует в двух ипостасях: как святая церковь и как общественный институт. А любой общественный институт обременен какими-то внутренними неурядицами. Я это нормально воспринимаю».

А отношение к мирской суете изменилось?

Иван: «Я не очень понимаю, что это такое. Смотря как мы суетимся. Возьму примеры из праздничных вечеров. Если мы идем в театр — это суета? Это просто возможность провести досуг. Сходить в кафе? Это тоже нужно иногда делать. Надо выгуливать своих любимых, чтобы они дома не завяли».

Но твоя жизнь сильно поменялась?

Иван: «Да нет. Поскольку пьяницей я никогда не был, блудником тоже, у меня ничего не изменилось. Друзья какие были, те и остались. И ничего в их отношении ко мне не поменялось, когда я стал священником. Другое дело, что они стали использовать меня иной раз — крестить детей, венчать. На Востоке есть такое понятие — махалля. Это такой квартальчик, где живут несколько семей. Они могут и не быть родственниками, но если свадьба, праздник, гуляют все вместе. Вот моя рок-н-ролльная махалля не имела своего священника. Я им стал и с удовольствием выполняю его функции».

И что это за функции?

Иван: «Поскольку я — человек, не умудренный духовным опытом, чтобы наставлять людей, то выполняю, насколько это возможно, функции сталкера. Поскольку я знаю священников, которые могут взять на себя ответственность за личную и духовную жизнь человека, я лишь предварительно готовлю кандидата. Даю понять ему, что церковь — это нормальное и необходимое явление в жизни. Дальше знакомлю его с этими священниками, и они уже дальше занимаются им. Не то чтобы занимаются — они вступают в союз с этим человеком, в духовное взаимодействие. И моя функция уже выполнена.

Еще я произвожу некое целительное действие. Дело в том, что сейчас появилось новое заболевание, я его называю «морок». Такая малая форма обуяния, когда из глубины души поднимается жуть. В психиатрии это называется панической атакой. Быстро об этом не расскажешь. Но свое основание оно, как правило, берет из предыдущих эзотерических увлечений: человек занимался йогой или сходил к бабушке-ведунье. Врачи путаются во всем этом. Некоторые фиксируют это как вегетососудистую дистонию, паническую атаку на базе переутомления. Но на самом деле источник там все же духовный. Короче, демоны. Люди в свое время открыли дверь и не закрыли ее до конца. А через эту дверь проникло нечто сущностное, что приводит таких людей в определенные периоды, не связанные с классическими понятиями (как у сумасшедших — весна и осень), в состояние крайнего панического возбуждения. Особо много по этому поводу литературы нет, но из той, которую я смог достать, понял, что название «морок» подходит наиболее точно. Я сам испытывал его. Боролся, и мне удалось этот «морок» частично побороть. Поэтому я и помогаю людям бороться с этим недугом. Симптомы такие: ни с того ни с сего возникает возбуждение, появляется страх (и не просто страх, а жуть, желание от всего убежать). Но от этого ничем не отвлечешься, страх ничем не забьешь, алкоголь не помогает, все валится из рук. Это может длиться месяцами и довести человека до самоубийства. И вот у меня есть такая способность — помогать духовно".

А случаи исцеления есть?

Иван: «Есть, и много. Но что значит исцеление? Я считаю, исцеление возможно только тогда, когда человек устроит нормальную духовную жизнь, воцерковится. Для всех остальных — это временное освобождение».


Дубли на одной ноге
Артисты, наверное, только к тебе и ходят в церковь?

Иван: «Нет. Они ко мне как раз не любят ходить. Артисты — пламенные души по сути своей и очень парадоксальные. И большинство осуждающих мои занятия кинопроизводством — из среды артистов. Что странно».

Но я видел в церкви, где ты служишь, многих известных людей…

Иван: «Это мои старые друзья: Гарик Сукачев, Миша Ефремов, Маша Голубкина и еще несколько человек. В силу жизненных обстоятельств мы — кумовья, друзья, родственники. А в основном артисты любят что-то такое целеустремленное, типа отца Димитрия Рощина. Им так легче, чтобы не отвлекаться. Но это нормально».

А что для тебя сегодня съемки в кино — опять работа?

