«Бригаду», согласно мониторингу «Gallup Media», посмотрело 22% телеаудитории — а это очень много. Столько не собирают даже самые народные шоу вроде концертов Петросяна и Баскова. При этом максимальной отметки рейтинг сериала достиг именно к последней серии, открытый финал которой и оставил зрителей в недоумении: погиб главный герой или все-таки нет? Чтобы избавиться от неопределенности, «МК-Бульвар» обратился напрямик к режиссеру. Уж он-то точно все знает.

— Алексей, при всем нашем немного даже восторженном отношении к фильму финал мы обсуждали всей редакцией, так же, как и все зрители. Большинству он не то чтобы не понравился своей открытостью, его не поняли. И в конце концов, был в финале выстрел или нет?

— Выстрел был. То, что его не услышали, это беда канала: плохое телевизионное качество звука. Но, может, это и хорошо. Кто услышал, тот услышал, а кто нет — пусть додумывает. По поводу открытости финала… Что у нас происходило в классической картине Серджио Леоне? Там финал был тоже, мягко говоря, невнятным. Сам Леоне не знает, что случилось с персонажем Де Ниро, и никто не знает. Все остается открытым. Почему? Да потому что эти истории принципиально нельзя чем-то развязать. Как только ты ставишь точку, смажется все предыдущее.

Что могло произойти с человеком, после того как он потерял все в своей жизни: любовь, дружбу, все, чем он жил. Человеком, который положил на себя грех, убив шестерых голыми руками. (Мы не говорим о мотиве, мы говорим о факте.) Его уже не существует, по идее, он должен был раствориться. И у меня была такая мысль, но это бы смотрелось уже пошловато. Поэтому главная, принципиальная задача была оставить все в подвешенном состоянии. Я понимал, что меня будут за это ругать, но другого финала быть не могло. Поверьте, что продумывалась масса вариантов: и уход в горы, и обращение к церкви, и возвращение в Чечню наемником. Может, такой вариант был бы более обоснован.

— Говорят, в первом варианте сценария они должны были все четверо погибнуть.

— Нет, такого не было никогда.

— А если бы он просто уехал в Америку. Вам не кажется, что по художественному воздействию это было бы менее сильно, но более правдоподобно?

— Я не думаю. Мы его делали все-таки персонажем особенным, человеком если не чести, то по крайней мере справедливости. Можно очень много говорить о том, что он убийца, я это признаю, и он наказан за это жесточайшим образом. И если бы этот человек справедливости, после того, что с ним случилось, все рухнуло, поехал бы зализывать раны куда-то на Багамы или в Нью-Йорк, я бы его перестал уважать. Для этого нужно время. Это может произойти через два года, через три, но он должен это пережить, найти в себе новую основу жить, у него же ничего не осталось. У нас кто-то на форуме написал, что он из Белого превратился в призрачно-серого. Так оно и есть. Эта нечеловеческая драма, которая во всем этом читается, потому и работает. Даже если все говорят: финал провален, финал непонятен, я вас уверяю, если бы мы поставили точки над «i», не было бы такого. Неудовлетворение, которое остается, оно и хорошо.

— А многие, посмотрев, подумали: конечно, будет «Бригада−2».

— Первое, что я сказал, когда я смонтировал фильм: «Бригада−2». И, когда начался шквал писем и звонков, я стал, грешным делом, на полном серьезе думать об этом. Но «Бригады−2» не будет по многим причинам…

— Ну, видимо, потому, что бригады, собственно, не осталось.

— Это — во-первых. С другой стороны, можно сделать не то чтобы приквел, но какую-то параллельную линию. Ведь какие-то года пропускаются, и можно рассказать отдельную историю, что происходило. Но если мы снимем «Бригаду−2», мы испортим картину, общее впечатление. Но главное, мы считаем, что это будет уже спекуляция. А мы этого не хотим, потому что это слишком кровавая, животрепещущая, злободневная тема, чтобы на ней делать деньги.

— Наверное, второй по значению эпизод — с Максом. Многие не поняли. То есть потом становится ясно, что он всегда был связан со спецслужбами.

