Он востребован в кино и в театре, ведет собственную передачу на ТВ, дома его ждут любимые жена и дочь. Слушая его жизнерадостный рассказ о себе, невозможно поверить, что в жизни этого весельчака происходили такие глобальные катаклизмы — тюрьма, попытки самоубийства, работа истопником на поселении, скандалы и увольнения. Будто речь идет совсем про другого человека.

Кто-то на его месте давно бы сломался.

Но Владимир Долинский не таков!

Этот мальчик появился на свет вопреки всему. Родители Владимира Долинского познакомились во время войны. Правда, не на фронтах Великой Отечественной, а… за карточным столом. В сорок третьем году командир саперной роты Абрам Долинский после контузии оказался в Москве. Знатный преферансист, он даже в те лихие годы не упускал случая расписать пульку. И однажды в гостях встретил такую же увлеченную картежницу Зиночку Ефимову — бывшую первую пионерку Москвы и нынешнюю первую красавицу. «Доигрались» до того, что в свою часть Долинский-старший вернулся уже с молодой женой. А вскоре Зина забеременела.

Владимир: «Но времена тогда были тяжелые, какие уж тут дети. И мама пошла в санчасть договариваться об аборте. Кто знает, разговаривали бы вы сегодня с Владимиром Долинским, если бы не командир нашей части, полковник Михаил Кан. Прознав, что его любимица (а мою маму нельзя было не обожать) собралась прерывать беременность, он помчался к врачу. „Если сделаете Зиночке Долинской аборт, расстреляю всех“, — внушительно произнес он, помахивая для пущего эффекта маузером. Так что могу с полным правом сказать: я появился на свет с применением огнестрельного оружия».

Малыш родился здоровеньким и крепеньким, с премилыми пухлыми розовыми щечками. За эти пухлые щечки он получил прозвище Пончик, которое приклеилось на долгие годы. Эти пухлые щечки он уверенно пронес через всю жизнь, давая друзьям постоянный повод для шуток: как только у кого-то из знакомых рождался ребенок, все молодые отцы тут же подозрительно смотрели на Долинского — не он ли «наследил». Сам Владимир Абрамович, несмотря на свою любвеобильность и многочисленные браки, признает только одну наследницу: «Мое продолжение — это любимая дочь Полина!» И с умилением терпит все ее фокусы, помня, как сам в детстве мучил своих родителей.

Это был не ребенок, а сущее наказание! Володя Долинский, наивно хлопая небесно-голубыми глазами с длинными ресницами, творил такие вещи, что учителя порой цепенели от ужаса. Сорвать урок он считал плевым делом, а уж подправить в классном журнале позорную «двойку» на гордую «пятерку» — вообще занятием пустячным.

Сначала преподаватели пытались с ним бороться. Вели душеспасительные беседы, звонили родителям с просьбами обратить внимание на поведение юного хулигана. Когда все способы внушения заканчивались, Володю… просто исключали из школы. Он переходил в следующую, и все начиналось по новой.

Владимир: «Меня выгоняли отовсюду, но я не сильно волновался. Ведь за своей спиной я постоянно слышал восхищенный шепот „малявок“: „Смотрите, этот тот самый Долинский!“ Это ли не высшая похвала для начинающего хулигана?! Не знаю, смогли ли бы утешиться учителя, если бы узнали, что в свободное от учебы время я вытворял вещи и похлеще срыва уроков. В те годы мы с родителями жили в дачном писательском поселке Красная Пахра — мой отец служил главным инженером Литфонда СССР. У нас была одна дача на две семьи — вместе с Константином Симоновым. Совсем рядышком обитали Дыховичные, Миронова с Менакером, Лев Шейнин. С наследниками этих великих фамилий мы и творили свои темные делишки. Одна из самых любимых забав — изобразить из себя мертвеца. Дело в том, что от автобусной остановки в наш поселок можно было пройти либо по шоссе, либо короткой дорогой — через лесок. Этим мы и пользовались. Кто-нибудь из нас надевал белую рубашку, на груди делали мокрое пятно, в темноте очень похожее на кровавое, потом „мертвец“ ложился на землю, аккуратно пристроив рядом игрушечный пистолет. А все остальные маленькие негодяи забирались на деревья и ждали очередную „жертву“. Реакция случайных прохожих была одинаковая: тетки с сумками, натыкаясь на тело с кровавым пятном на груди и пистолетом под боком, начинали голосить на весь лес: „Убили! Человека убили!“ А мы в это время дико веселились».