Иван: «Как шахта! Это очень тяжелый труд. Меня всегда изумляла наивность обычного человека, не связанного с шоу-бизнесом, который смотрит на артистов со стороны. Он предполагает, что жизнь актера — это восторги, тусовки. Ничего подобного! У человека, связанного со сферой развлечений, праздники как таковые отсутствуют, потому что они ассоциируются с работой. Их праздник — это спокойный вечер, когда можно посидеть у телевизора и посмотреть какую-нибудь программу на канале Discovery. Или же с семьей погулять. Это самоотверженные люди. Большинство артистов идут в профессию, зная, что процент их успеха ничтожно мал. Из ста актеров, наверное, один становится знаменитым и состоятельным. Но они идут на это, они любят это. И не ради разврата, успеха или денег. Вначале это начинается ради великого искусства, самовыражения, Шекспира. А те, кто остаются за рамками профессии, вынуждены заниматься другим. Это трагедия. Прежде чем ваш ребенок пойдет учиться в театральный институт, нужно предупредить его 33 раза, что он может быть несчастен. Велик процент заработать неприятности.

А те, кто остаются в профессии, попадают в шахту, в забой. Это 325 дублей, стоя на одной ноге, и подобное никак не связано с великими образцами кинематографа, это утомительно и ежедневно. Многие болеют. Есть даже набор профессиональных заболеваний. Я не беру алкоголизм, это все в далеком прошлом. Например, желудочные расстройства, потому что толком никто не питается, все на ходу. Плюс ко всему семьи не очень хорошие. И это не в силу того, что актеры блудливы. Представь себе: человек полгода в командировке, а его жена дома с ребенком сидит. Какой женщине это понравится? Большой риск для семьи. Мало пар, которые остались верны друг другу. Я их не оправдываю, но и не осуждаю. Человек невольно ищет сопричастности, родную душу. В силу того, что его родная душа с детьми остается где-то далеко, он, как говорится, подспудно ищет такую душу рядом с собой. Это плохо, но так".

Я понял, кино — это шахта. А что тогда для тебя церковь?

Иван: «Церковь — это отдых. У меня восторженное состояние сопричастности чему-то великому и осознанному. Но основная моя церковная работа — это общение с людьми из кинобизнеса, общение с коллегами-журналистами. И все происходит как-то ненавязчиво. Прихожу только тогда, когда я им потребуюсь. Когда возникает вопрос, что надо делать, что нет. Я у них как библиотека. (Улыбается.) А не то что я пришел, умную речь духовную произнес, а они: „Эва, как он сказал!“ И пошли все дружно молиться и освящаться».

А почему ты как-то сказал, что настоятелю монастыря с тобой несладко живется?

Иван: «Да нормально! В отношении служения я дисциплинирован. Я в церкви и я вне ее — два разных человека. Но у меня нет раздвоения личности. Когда вхожу в храм, сразу чувствую то, что мы называем благодатью. Но я не хочу об этом много говорить, дабы не произвести впечатление человека экзальтированного. Я прагматик. Как был малоярославским колхозником, так им и остался. Видимо, это связано с тем вниманием, которое люди уделяют своему внутреннему миру, приходя в церковь. Ведь люди боятся смерти, ищут чудес, истины. Это достойно уважения. А уже когда начинается служба, невольно подпадаешь под благодатную литургическую служебную ритмику. И становишься частью мистической церкви».

В церкви ты многих раздражаешь?

Иван: «И в церкви, и своих знакомых я не раздражаю. А в кино, я так понял, раздражаю незнакомых людей, которые знают меня по слухам и сплетням. Раздражаю неофитов, которые из бывших артистов. Хотя бывших артистов не бывает. Существует шестое правило Пятого Вселенского собора, где говорится, что лицедействующие недостойны быть христианинами, но не только лицедействующие, но и кто на них смотрит. То есть все те, кто в данный момент находятся вокруг нас, все те, кто посмотрели телевизор вместе со мной, лицедеем-попом, все мы в принципе находимся в одной степени осуждения. И те, кто меня ругают, не очень хорошо понимают, что осуждают самих себя. Все изменилось с древних времен. Сейчас информационные структуры правят миром, мы создаем общественное мнение, мы формируем сознание будущих поколений.

