«Она берет у природы ту силу, которая зовется уже не талантом, а гением», — писал о ней другой гений пластики, скульптор Огюст Роден. О жизни и трагедии великой танцовщицы рассказывает Ольга ДУНАЕВСКАЯ.

Говорят, ирландцы упорны и свободолюбивы. Айседора Дункан родилась в Сан-Франциско, но была ирландкой. Ее мать, маленькая учительница музыки, сама поставила на ноги четверых детей — обанкротившийся супруг исчез из поля зрения, когда Айседора была грудной. Мать бегала по частным урокам, оставляя ребенка в одиночестве, и, приврав ее возраст, отправила пятилетнюю девочку в школу — чтобы хоть кто-то мог за ней присматривать. На первое школьное Рождество, когда учительница, распаковывая мешок с подарками, предложила: «Посмотрите, что принес вам Санта-Клаус», Айседора закричала: «Санта-Клауса нет!»

Тетки часто повторяли девочке: «Твой отец был сущим дьяволом». Однажды он появился на пороге их дома. Отец оказался без рогов и хвоста, зато с чеком на приличную сумму. Этого оказалось достаточно для покупки хорошего дома.

«Однако, — скажет потом Айседора, — мать научила нас пренебрежению и презрению к обладанию домами, мебелью, всякой утварью. Благодаря ее примеру я никогда в жизни не носила ни одной драгоценности».

Вскоре последовал переезд в Чикаго. Айседора устроилась танцевать в маленький ресторан на крыше небоскреба «что-то бойкое, с перцем, юбками, оборками и прыжками» с «окладом» в 50 центов в день. Она сняла студию без мебели, где ночью они с матерью спали, а днем, прижав матрасы к стене, сдавали помещение по часам преподавателям пения и красноречия, в любую погоду отправляясь на прогулку.

Скоро, однако, и этому убогому благополучию пришел конец: дом, где размещалась студия, сгорел. К тому времени Айседора уже успела выступить со своими танцами в нескольких богатых домах и собрала небольшую сумму, необходимую для поездки с матерью в Европу.

В Лондон они прибыли на скотопромышленном судне, а вскоре к ним присоединился и брат Айседоры Раймонд. Оттуда семейство перебирается в падкий на изыск Париж. К Айседоре приходит первый настоящий успех, за которым последовало лестное приглашение в Берлинский мюзик-холл на 1000 марок за один вечер. Затем была череда гастролей по Европе, в итоге Айседора оказалась в Венгрии.

Шел 1902 год. Во время выступлений она любила импровизировать и как-то станцевала «Голубой Дунай» Штрауса — зал бесновался от восторга. Турне по Венгрии стало для танцовщицы настоящим триумфом: она въезжала в города в наполненной цветами карете с упряжкой белых лошадей. Из зала ее выносили на руках. Айседоре все нравилось: музыка цыган, острый гуляш и крепкие токайские вина. Надо сказать, выдвинув лозунг, ставший девизом современной Америки — «Что естественно, то прекрасно», юная Дункан мало в чем себе отказывала, она пила и ела вволю, до зрелых лет не пользовалась косметикой и надевала то, в чем ей было удобно.

В Венгрии у нее появился первый возлюбленный, которого в книге «Моя жизнь. Моя любовь» она неизменно называет только Ромео, — венгерский актер Оскар Бережи. Он увез ее с концерта к себе, познакомил с родителями, вскоре произошла помолвка. Но свадьба не состоялась — с ней совпало приглашение Бережи на гастроли в Испанию. Кому-то надо было жертвовать карьерой, но ни Оскар, ни Айседора не были к этому готовы. Сей страстный роман, как и многие последующие, принес Айседоре тяжелую депрессию.

Танцовщица возвращается в Берлин, где ее поклонники выпрягают лошадей из кареты и тянут ее сами. Танец становится бизнесом для всего клана Дунканов. Деньги текут к Айседоре рекой, она не считает их, они так же легко исчезают, как и появляются. Славу Айседоры как великой танцовщицы поддержал восторг вдовы Вагнера, которая после композиции «Любовь» бросилась за кулисы и расцеловала всех находившихся в гримерной Айседоры. Балерина приглашена в Байрейт, она приятельствует с королем Болгарии Фердинандом, принцессой Саксо-Мейнингенской, со скульптором Огюстом Роденом, искусствоведом Генрихом Тоде, другими европейскими знаменитостями.