— От родителей попадало за такие «развлечения»?

Владимир: «Бывало, отец давал мне затрещину. Но не очень сильную: я ведь был его единственным сыном, любимцем. Так что все проказы сходили мне с рук. Серьезно досталось лишь один раз. Лет в тринадцать я тайком взял из гаража отцовскую машину (благо сам же папа и научил меня ее водить), набил полный салон таких же сорванцов, и мы все вместе поехали купаться в Серебряный Бор. Дорога до пляжа прошла без приключений, а вот на обратном пути нас остановил гаишник. Все мои приятели, понятное дело, тут же разбежались в разные стороны, а вот я, с моим толстым задом, далеко уйти не смог… И на сей раз отец меня не пощадил».

Когда терпение родителей окончательно иссякло, задиру и хулигана отправили на перевоспитание в Ленинград. Там жил старший брат Володи Игорь, сын его мамы от первого брака. Тот пообещал сделать наконец из этого мерзавца «настоящего человека».

Владимир: «Первое время я честно держался, делая вид, что меняюсь к лучшему. Но потом опять «сорвался», причем буквально за месяц до получения аттестата. На уроке физкультуры я не выдержал «издевательств» учителя — представляете, какая наглость, он требовал, чтобы я сделал кувырок! — и шлепнул его половой тряпкой по голове. Участь моя была решена. Меня вызвал наш клас-сный руководитель и мрачно сообщил, что с учебой покончено. Мне «светит» армия. Именно тогда, на допризывной медицинской комиссии, я сыграл свою первую крупную «роль».

Тот этюд Володя Долинский исполнил как по нотам. Когда тетушка-врач задала щекастому парнишке какой-то невинный вопрос, в ответ на нее обрушился целый водопад слез. «Как вы похожи на мою бабушку Рахиль! — пытаясь поцеловать ее руку, рыдал Долинский. — Я вижу, что вы такая же добрая, как бабушка, поэтому обязательно поможете мне отравиться!»

Даже все повидавшая на своем веку докторша впала в ступор. «Мальчик мой, чем тебе помочь?» — наконец спросила она у несчастного ребенка. «Отравиться! Потому что так жить я больше не могу». Дальше последовал душераздирающий рассказ о том, как бедный еврейский мальчик мочится в постель, за что постоянно бывает бит своими родственниками, а в школе — гоним учителями.

Владимир: «Моя интермедия закончилась звонком врача директору нашей школы: «Если вы не хотите, чтобы ребенок покончил жизнь самоубийством, немедленно возьмите его обратно». Надо ли говорить, что после этого случая учителя дали мне спокойно закончить школу. Хотя именно в тот последний месяц мое хамство перешло все границы. Я вообще перестал заниматься, ходил с видом победителя, а на любое замечание лишь закатывал глаза: «Вы же не сделаете так, чтобы я покончил с собой?» Учителя, отлично понимая мою бессовестную игру, лишь скрипели зубами: «Тебе, Долинский, надо идти в артисты».

Наставники как в воду глядели! После школы Владимир Долинский действительно подался в Вахтанговское училище.

Владимир: «Только много позже я понял, что ничего случайного в жизни не бывает. Ведь с Вахтанговским театром, в студию которого я поступил, у меня связано многое. Моя тетушка, Мария Ивановна, в свое время служила секретарем дирекции этого театра. Поэтому родители в обязательном порядке посещали все вахтанговские премьеры. Я был еще грудным ребенком и не мог по достоинству оценить мастерство режиссера и актеров. И меня перед началом спектакля „вручали“ тетушке. Так что все свое несознательное детство я провел на директорском кожаном диване, который был описан мною вдоль и поперек. Можно считать, что именно там, в Вахтанговском театре, я и получил свою первую „прописку“. С возрастом моя склонность к лицедейству проявлялась все сильнее. Несмотря на то что в реальной жизни я был вралем и хулиганом, в мечтах — меньше, чем на Гамлета, не соглашался. Уже лет с пяти я мучил буквально всех гостей, которые переступали порог нашего дома. Видя новые лица, я тут же тащил стульчик, вставал на него и торжественно объявлял: „Слушайте все, сейчас я буду читать стихи“. И очень, между прочим, обижался, если гости минут через тридцать почему-то переставали внимать моему творчеству».