И, к сожалению, в большинстве случаев это делается без духовного участия. Поэтому несколько поколений выросло на рекламе пива, контрацепции и легкого секса. Вот меня, например, смешит само слово «секс». Это такие нелепые телодвижения, никак не связанные ни с любовью, ни с обязательствами. Это все равно что драка в компьютерной игрушке: вроде как и азарт, а вроде ничего не теряешь. А любовь — это жертва. Если любишь женщину, то понимаешь: ты за нее будешь биться, никаких других женщин не может быть, ты станешь горбатиться на нее и своих детей. И это никак не связано с твоим желанием в старости воды попить. Просто ты должен себя на заклание отдать, в рабство — женщине и детям, которых, даст Бог, она тебе родит. Если этого не понимать, то тогда и не любовь, и не пойми чего.

А физически — приятное и необязательное дополнение. Хотя обязательное, в силу факта репродукции. И меня удивляют люди-блудни. Это психическая аномалия — бегать без трусов по городу, не желая обременять себя никакой ответственностью. В этом есть что-то неприличное и непрактичное. Да и не мужское, собственно. Потому что, как говорят, любить — так королеву".

В какой момент ты решил снова сниматься в кино, писать сценарии, вести программу на радио?

Иван: «Как-то у нас все деньги кончились. Распродали все, что было до этого. Надо было кормить семью. Я пытался где-то устроиться, но особо не получалось. А в кино и суммы хорошие предлагали. Я от одной отказался, от другой. И тут в очередной раз мне предложили сняться в сериале за очень большую сумму. Я обмолвился об этом за обедом сведущему в духовных делах настоятелю крупного столичного храма. А он и спрашивает: „Чего отказался?“ — „Так нельзя вроде как?“ — „Так не тебе решать. Ты патриарху напиши, пусть он рассмотрит. Может, станешь инъекцией в кино. Наши люди везде нужны“. Я по-честному бумагу написал. И через три недели мне ответили положительно: дескать, давайте, почему нет? Вы, мол, заштатник, в порнографии вы вряд ли будете сниматься. Не до такой степени вы симпатичный. Это я передаю общий смысл письма».

А я вот еще слышал, что ты мастер восточных единоборств. А это как сочетается с православием?

Иван: «Да у нас многие занимаются карате! Просто никто не знает. В этом ничего плохого нет. Хотя и осуждали. Говорили что-то о негативном отношении к поклонам в зале. Просто есть традиция, этим ты выказываешь уважение, но не религии, а делу. Если этого не делать, то процент травматизма очень увеличится. Любой экстремальный спорт требует внимания по отношению друг к другу. Тут нет никакого религиозного поклонения. Это чушь собачья, придуманная кем-то».

И травмы случаются?

Иван: «Бывает. Ломался, но ровно столько же раз, сколько мои друзья, которые карате не занимались, калечились, просто поскользнувшись на улице. Ни больше ни меньше. Только я травмировался в окружении людей, каждый из которых мог оказать мне квалифицированную помощь, а на улице моим знакомым мало кто помогал. Потом эти знания меня спасали. Не скажу что в боевых ситуациях, но в быту. Сделать искусственное дыхание, например, еще что-то. Я сторонник того, чтобы пацаны, да и девчата тоже, занимались единоборствами».

Значит, занятия карате не противоречат законам церкви?

Иван: «Нет. Кто отдал душу свою за ближнего своего, тот спас душу свою. А душа в данном случае означает жизнь. Очень неправильно понимается в большинстве случаев закон правой щеки. Ударили по правой, подставь левую. Это правильно в бытовом общении. Если тебе нахамили, то в ответ хамить какой смысл? Это обычная мудрость, которая должна быть доведена до сознания. А когда ты идешь с беременной женой, а на тебя нападают хулиганы, ты будешь рассказывать им про Христа? А они будут в это время пырять тебя ножом, а жену калечить? Нет, конечно. Надо дать понять этим людям, что ты имеешь силы защититься. Другое дело, если ты монашествующий. Если ты в пути, у тебя нет ни родины, ни семьи, ни обязательств перед родителями. На тебя напали хулиганы, а ты говоришь им: „Благословляю вас, братья мои! Я легко отделался. Режьте меня, убивайте“. Вот это правильно. Но таких людей — без родины, без семьи, без родителей — раз-два и обчелся. А все остальные обременены обязательствами. Поэтому надо прилагать усилия, чтобы не быть беспечными».

Ты всегда мотивируешь свои поступки верой?

Иван: «Нет, я обычный человек. Большинство своих поступков я совершаю рефлекторно. У меня есть свои слабости, их много. Я ем, когда хочу есть, люблю всякие электронные прибамбасы, люблю их разглядывать, вставлять в них сим-карты. Я слабый человек. Люблю ездить на машине.