Путешествие в бездну

В 27 лет она получает первое приглашение в Россию. Всего два дня пути от Берлина, но для Айседоры открылся другой мир. Она попала «в страну безграничной холодной белизны, нарушаемой лишь жалкими избами, в замерзших окнах которых мерцал тусклый свет». Поезд опоздал в Петербург на 12 часов из-за снежных заносов, а город встретил ее похоронной процессией: шел 1905 год, гробы погибших в Кровавое воскресенье выносились на кладбище на рассвете без лишнего шума. Как и всех иностранцев, в России Айседору поразило соединение убожества и богатства. И еще ее удивили душевность, порядочность и профессиональный уровень русских балерин. Первой, кто навестил Дункан в гостинице, была изящная женщина в соболях и бриллиантах. «Танцовщица Кшесинская», — скромно отрекомендовалась она и пригласила американку в театр. Дункан была изумлена: она привыкла, что в Европе перед ее выступлениями на сцене обычно рассыпаны гвозди, а ведь она танцевала босиком, без пуантов.

Успешные гастроли в России позволили Айседоре поправить финансовые дела и приступить к организации танцевальной школы. Она покупает в Берлине виллу, сорок кроваток, много больших кукол в игровую комнату, а на стенах, с содроганием вспоминая портреты русского императора в училище, развешивает копии итальянских барельефов. Главным занятием в школе, решает она, будет гимнастика — имитация движений, которые есть в природе: облаков, гонимых ветром, качания веток дерева, подражание полету птиц. Тогда же она знакомится с великим английским режиссером Гордоном Крэгом, точнее, это он знакомится с ней, ворвавшись в ее гримерную после спектакля с криками: «Это я изобрел вас!»

Взбалмошная Айседора любила нестандарт и не могла не плениться столь необычным признанием. Крэг буквально вынес ее из гримерной в той тунике, в которой она выступала, и повез в свою студию. Две недели они провели там, впуская лишь посыльного с обедом из ресторана (тогда полуголая Айседора пряталась на балконе). Спали на полу, в помещении не было ничего, даже стульев: Крэг был поклонником минимализма, видимо, не только в искусстве. Все это время обезумевшая мать танцовщицы обходила полицейские участки, а импресарио — больницы и морги. Концерты отменили под предлогом «болезни» балерины.

Крэг оказался не только великолепным любовником, но и выдающимся реформатором театра. Личная жизнь этого полушотландца-полуирландца была очень запутанна, у него насчитывалось несколько жен и много законных и внебрачных детей. Импульсивная и слепо верящая в свое предназначение Айседора органично вошла в эту компанию, внеся и сложности, и трагизм. Как-то перед выступлением Крэг сказал ей: «Почему бы тебе не остаться дома и не точить мне карандаши?» Стало ясно, что разрыв назревает, однако проблемы как-то сгладила беременность Айседоры. Мать, всегда бывшая рядом с ней, уехала в Америку, а сама Айседора арендовала маленький домик у моря, наняла деревенского врача и принялась ждать родов.

В 1906 году знаменитая танцовщица Айседора Дункан разрешилась от бремени прелестной девочкой: схватки были мучительными и продолжались двое суток, врачу пришлось применить щипцы. Девочку Крэг предложил назвать ирландским именем Дирдрэ. После родов у Айседоры начался тяжелый мастит, или, как его называли тогда, «молочная лихорадка». С Гордоном Крэгом они расстались — друзьями и восторженными почитателями друг друга. Благодаря рекомендации Дункан в ее следующий визит в Россию Станиславский пригласит Гордона в свой театр поставить «Гамлета».

Наследник империи

Успехи в жизни Айседоры, как всегда, сменялись неудачами, а обилие денег — их отсутствием. Несколько «проходных» любовников, турне на родину — в Соединенные Штаты, где сначала ее ждал провал, а потом бешеный восторг зрителей.