— Да, есть некоторое недопонимание у людей. Я думаю, мы сейчас, в повторном показе, некоторую ясность внесем. Я рассчитывал, когда мы убрали эти объясняющие сцены из контекста, что все поймется. Люди посмотрят, и потом, когда уже задним числом будут вдумываться, осознают.

— В повторном показе вы вставите эти вырезанные сцены обратно?

— Мы подумаем, возможно, кинем эту информацию на нашем сайте и посмотрим, как фэны отреагируют. История Макса — это история человека, который полюбил тех людей, которых должен убить. Машина для убийства. Его в свое время опер завербовал — там эта история в картине довольно четко показана — и к Саше внедрил. Саша его проверил, он дал ему Бека убить. Макс это сделал: ну все, значит, свой человек, кровью повязан. Макс начал ездить с Олей, спас их один раз. Все, вопросов нет, полное доверие. А потом ему сказали: убей. И Максу не хватило силы воли отказаться, и себя он убить не смог. Потому у него эта истерика, потому он воет и ненавидит все и всех.

Потом я опять же намеренно оставлял подвешенными некоторые вопросы. Почему? Когда мы приступили к работе, мы понимали, в конкуренцию с какими именами мы вступаем: Серджио Леоне и Фрэнсис Форд Коппола. Нам нужно было понять, чем мы собираемся отличаться. Единственная фишка — попытаться рассказать не про мафиозные дела, не про их понятия, а раскрыть в них человеческое. Показать, что и бандит боится, когда идет на стрелку. Поэтому я специально некоторые вещи уводил за кадр. Ведь самое обидное, самое нечеловеческое предательство, когда оно исходит от близких, а ты сам не можешь понять почему. И вот этот момент непонимания, что произошло, почему все развалилось к чертовой матери, потому так и работает, потому что зритель полностью идентифицирует себя с Сашей и так же, как он, понять ничего не может. И мое глубокое убеждение — что в основе своей это было сделано правильно.

— Помимо восторженных откликов есть и крайне негативные…

— Люди привыкли, что, если ты им показываешь взрывающийся «Мерседес», значит, и все должно идти в том же ключе. А мы сразу после экшна показываем совершенно живые сцены, люди разговаривают, общаются друг с другом. Нет такой ярко выраженной голливудщины. А человек не готов к этому, ему хочется, чтобы ему показывали американский блокбастер: типа, я понимаю, что все это туфта, но я смотрю за спецэффектами. А здесь он не может понять, и некоторым это очень не нравится, они не могут у себя в голове совместить эти два компонента. По поводу сцены, когда Белов убивает всю эту компанию на стройке, люди говорят: это же штамп тупой, это Голливуд. Ребят, а как вы хотите? Я 15 серий тянул конфликт, а вы хотите, чтобы я его развязал «пшик-пшик» и все? Я должен сделать из этого сцену.

— Да не только в этом дело. Многие, посмотрев, ругают за героизацию преступности, за создание мифа о красивой бандитской жизни.

— Мафия существует с тех пор, как появилось римское право. Когда появилось государство, появилась и конкурирующая, не считающаяся с ним организованная структура. Она существует вне зависимости от того, будем мы снимать фильм о ней или не будем. Почему в Америке произошел расцвет преступности во времена Великой депрессии? Это связано далеко не только с Великой депрессией. Это связано с тем, что Бенито Муссолини, придя к власти, практически уничтожил мафию как понятие, как активную политическую силу. Ровно с этого момента началась активизация итальянской мафии в Америке, после которой мы имеем и «Крестного отца», и «Однажды в Америке», и т. д. Это связано не с фильмами, это связано с политикой государства. Пока государство будет слабым, безжизненным и коррумпированным, мафия будет. Это факт. (Я ни в коем случае не говорю, что фашизм это хорошо). «Бригада» именно об этом говорит. Я лично сам и все авторы «Бригады» не бандиты, не имели отношения к криминалитету. Мы никого не хотим оправдывать, мы хотели показать этап жизни людей, зацепить, заставить вспомнить, подумать и пережить это. И если мы этого добились, это очень хорошо.