Я не гоняю, но вот машины мне нравятся хорошие. Лжепатриотизм (в плане наших «Жигулей») я давным-давно оставил. Я измучил себя и свою жену «Нивой-Шевроле». Меня знали все эвакуаторщики. Я звонил им каждый день. В итоге я выкинул деньги на ветер и согрешил неразумностью".


Великовозрастные четыре балды
Ты для своих детей батюшка или просто папа?

Иван: «Папа. Они знают, что я батюшка, уважают это, но в первую очередь я для своих детей папа и друг. И я сам за это борюсь. Хотя могу их отругать, могу быть раздраженным. Они знают, что лучше к папе утром, пока он не поел, не подходить. Они знают, что я могу им в чем-то отказать. И я не оправдываюсь, почему я это делаю. Это нормальное, родительское. Чего я им буду объяснять? Своих родите, а потом объясняйте им, что хотите. Но они же видят, что мы искренние с Оксанкой и желаем им только добра. Я своей дочери говорю: „Не ешь буханку хлеба, жирная станешь, сама будешь потом страдать“. Понятно, что и мне охота вкусненького чего-то, но ей нужно за собой приглядывать. Или шучу: „Иди в ванную, дави прыщи и рыдай, у тебя переходный возраст!“ А дочь мне отвечает: „Прыщей нет, плакать я не хочу“. Они у меня смышленые. Тут недавно ребенок меня просит: „Хочу робота“. Я отвечаю: „Деньги будут, куплю, честное слово. Но денег сейчас нет и в ближайшее время не предвидится. Твой робот стоит почти тыщу долларов. С ума сойти! Это можно мобильный телефон нарядный купить. Или стиральную машину“. И они своим маленьким разумом кумекают, что это нормально, логично».

И часто ты ругаешь детей?

Иван: «Мы их никогда не наказываем просто так, из-за раздражения. Обязательно за что-то. У нас самый главный грех — это предательство. Когда стучат друг на дружку — очень плохо. Воровства у нас, слава Богу, никогда не было, не тырили друг у друга. Я очень ругаю за невнимательное отношение к близкому, за обсуждение личной жизни. Хотя понимаю, что делают они это по глупости. Я им говорю: «Девчата, личная жизнь — это вещь очень деликатная. Вы должны приложить все усилия для того, чтобы личная жизнь вашего близкого человека была как в сейфе. Ее нужно ограждать. Это трепетная вещь». Еще не прощаю хамства ни по отношению к себе, ни к взрослым вообще. Взрослый — это божество для них. Они должны понимать, что какой бы он ни был — пьяный, описанный, валяющийся, — это взрослый человек. За редким исключением, все взрослые достойны уважения.

И мы это пытаемся вдолбить им в головы. Они не имеют права осуждать взрослого. Кто они такие? Думайте о себе, чего думать о других!"

А у тебя есть телевизор?

Иван: «Да, несколько телевизоров, видео. Я детям иногда тайком от мамы таскаю какие-то новинки. Мама ругается. У нас из-за этого целые войны и междоусобицы случаются. Оксана меня осуждает, я раскаиваюсь. Потом опять тащу мультики и сладкое. Я бессилен. А дети знают, как на мне ездить. В особенности девочки, папу обманывают влегкую. Они со мной как с вьючным мулом обращаются».

Где учатся?

Иван: «Это обычная средняя церковно-приходская школа».

На собрания в школу тебя вызывают?

Иван: «Хожу. Мы частенько хохочем с педагогами. Они очень хорошие. Эта школа при церковном приходе в Троице-Лыково, который возглавляет отец Стефан. А он помимо того, что человек хороший, мужик интересный, собеседник интересный, еще и кадровик обалденный. Набрал педагогов, которые реально любят профессию и детей. Учителя от Бога. Они и детям нашим нравятся, и мы с ними подружились».

А для девочек лучше, чтобы ты ходил в школу или мама?

Иван: «Лучше, чтобы я. (Смеется.) Я же буфер. Я где-то смягчить могу, если их ругают. Тяжелее всего Анфисе учеба дается. Но она у нас старше всех. Предметы сложнее».

Там учатся одни поповские дети?

Иван: «Нет. Очень разные. Обучение платное, но адекватное».

Сами дети довольны?