Детская школа продолжала существовать, но финансы таяли, срочно нужен был спонсор. Появился он сам, без усилий со стороны танцовщицы. Как-то после концерта в ее гримерную вошел статный блондин и назвал свое имя. Услышав его, Айседора отнеслась к посетителю с большим интересом. В воспоминаниях она называет его «Лоэнгрин». Под этим именем скрыт наследник одного из самых больших состояний Северной Америки и Европы Парис Юджин Зингер, старший сын Исаака Меррита Зингера. Его отец изобрел швейную машинку нового образца, снизив ее цену со ста до десяти долларов, был красив и статен, любил театр (в молодости и сам играл в провинциальной труппе), путешествия и женщин. Помимо империи швейных машинок Исаак создал империю собственных жен и детей: у него осталось 22 ребенка от четырех жен и четырех официальных любовниц.

Отношения между Дункан и «Лоэнгрином» завязались быстро, и после упоительной поездки в Египет Айседора родила очаровательного светловолосого мальчика, его назвали Патриком. У нее появились яхты и парк автомобилей, дворцы, на стенах одного из них висели подлинники Давида. Приемы, которые давал щедрый Парис, обходились ему в 500 тысяч франков каждый.

Для детской школы Дункан наступили лучшие времена, ее перевели в роскошный особняк под Парижем. Парис во всем поддерживал Айседору и не требовал отказа от работы, он не пытался привязать ее к дому и любил ее детей, не отдавая предпочтения своему ребенку, но он не хотел быть в роли обманутого любовника, а она, сама сделавшая свою жизнь, не желала отказываться от свободы и подчеркивала, что не продается. Их первый разрыв произошел в 1912 году, и вскоре Айседора снова уехала в Россию. Парис, дети и ученицы остались во Франции.

Когда она была в Киеве, у нее начались видения: ей мерещилась вереница детских гробов. В бане Дункан стало плохо, она потеряла сознание. Врач установил сотрясение мозга, но танцовщица не стала отменять выступление. На концерте она исполнила траурный марш Шопена, который раньше не танцевала. Она вернулась в Париж, где снова увидела детей и Париса.

Они опять были вместе, и, казалось, все налаживается. Дети с гувернанткой и шофером отправились в Версаль, а Айседора поехала в свою парижскую студию. Может быть, впервые в жизни она ощущала себя совершенно счастливой. Она не торопясь открыла коробку шоколадных конфет, улыбаясь, стала перебирать в памяти события своей жизни.

Вдруг дверь распахнулась, и она увидела Париса с искаженным лицом, который только и смог прошептать: «Наши дети!»

Машина, в которой они ехали с гувернанткой, заглохла на набережной Сены, шофер вышел посмотреть мотор, тут автомобиль неожиданно тронулся. На набережной не было ни парапетов, ни железных ограждений, и машина беспрепятственно съехала в ледяную воду. Когда авто достали, дети и гувернантка уже захлебнулись. Дирдрэ обнимала ручками брата — еще когда он родился, она обещала матери всегда заботиться о нем.

Айседора не могла плакать, она не оделась в траур, она просто сходила с ума. Если бы не ученицы, которые, обнимая, повторяли ей: «Живи ради нас!», она бы, наверное, покончила с собой. Для такого горя у нее не было жестов, и Айседора надолго окаменела.

Брат повез ее в Албанию, в лагерь беженцев. Но вид чужого горя не мог утешить ее. Ей не сиделось на месте, она постоянно переезжала. В поместье Элеоноры Дузе, с которой дружила, на берегу реки Дункан снова увидела… своих детей. Она потеряла сознание. А когда очнулась, почувствовала, как кто-то гладит ее по голове. «Могу я что-нибудь для вас сделать?» — спросил молодой человек. «Да… Спасите меня», — ответила Айседора.

Отношения с молодым скульптором, имя которого кануло в лету, не могли продолжаться долго — он был помолвлен. Но в ее жизни снова появился Парис, и снова Айседора поняла, что беременна. Первого августа 1914 года — в роковой для Европы день начала Первой мировой войны — Айседора родила мальчика. Но радость отвернулась от нее: ребенок не прожил и суток.

Свой дом она отдала под госпиталь, школа танцев распалась, шестерых самых преданных старших учениц Айседора решила удочерить и дать им свою фамилию. Их увез в Америку ее брат Августин. Сама танцовщица подписала контракт на выступления в Буэнос-Айресе.