Во время вступительных экзаменов Долинский изрядно повеселил всю приемную комиссию. Дело в том, что будущий актер в те славные годы категорически отказывался правильно произносить все шипящие и свистящие звуки. Впрочем, сам он не считал свою милую особенность каким-то ужасным дефектом. Вот и для конкурса выбрал стихотворение Константина Симонова — соседи все-таки, сплошь и рядом напичканное «ж», «ш» и «с». «Ты помниф, Алефа, дороги Фмоленфины», — упоенно читал Долинский.

Владимир: «От избытка чувств я даже прослезился. Краем глаза решил посмотреть, произвели ли мои эмоции должную реакцию на комиссию, и с удивлением обнаружил, что все… хохочут. „Неужели совсем не нравится?“ — тут же остановился я. Ректор Щукинского училища Борис Евгеньевич Захава, держась за живот и утирая слезы, лишь выдавил из себя: „Очень нравится. Потому что безумно смешно“. В итоге в училище меня приняли только после того, как логопед выдал справку: подобный дефект легко можно исправить».

Годы не слишком изменили Долинского. Уже к концу первого курса он вновь «отличился». Вместе с двумя другими балбесами Володя устроил настоящее побоище в стенах училища. Дрались из-за девушки. Причем Долинский взял на себя роль секунданта — свел двух соперников, а сам встал «на стреме». Но поскольку во время драки был серьезно ранен один из студентов, выгнали из училища всех троих дуэлянтов.

Владимир: «Поначалу я даже был немного рад такому повороту событий. Выгнали меня условно — после года работы где-нибудь на производстве я мог опять вернуться к учебе. И это „производство“ явно замаячило на горизонте: как раз в то время меня утвердили на роль генерала Кутайцева в фильм Сергея Бондарчука „Война и мир“. „Вот и славно, — наивно полагал я, — поснимаюсь годик у мэтра и — опять в родные пенаты“. Но все пошло совсем по другому сценарию. Отец, которому уже надоели мои вечные выходки, всерьез взялся за воспитание непутевого отпрыска. И договорился, чтобы меня приняли на работу в геологическую экспедицию — копать шурфы двухметровой глубины для строительства дороги Саратов — Балашов. А чтобы у меня не оставалось ни единого шанса для отступления, позвонил дяде Леве Шейнину, который в те годы трудился главным редактором „Мосфильма“: „Моего засранца даже на порог студии не пускать!“ Так я стал буровым рабочим шестого разряда».

Известный пижон Володька Долинский сменил узкие модные брючки и пиджак в облипку на рабочую робу. Каждый день — подъем в шесть утра. До захода суток — работа в чистом поле. Из провианта — только сухой паек и две бутылки воды. У-у-уф!

Владимир: «Вы даже подумать не можете, как я тогда страдал! И даже не из-за физической работы. Просто я постоянно воображал, как в то же самое время, пока я вгрызаюсь в землю, мои сокурсники играют этюды, ходят на свидания, веселятся по вечерам. Чтобы было не так обидно, я представлял себя Павкой Корчагиным, которого труд перековывает в настоящего человека. Одним словом, на сей раз отцу удалось что-то втемяшить в мою бестолковую голову. Вернувшись через год в училище, я наконец-то взялся за ум».

Энергии у прошедшего боевую закалку бурового рабочего оказалось так много, что параллельно с тягой к знаниям пробудились и половые инстинкты. Тем более что на курсе учились девушки одна красивее другой — Марианна Вертинская, Татьяна Егорова (позже именно она написала скандальную книгу о своей любовной истории с Андреем Мироновым), Наталья Селезнева, Земфира Цахилова (спустя несколько лет она прославилась благодаря фильму «Два билета на один сеанс»). Именно с Земфирой у Володи Долинского случился первый серьезный роман.