— Но дети в школах уже играют в «Бригаду», и многим это не нравится.

— Молодежь, которая ринется в преступность, ринется не потому, что ей «Бригаду» показали. А потому что он маленький, у него нет кружка, где бы он мог самолетики собирать, потому что в теннис играть денег стоит, потому что по ящику ему в течение 10 лет русских мультфильмов вообще не показывали, а показывали какую-то лабуду. И целых два поколения детишек потеряно. Нынешнее поколение уже потихонечку начинает выбираться, потому что люди начинают думать. Мы не хотели расставлять четких моральных акцентов, потому что тогда бы началась пропаганда либо в ту, либо в другую сторону. Мы хотели, чтобы история говорила сама за себя.

— Чтобы зритель думал, а не просто тупо смотрел.

— Естественно. Не дай бог встать против этих ребят, потому что они тебя загрызут. Но друг для друга они — счастье, и такая дружба действительно встречается. Я не говорю, что это образец дружбы. Только картина началась, мне звонили люди из спецназа и говорили: «Леха, не слушай никого, тебе будут говорить, а ты не слушай. Все нормально. Это про мужиков, про дружбу настоящую». Ребята из спецназа, прошедшие Афган, Чечню, это понимают. А какие-то черти, у которых просто звериная ненависть к сериалу, кричат: «Режиссера убить, расстрелять!». Я въехать не могу, почему.

— Потому что они этого не поняли, и им не нравится.

— Ну да, люди зашоренные, они не видят ничего и понять не хотят. И звереют от этого. Чехов очень хорошо сказал: «Искусство не должно отвечать на вопросы, оно должно их ставить». Вот, например, Космос вырос в приличной семье, в хороших условиях. Что его довело до того, что он получил перо в сердце, погубил кучу народа и сам погиб бездарно, тупо и глупо? Или Белый. Мы исходно договаривались с Сережкой о том, что его герой такой человек, который мог бы стать кем угодно. Он хорошо рисует, он спортивен, он мог бы стать бизнесменом или политиком, потому что у него хорошо соображает башка. Но так получилось, что он попал туда. Он сделал свой выбор, чтобы остаться рядом с друзьями. Он развивается по ходу картины, он человек интересующийся. И таких людей в этой среде много. Другое дело, что эти люди могли бы принести какую-то полноценную помощь обществу. Об этом фильм: почему они стали такими. Если кто-то об этом задумается, я буду счастлив. Достаточно даже того, что вы выключили телевизор и хотя бы минуту об этом подумали. Потому что телевидение в принципе само по себе огромное зло. Это факт.

Я больше всего боялся, что пройдет фильм и все забудут. Боялся равнодушия.

— Равнодушных-то как раз и нет.

— На самом деле, положа руку на сердце, никто не понимает того, что сейчас происходит вокруг фильма. Мы понимали, что делаем достойное кино, что нам нечего стыдиться и т. д. Но, в конечном счете, мы всегда думали, что это просто многосерийный художественный фильм. И вдруг возникает такая ситуация… Никто не ожидал такого успеха. Радостно, что люди все-таки не разучились отделять зерна от плевел за то время, когда смотрели барахло, которое им показывали.

— Вам теперь нельзя снять какое-нибудь фуфло.

— Да я и не сниму. Почему вы решили, что я сниму фуфло? Я лучше сниму.

— Уверены?

— На сто процентов. Я набрался опыта, я знаю, на что способен. Просто чисто творчески я сейчас снимать не хочу. Эта картина в меня проросла, я ее от себя отрываю, а она не хочет. Но потом оторву и пойду дальше. Мы сейчас делаем на «Аватар-студии» сериал «Звездочет» о шпионах, спецслужбах. Очень авантюрная история. Я там руководитель сценарной группы и исполнительный продюсер. А моя следующая картина будет «Бой с тенью». Я сейчас пишу сценарий, и весной уже хочу снимать. Это любовная история. Я так объелся бандитами, что хочу про детишек, цветочки, голубое небо и желтые подсолнухи.