«Лоэнгрин» снова то появляется, то исчезает из ее жизни, в 1917 году ученицы Айседоры получают приглашение в Афины. Но греческий король умер от укуса обезьяны, политический курс сменился, и этот проект рухнул.

В начале 1921 года из советской России пришла телеграмма от наркома просвещения Луначарского: «Мы создадим вашу школу». Айседора не раздумывала. «Я не взяла с собой никаких платьев. Я представляла себе, что проведу остаток жизни в красной фланелевой блузе». Финалом ее воспоминаний стали слова: «Прощай, старый мир! Привет новому миру!»

Вместе с Айседорой в холодную и голодную Россию поехала ее преданная берлинская ученица из первого набора Ирма Эрих-Гримм, ставшая приемной дочерью танцовщицы. Подхватив эстафету учительницы, Ирма написала книгу «Русские дни Айседоры Дункан».

В Москве Айседоре под школу дали особняк знаменитой балерины Александры Балашовой на Пречистенке. По странному совпадению, когда русская танцовщица эмигрировала с мужем во Францию, то в Париже их поселили в доме Айседоры Дункан — как в кадрили, женщины поменялись местами.

Поначалу планы Айседоры были наполеоновские: открыть школу на тысячу человек. Но очень скоро стало ясно, что дальше обещаний дело тронуться не может, у правительства ни на что не было денег. Дункан предстоял выбор: все бросить и вернуться в Европу или заработать самой, отправившись на гастроли. Тогда-то в гостях у театрального художника Георгия Якулова она встретилась с Сергеем Есениным.

Ее секретарь описывает эту сцену: Айседора полулежит на кушетке, Есенин стоит перед ней на коленях. Айседора гладит его по волосам, приговаривая: «За-ла-та-я га-ла-ва». Она была на 16 лет старше, и у них не было языка-посредника. «Он читал мне свои стихи, — писала она, — я ничего не поняла, но слышала, что это музыка и стихи писал гений». Раньше свободная и независимая, в России она стала страдалицей «за пьющим мужиком», его мамкой, нянькой и кормилицей.

Ночью запоздалый извозчик по просьбе Есенина трижды обвез их вокруг церкви — как вокруг аналоя. «Повенчал», — сообщил поэт. Их совместная жизнь больше походила на ад, но Дункан всегда повторяла, что три года в России были для нее счастьем. Переехав в ее дом на Пречистенке, Есенин довольно скоро оттуда отбыл, хотя и не насовсем. Он приходил пьяный. Она опускалась на пол около него и говорила: «Ангел». Он отталкивал ее, материл, но Айседора упорно повторяла: «Лублу тибья». Есенин собирал чистое белье, рубашки, носки и снова уходил. И это было неплохо, потому что, если он оставался, неизбежно происходили безобразные скандалы. Или такие сцены: Есенин явился с пьяной ватагой друзей. Айседора, произнеся: «Я буду танцевать для вас», танцует вальс Шопена. На ее вопрос: «Вам понравилось?» — следует непристойная реплика, общий пьяный хохот, после чего Есенин вскакивает и начинает плясать какую-то бешеную джигу.

Ложь во спасение

Поклявшись никогда не выходить замуж, ради Есенина Дункан дважды клятву нарушила, хотя и по «техническим причинам».

Первый раз — ради визы для поэта, когда она решила увезти его в Америку. Они расписались в соседнем с ее домом загсе, оба став Дункан-Есениными. Тогда же ей уменьшили на 15 лет возраст — американская полиция нравов могла заинтересоваться прибывшей парой.

Второй раз они расписались в Берлине, и тогда Айседора приняла фамилию Есенина. Ее гастроли в Соединенных Штатах организовал знаменитый импресарио Соломон Юрок, выходец из Чернигова, с помощью которого до середины 70-х годов ХХ века в США попадала советская творческая элита.

Приезд танцовщицы вызвал большой ажиотаж, но закончились гастроли для Айседоры плачевно: ее лишили американского гражданства «за красную пропаганду». Каждое свое интервью она завершала словами: «Коммунизм — единственный выход для мира!» Перед публикой она била себя в грудь, восклицая: «Я — красная!» Она танцевала «Интернационал», и в Бостоне конная полиция въехала в партер, разогнав десять тысяч человек, собравшихся на выступление Айседоры.