Иван: «Очень. Иногда я вижу, как другие дети идут из первого класса обычной школы. Они уже взрослые, тело маленькое, а мозг и глазки взрослого человека. У них нет детства. А мои девочки — это великовозрастные четыре балды. Они еще дети. Они могут пережить то, что пережил я в детстве. Я хочу, чтобы они вспоминали детство как детство, а не как взрослую жизнь. Не хочу, чтобы у них его украли».

Слышал, что ты дал своим детям какие-то наказы на будущее. Это так?

Иван: «У нас это и как шутка идет, и как наставление. Я им говорю: „Дети, чего бы там ни было, не забывайте, что как только вырастете, ждем вас с мамой с нетерпением каждый месяц с гигантской сумкой дефицитных продуктов у себя на пороге. Но ненадолго ждем в гости. Часа на два, посидеть, почаевничать. Вы нам уже поднадоели, честно говоря. В общем, продукты оставили и ушли. А также на вас лежит ответственность за покупку крупного предмета. Мы с мамой уже будем старенькие, будем больше собой заниматься, по музеям ходить. В театры мы недоходили. Так что на тебе, Анфиса, машина и дом. На Дусе — яхта и дом, а Варя посмекалистей, на ней — самолет и дом“. Что уж из этого получится, не знаю. Но уж если получится, то будьте любезны!»

И сколько у тебя сейчас наследников?

Иван: «Пока шесть. Два мальчика и четыре девчонки».

А с кем проще?

Иван: «С девками. Они смекалистее, их можно со стола ронять, когда пеленаешь, они каучуковые. Мальчики до определенного возраста — бесконечно нежные субъекты. Потом это все меняется, но мальчики и болеют больше, и тяжелее с ними».

Потом армия…

Иван: «Об этом не думаю. Оксана против, а я — за армию. Считаю, что парни должны служить».


Писькина или принцесса


Верно выражение: «Где двое детей, там и третий»?

Иван: «Один ребенок — это бесконечно тяжело. Двое — уже полегче. Но после третьего разницы никакой нет. Ты уже входишь в этот ритм жизни. Ты никогда не обращал внимания, что когда намечаешь сделать десять дел в день, то у тебя остается два-три часа свободного времени? А когда двадцать дел, все равно два-три часа. Тридцать — те же три часа свободного времени. Это парадокс! Почему я люблю наручные часы — они мерят то, чего нет.

И здесь то же самое: после того как научился распределять время с двумя отпрысками, потом не стоит париться вообще.

Меня бесконечно смешит одна вещь. Есть у меня знакомая — красивая женщина, взрослая уже. У нее не менее красивый взрослый пятидесятилетний гражданин — крупный чиновник. И она говорит: «Вот мой встанет на ноги, тогда мы ребенка заведем». Это вызывает у меня приступы спазматического смеха. Если он до этих годов не встал, по ее мнению, на ноги, то и не встанет никогда. И как это связано с детьми, вообще непонятно! Мы, люди, такие существа, что пока нет проблем, нет решений. Ставим проблему, все решаем. А так мы закиснем. А что может быть сильнее детей? Эта ерунда, связанная с какими-то финансовыми делами. Да, нам тяжело, у нас маленькая квартира. Домашние задания кто-то на полу делает, кто-то у меня в комнате, в спальне занимаются. Едят тоже плечом к плечу. И они не ощущают дискомфорта. Им есть с чем сравнивать. У меня очень много богатых друзей. Мы бываем у них в гостях, дети видят, что есть большие дома с бассейнами, есть частные самолеты, есть дорогие лимузины, прислуга. Но для них это здорово на денек, на несколько часов. А так, чтобы со всем этим жить… Нам легче в нору, как волкам, уйти и оттуда носиками запах ветра свежего вдыхать".

Есть любимчики среди детей?

Иван: «Они периодически входят и выходят из фавора. А любимые все. Никому не откажешь. Сердце отца всегда в состоянии дрожания. Вот Дусенька научилась блины печь — ей респект и уважуха, обожание и подарки, если есть возможность. У Анфисы какие-то спортивные результаты или по-человечески хорошо себя повела — ей больше внимания. Варечка чего-то там на гитаре хорошо сыграла — все меняется. Любимчиков нет, такого не может быть. Когда одного захваливаешь, видишь в глазах у остальных даже не укор, а желание, чтобы их тоже любили. Отцовское сердце слабое, самый младший всегда любимый. У нас сейчас Савва на маленьких толстых коротких ногах, нахальный блондин, кличка Бомбардир. Потому что бьет все, что вокруг него появляется. Все в крошку».