Владимир: «Земфира была потрясающе красива и талантлива. Ее фотографию я храню до сих пор. Почитайте, какая трогательная надпись на этом снимке: „Я спустилась с гор, чтобы отдать тебе свое сердце и…“ Помню, мы вместе поехали на практику. Что это было за время — целый месяц любви и блаженства! Но потом мы расстались… Я искренне считал, что нет на свете человека несчастней меня. Страдал безмерно, не находил себе места, пытался каждому рассказать о своем горе. Одна из девушек, младше меня на два курса, оказалась благодарным слушателем. А когда слезы, наконец, пересохли в моих глазах, я с удивлением обнаружил, что собеседница — Валентина Шендрикова — еще и очень красива. Короче, если первое время я ухаживал за Валей „назло всем врагам“, то скоро понял, что безнадежно в нее влюблен. И довольно скоро я предложил Вале руку и сердце».

В творческой жизни тоже все складывалось как нельзя лучше. Примерно в тот же период Долинский показался главному режиссеру Театра Сатиры Валентину Плучеку. И хотя тот сразу предупредил, что в ближайшем будущем работы для молодого актера не предвидится, скоро Долинский получил одну из главных ролей в спектакле «Интервенция».

Владимир: «Я был на седьмом небе от счастья: первый выход на сцену, и сразу такие партнеры — Анатолий Папанов, Татьяна Пельтцер, Георгий Менглет, Андрей Миронов. Особенно сдружились мы с Анатолием Дмитриевичем Папановым. Он постоянно меня теребил: «Доленька, ты такой замечательный парень, вот подрастет моя дочка, женись на ней». Помню, как-то раз мы с ним попали в автоаварию. Тогда я ездил на маленьком «Запорожце», который Миша Державин называл «зелененьким-нахальненьким». И вот возвращаемся мы с Папановым с какого-то банкета, оба — изрядно принявшие на грудь. Во время разговора Анатолий Дмитриевич, не задумываясь о том, что я веду машину, навалился на меня сбоку и «нежно» приобнял большими ручищами: «Доленька, ты не представляешь, как я тебя уважаю!» В какой-то момент я не удержал руль, и мой бедный «Запорожец» пропахал крылом звено решетки Тверского бульвара. Но Анатолий Дмитриевич только махнул рукой: «Да не волнуйся ты так, я тебе новую машину куплю». Правда, весь пыл Папанова куда-то улетучился, как только мы подъехали к его дому. Он буквально вцепился в меня: «Доленька, проводи меня до квартиры. Я ведь выпил — боюсь, Надя домой не пустит».

— Почему же вы ушли из Театра Сатиры, где сначала вас так радушно приняли?

Владимир: «Не я ушел, а меня «ушли». Честно признаюсь: в своей жизни из-за несносного характера я много сам себе подпортил. И драками, и бесконечными скандалами. Но в данном случае моей вины не было. Так случилось, что нас, актеров Сатиры, пригласили в «Кабачок «13 стульев». И буквально в считанные дни и я, и Ольга Аросева, и Миша Державин, и Спартак Мишулин стали всесоюзными знаменитостями: к нам целые пионерские отряды приходили за автографами. Плучеку все это очень не нравилось, он ревновал нас к сумасшедшему успеху. И если моих более именитых партнеров — ту же Олю Аросеву — он тронуть не смел, то решил отыграться на «молодняке», то есть на мне. А поскольку дисциплинированностью я никогда не отличался, найти повод для увольнения труда не составило. Я быстро получил пинок под зад за первую же провинность».

Как назло, неприятности на этом не закончились. Семейная лодка тоже дала трещину. После свадьбы Валя с Володей поселились у родителей Долинского, где и прожили чуть больше года. Когда весь хрусталь в отчем доме был разбит, супруги по обоюдному согласию развелись.