Однако самые невероятные бесчинства пара стала творить на обратном пути в Россию. Есенина угнетало, что на Западе он лишь экзотический муж знаменитой жены, кроме того, он — человек слова — чувствовал себя там немым и безъязыким.

В Париже он пил и крушил все попадавшееся под руку. Его даже на время поместили в психлечебницу (естественно, на деньги Дункан). Потом Айседора в один прекрасный момент обнаружила все свои новые платья в его чемодане.

Объяснение было простым и честным: хотел подарить сестрам. На вопрос ее приятельницы, почему она все это терпит, Айседора отвечала, что Есенин лицом очень напоминает ей сына Патрика, только подросшего. Но есть и еще одно объяснение: после пережитой трагедии ей нужен был кто-то, кто будет постоянно «переводить на себя» стрелки ее эмоций. После гибели детей ей стало трудно заставлять себя жить.

Продолжились погромы и в Берлине, только тут инициативу перехватила Айседора, здесь она чувствовала себя увереннее, чем в роковом для нее Париже. Наталья Крандиевская-Толстая так описывает встречу с этой парой: с ней был ее маленький сын, и Айседора, увидев ребенка, опустилась перед ним на колени, после чего молча ушла.

А вскоре вся «эмигрантская общественность» обсуждала, как Есенин с подобранным в Берлине русским собутыльником сбежал от Айседоры в маленький семейный пансион. Та искала его несколько суток, нашла и хлыстом, который держала в руках, перебила всю посуду и стекла на кухне, где застала своего «ангела», мирно играющего с приятелем в какую-то настольную игру. Затем спокойно сказала мужу: «А теперь поехали из этого борделя». Есенин взял реванш в поезде Берлин-Москва, перебив все стекла в вагоне.

После возвращения в Россию сходы-расходы некоторое время продолжались, потом Айседора уехала в Крым. Есенин должен был приехать позже, но в ответ на все звонки и послания она получила телеграмму: «Не шлите больше писем и телеграмм Есенину, он не вернется к вам». Подписан текст был Галиной Бениславской, хотя считается, что телеграмму послал сам Есенин. (Галина давно была влюблена в поэта и позже покончила с собой на его могиле.)

Последний раз Айседора видела Есенина в Москве, когда он, как обычно пьяный, пришел на Пречистенку забрать свой бюст работы Коненкова. Но никуда его не донес, потерял по дороге. В сентябре 1924 года Айседора Дункан уезжает из России. А в конце декабря 1925-го Есенин погибнет в пятом номере гостиницы «Интернационал» в Ленинграде (бывшая «Англетер»), том самом, где они останавливались с Айседорой.

Дункан тяжело пережила его гибель. Она была тогда в Ницце и решила утопиться в море. Ее спасли. После смерти поэта тиражи и цены на переиздания его книг бешено подскочили. У Дункан были трудности с деньгами, но она от всего отказалась в пользу родных поэта.

Сама Айседора погибла 15 сентября 1927 года. Она любила все красивое и обожала скорость. Она опять была в Ницце, и ей нравился молодой итальянец, а еще больше — его маленькая гоночная машина «Бугатти». Было прохладно, но Айседора отказалась от пальто, накинув большую красную шаль с желтой птицей. Она села в машину, сказав: «Прощайте, мои друзья! Я устремляюсь к славе!» Через пару минут ее голова резко упала набок: шарф попал в ось колеса и, затянувшись, порвал сонную артерию, переломив позвоночник. Смерть была мгновенной. Говорят, владелец машины, упав на землю, в отчаянии кричал: «Я убил Мадонну!», а толпа в это время терзала шаль на клочки. На счастье?
Похоронили Айседору в Париже, на кладбище Пер-Лашез. Она хотела, чтобы на ее похоронах исполнили «Арию» Баха.

Лишившись американского гражданства, Дункан попросила о советском и получила его. На ее гроб от советского посольства положили букет красных роз с лентой: «От сердца России, которая скорбит об Айседоре». Через десять лет все, кто был близок к Айседоре в России, были посажены или расстреляны. Ее любимая приемная дочь Ирма некоторое время руководила детской школой на Пречистенке, а потом сумела уехать в Париж. Умерла она в Штатах в конце семидесятых, в возрасте 81 года. Так прервалась эта странная династия, о которой до сих пор слагают легенды.