Я слышал, что ты всем своим детям даешь прозвища. Это правда?

Иван: «Но они тоже меняются. Анфиса одно время была Козюлей, Дуся — Гусыней, Варя… А как Варя? Варя и Варя. Иоанна — Нюша, она креативная девка. Она маленькая, ей два года, нет, три. Я ее спрашиваю: „Как ты хочешь, чтобы тебя звали — Писькина или Принцесса?“ Она подумала, видимо, прикинула, что принцесс полно, и воскликнула: „Писькина!“ А вот сейчас она хочет быть Принцессой. Вася у нас Потятич. Савва — Бомбардир. Он маленький, жирненький».

Девочки обычно выбирают женихов, похожих на пап…

Иван: «Это ужас! Самое страшное в моей жизни. Мне Варечка говорит: „Папа, я обязательно найду жениха такого, как ты“. Я ей отвечаю: „Я его тут же застрелю! На пороге, из помпового ружья. Мне второй я здесь не нужен. Достаточно меня“. Но это я шучу. Кого приведут, того и полюбим. Хотя это будет ужас».

Чем сейчас Оксана занимается?

Иван: «В основном детьми. Ее звали сниматься, она не хочет. Хотя хорошая актриса. К тому же в силу своего характера Оксана самоотверженна. Если ей дали задание сыграть что-то, она сыграет. У меня, например, никогда не получится заплакать, а она — влегкую. Она актриса, но этим не пользуется. Даже стесняется, что раньше была в этой профессии.

Стесняется своего фильма «Авария — дочь мента». Но при этом, когда смотрит кино, видит: халявит кто из артистов, кто просто так масочку надел, кто по-настоящему, сердцем работает. К тому же ей все равно — простой человек или известный. В этом отношении она христианка абсолютная. Я на нее смотрю и удивляюсь. Мне-то наплевать, стиль жизни у меня панк-рокера, но иногда все-таки сравниваешь. А она не сравнивает. Для нее все люди одинаковые. Они могут различаться только по человеческим факторам. Плохого человека может определить. Но их мало — плохих".

А почему отказывается сниматься?

Иван: «Боится, что не будет успевать заниматься детьми. Она устает, но она счастлива. Она с ними уроки учит, читает, гуляет, смеется. У нее основная функция — материнская. Это очень хорошо. Я не рассчитывал на это, когда на ней женился. У меня к ней не было ни претензий, ни просьб. Она понравилась мне как сущность. Я полюбил человека. И слава Богу, что она такой оказалась. Это Господь милостив ко мне. Наверное, из-за моей дураковатости. И, наверное, Господь тоже любит альтернативную музыку». (Улыбается.)


Капеллан мотоклуба
Некоторых смущает, что вы всей семьей ходите на новогодние елки к байкерам из клуба «Ночные волки»…

Иван: «Там самая лучшая елка! И я так считаю, и мои дети. Кремлевская елка — ерунда, формальность. Походили кругом, Дед Мороз заказанный, одни и те же подарки, Снегурка пришла из театра — такая шабашка. Холодом веет! А ребята из „Секстона“, байкеры, они любят сказки. В том году накануне праздника прислали мне сценарий новогодней сказки, чтобы я посмотрел, подредактировал».

А как получилось, что ты стал капелланом у байкеров?

Иван: «Они написали официальное письмо патриарху, и патриарх их благословил: мол, если это понадобится, я выполняю функции капеллана. Они как спортивный клуб имеют право на собственного священника».

А у самого мотоцикл есть?

Иван: «Уже не могу себе это позволить. После четвертого ребенка продал я его. Слишком много детей, чтобы рисковать. А ездить без риска — все равно что есть без соли. Это как жить без любви!»

Твои татуировки никого не смущают в церкви?

Иван: «В церкви никого и никогда они не смущали. Разглядывали с удовольствием. В церкви людей воспринимают по внутренним качествам, а не по внешним. Если бы я сейчас делал тату, то на всю спину наколол бы себе саблезубую белку из мультфильма „Ледниковый период“ — как ницшеанский символ воли к жизни. Каждая татуировка на моем теле связана с неким этапом в жизни, а он в большинстве случаев — с очень хорошими людьми. Я смотрю на эти наколки как на записи в органайзере: кого-то нужно поздравить с днем рождения, кого-то — с юбилеем! Ведь это моя жизнь, я не хочу ее менять!»