Владимир: «У нас бушевали нешуточные страсти! Мы бурно ссорились, бурно мирились. Одно слово, дети. Больше всего из-за наших размолвок переживала моя мама: ведь Валя чуть что хваталась за фамильный хрусталь. „Лучше разбей ему голову!“ — пыталась встать на защиту дорогой посуды мама. Когда мы решили разойтись, облегченно вздохнули, кажется, все вокруг. А с Валей мы, кстати, сохранили нормальные отношения до сих пор. Как и со всеми остальными моими женами».

За свою бурную жизнь Владимир Долинский, между прочим, успел вступить в брак пять раз. Но только об одной жене он никому ничего не рассказывает. И даже когда я, копаясь в его огромном домашнем архиве, нашла фотографию бывшей благоверной, он буквально силой отобрал у меня снимок: «Не хочу вспоминать об этой…» А позже, успокоившись, скупо прокомментировал: «Когда я попал на зону, она оказалась, наверное, единственным человеком, который меня не поддержал. Напротив, как только я получил срок, она тут же подала на развод и выписала меня из квартиры».

— Как вы оказались за решеткой: опять ввязались в драку?

Владимир: «Хуже: нарушил „Правила о валютных операциях“. То, что сегодня можно сделать в каждом обменном пункте, раньше считалось преступлением. А я вот несколько раз купил и перепродал валюту. Как по-другому? Я был молод, хотелось жить красиво. А на актерскую зарплату не сильно разгуляешься. „Взяли“ меня на улице: оказывается, за мной уже следили компетентные органы. Как в дурном анекдоте: вышел купить сигарет, а вернулся домой через четыре года».

Вообще-то Мосгорсуд осудил «злостного валютчика» на пять лет. Но в дело вмешались коллеги-актеры по Театру Сатиры. Борис Кумаритов, Ольга Аросева, Михаил Державин, Александр Ширвиндт, Анатолий Папанов, Зиновий Высоковский — они написали ходатайство о помиловании, и срок удалось сократить на год.

Владимир: «Поначалу никак не мог поверить, что весь этот кошмар происходит со мной. Как же так: я ведь никого не убил, не ограбил, что же я делаю в тюрьме? Осознав наконец, что дело нешуточное, решил „косить“ под дурачка. Начал с малого. Когда в камеру пришел заместитель начальника Лефортовской тюрьмы с указанием изучить распорядок дня, я „включил“ невозмутимое лицо: „Извините, тут написано, что отбой производится ровно в двадцать два ноль-ноль. Так вот, я боюсь, что у меня не получится“. „Что не получится?“ — не понял такой постановки вопроса майор. „Не получится приезжать вовремя. Потому что спектакль „Насреддин“, к примеру, заканчивается в пятнадцать минут одиннадцатого. Как же я успею добраться до Лефортова?“ Помню, он посмотрел на меня как на малость тронутого и быстро ретировался со словами: „Это не ко мне вопросы, решай все со своим следователем“. Дальше — больше. При каждой встрече с работниками тюрьмы я, с подобострастным выражением лица, начинал предлагать свои услуги: сходить там в какую-нибудь камеру, почитать осужденным особо патриотические стихи или сыграть миниатюру».

Довольно скоро тюремная администрация стала относиться к Долинскому как к беззлобному придурку. Но, понятное дело, на такой мякине местных служивых не проведешь. И тогда Владимир приступил ко второй части своего грандиозного замысла. Когда после первого банного дня осужденным выдали ножницы для стрижки ногтей, он предпринял попытку суицида.

Владимир: «Самым трудным в этом жестоком сценарии было не лишить себя жизни по-настоящему. Я специально рассчитал все так, чтобы не отключиться раньше времени — меня должны были заметить и успеть спасти. Как уж мне удалось этими ножницами с тупыми концами расковырять себе вену, рассказывать не буду — поберегу ваши нервы. Скажу только, что мой замысел удался: как только из вены хлынула кровь, а сам я грохнулся в обморок, в тюрьме начался переполох. За-хлопали двери, загрохотали затворы, по коридорам забегали люди, меня начали откачивать нашатырем и обрабатывать рану. Когда меня дотащили до врача, я чуть повторно не свалился в обморок — уже от разочарования. Кольнув меня своим цепким взором, местная докторша вынесла вердикт: «Сдохнуть не дадим, и не надейся. Инвалидом останешься, но жить будешь. Мы и не таких ломали».

После того случая из камеры убрали все металлические предметы, а за «сумасшедшим Долинским» чуть ли не круглосуточно в глазок следил надзиратель. Но Владимир всех перехитрил — на сей раз он вскрыл себе вену при помощи высушенной рыбной кости. Но и на этом не остановился: далее последовали разбитая о кафель голова, порезанная кожа на горле…

Владимир: «В Лефортовской тюрьме я просидел год и семнадцать дней. Сразу скажу: все мои попытки вырваться на волю, пусть и таким жутким способом, не увенчались успехом. Главный врач — эксперт Института имени Сербского академик Лунц — после изучения всех обстоятельств моего дела вынес вердикт: „По составу преступления — вменяем“. По этапу меня отправили на зону в Кировскую область».

Если на воле из-за роли пана Пепичека Долинский крепко пострадал, вылетев из Театра Сатиры, то в неволе тот же пан Пепичек помог актеру вести вполне сносное существование.

Когда через три года и восемь месяцев его отправили на поселение в деревню Калачиги Верхошижемского района, его первым делом спросили: «Кем работал на воле?» «Артис-том», — честно признался Долинский. Замдиректора совхоза, который от каждого второго зека слышал похожий ответ, даже рассердился: «Давай отвечай, как положено, тоже мне, артист нашелся!» Тут и пригодился пан Пепичек. «Ну как же, разве вы не помните, присмотритесь ко мне повнимательней». После упоминания «Кабачка» лицо замдиректора сначала помрачнело, потом приобрело задумчивое выражение, а еще через минуту расплылось в улыбке: «Эй, народ, ну-ка бегите все сюда, тут у нас артист объявился!» «Артиста» определили на «теплую» должность истопника в местном клубе.

Владимир: «Я был настоящей деревенской знаменитостью. Послушать меня приходило все совхозное начальство. Ну я и заливался соловьем: сколько получают актеры „Кабачка“, как они гуляют-веселятся ночами, живет ли пани Моника с паном Профессором и на ком женат пан Ведущий. Честно скажу: более благодарной аудитории я в своей жизни больше не встречал».

Потрясающе, но в ссылке Долинский умудрился растопить не только печь местного клуба, но и очередное дамское сердце. Как раз в это время на практику в совхоз прибыла молодая хорошенькая учительница с редким именем Алевтина. Под одной крышей они провели все время его отсидки. И если бы не ветреный характер Алевтины, было бы в арсенале Долинского не пять, а шесть браков. Молодые собирались пожениться сразу после освобождения Владимира. Но пока он ездил в Москву утрясать все свои дела, девушка успела найти другого возлюбленного — тоже из зеков. Такой вот лагерный романс…

Впрочем, Долинскому некогда было горевать. Сразу после возвращения из зоны его «приютил» Марк Захаров, с которым он познакомился еще в период работы в Театре Сатиры. И уже через два дня Владимир числился актером труппы Ленкома. Тут же появились и крупные роли.

Владимир: «Я быстро влился в сплоченный коллектив Ленкома. Особенно сдружился с Сашей Абдуловым, Олегом Янковским, Сашей Збруевым. Как мы гуляли в те годы! Помню, идем с Абдуловым по улице Горького. Сашка — в модной импортной дубленке в пол, высокий, красивый. Неподалеку от одного отеля к нам клеятся две дамочки легкого поведения — видимо, приняли за иностранцев (тогда ни я, ни Абдулов еще не были людьми узнаваемыми). Мы сориентировались очень быстро и затараторили какую-то абракадабру: «Силь ву пле, бонсуа, аморе, плиз, грация милле». Девочки — в полном восторге: как-никак настоящих фирмачей отхватили. В глубокой уверенности, что мы не понимаем ни слова, радостно переговариваются: «Посмотри, какие мужики! Вот повезло так повезло!» Короче, приехали к ним домой, на столе тут же появились какая-то выпивка, закуска. Мы только знай продолжаем лепить дикую чушь на смеси всех существующих и несуществующих языков. Только чем больше выпиваем, тем все трудней удержаться от русского мата. Спохватывались в последний момент. Помню, наступил на собачку и — непроизвольно — ору: «Бл…» Тут же смотрю на изумленные глаза девиц и изящно выхожу из ситуации: «Бляремонд де парти». Или: «Ё…» вдруг переходило в невинное «Ё тэйбл». Короче, провели вечер на славу и благополучно забыли об этом приключении. Однако спустя многие годы — Абдулов к тому времени уже превратился в народного любимца — к нему на фестивале подскочила незнакомая дамочка: «Ой, Саша, а помнишь, как ты меня вместе с Долинским «снял» у «Националя»?»

А каким большим приключением стали для всех нас съемки фильма «Тот самый Мюнхгаузен», которые проходили в Германии! Для меня это был первый выезд за границу, и к столь важному событию я подготовился основательно. Мой московский приятель, работавший в сфере торговли, помог достать черную икру. Везти с собой четыре кило ценного продукта мне бы вряд ли кто разрешил, поэтому в качестве контрабандиста выбрали Олега Янковского — он, в отличие от всех нас, уже тогда был безумно популярным актером. Короче, нагрузили его банками, в полной уверенности, что уж Янковского «трясти» на таможне не станут. Так и случилось. Но вот дальше вышла промашка. Приехав в Германию и радостно потирая руки — это сколько же пар джинсов можно купить на вырученные от икры деньги! — мы отправились на экскурсию по местным барам и ресторанам. Почему-то при виде нашего товара все немцы реагировали одинаково — в ужасе закатывали глаза и яростно махали руками: «Найн, нихт, найн!» Позже я понял, что они просто боялись связываться с сумасшедшими русскими — ведь каждая баночка тянула на два килограмма! Но тогда я пребывал в состоянии, близком к шоковому: все суточные к тому времени были уже потрачены, а икру так и не удалось пристроить. Закончилось все тем, что мы устроили пышный банкет в гостиничном номере. Ели эту икру, заразу, деревянными сувенирными ложками (они тоже почему-то «не пошли»), а запивали все шампанским, причем — с гусарской удалью — из туфельки Лены Кореневой".

Веселая жизнь закончилась как-то резко и сразу. Марк Захаров принял решение уволить из театра Владимира Долинского.

Владимир: «И он был прав, каюсь. Я и в детстве-то не отличался спокойным нравом, а после отсидки вообще стал агрессивным. Ну, а уж когда выпивал… Однажды подрался прямо на дне рождения Олега Янковского в одном очень интеллигентном месте — причем с официантами. В другой раз меня забрали в милицию, где я учинил дикий скандал: Саше Збруеву, который ночью приехал вытаскивать меня из-за решетки, пришлось включить все свое обаяние, чтобы замять это дело. Короче, после нескольких таких случаев меня из Ленкома выгнали. Точнее, я сам доигрался до того, что со мной попрощались».

Ну не умеет он жить на полутонах! Либо белое, либо черное, пан — или пропал. После ухода из Ленкома Долинский опять оказался в полной прострации. Ни работы в театре, ни новых ролей в кино. И никакого просвета в будущем.

Владимир: «Именно в тот тяжелый момент моей жизни бог послал мне Наташу. Мы познакомились с ней в Еврейском театре, где я одно время работал. Наташа — тоже актриса, но она смогла пожертвовать своей карьерой ради семьи. В 1987 году мы поженились и вместе вот уже долгих семнадцать лет. И хотя этот брак у меня — пятый по счету, я шучу, что все прежние были ненастоящими, а так, подбраковочками. А уж когда у меня — взрослого 44-летнего мужчины — родилась дочь Полина, жизнь будто преобразилась. Появились и роли в кино, и новые работы в театре (сейчас я играю пять спектаклей в разных антрепризах), и собственная кулинарная программа „Лакомый кусочек“ на ТВЦ. Считается, что по-настоящему талантливые люди никогда не бывают собой довольны. Я тоже постоянно к себе придираюсь, но не могу не признать: мне грех жаловаться на судьбу. Да, я много напортачил в своей жизни, но сейчас удача, кажется, снова посмотрела в мою сторону. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить».