Какая скука слушать эти бесконечные нотации!

Люди старшего поколения так любят нравоучения из серии: «А вот в наше время! А вот мы!»

Как закалялась сталь, всем давно известно — сколько можно повторять. А бывает все наоборот — никаких назиданий и патетических фраз.

Но глядя на человека, ты четко понимаешь — да, вот это закалка! Это старая школа!

Сейчас таких характеров почти не встретишь. Александра Павловна Бирюкова — из той когорты людей, которые в советские времена строго взирали на сограждан с парадных портретов.

В это так трудно поверить при личном общении! Контраст потрясающий — столько в ней жизни, простоты и искренности. А главное — неподдельное, врожденное чувство собственного достоинства.

За всю историю Советского Союза до высшего яруса власти — Политбюро ЦК КПСС — дослужились всего три представительницы слабого пола. Своенравный министр культуры Екатерина Фурцева, секретарь ЦК, продержавшаяся на своем посту целых полгода, Галина Семенова. И Александра Бирюкова.

В начале 80-х, когда Бирюкова появилась на телеэкранах, ее окрестили «русской Маргарет Тэтчер». Миллионы женщин пристально рассматривали гранд-даму — как бы не упустить малейшей детали. А потом шли в парикмахерскую — делать прическу «под Бирюкову», спешили к портнихам — шить костюмы «под Бирюкову». Женщина-лидер, сделавшая блистательную карьеру от босоногой крестьянки до члена Политбюро, — она стала образцом для подражания.

Но «железная леди СССР» вовсе не была высечена из кремня и стали. Успешная женщина-политик — лишь маска. За которой — личная трагедия. Мало кто знал, что Александра Павловна пережила смерть единственной дочери, а ее муж неизлечимо болен.

Дом в Плотниковом переулке ничем не отличается от прочих, построенных еще в прошлом веке для высокопоставленных партийных чиновников. В просторном холле — кожаная мебель, у высоких окон в глиняных горшках зеленеют тропические пальмы. Строгий консьерж, хмуря брови, спрашивает: «Александра Павловна знают о вашем визите?» «Знают», — отвечаю в тон старомодному вахтеру и захожу в лифт. На восьмом этаже у дверей квартиры меня уже ждет она.

Александра Бирюкова: «Для начала покажу вам квартиру. Я здесь живу больше тридцати лет. Переехала сюда после гибели моей дочки Ирочки… Проходите, не стесняйтесь. Заблудиться, говорите, можно? Да, здесь просторно. Прошлым летом племянник Сергей помог сделать ремонт. Я его попросила, чтобы все четыре комнаты, холл и кухня были отделаны в светлых тонах. Я — оптимистка!»

— Здесь живете только вы с мужем?

Бирюкова: «Не только. 23 ноября 2003 года врачи поставили мне неутешительный диагноз — онкология. Предложили лечь в больницу, пройти курс химиотерапии. Но у меня тяжело болен муж. Не могу же я его оставить одного. Тогда сюда переехала вдова моего брата — Аллочка. Она наш ангел-хранитель: помогает во всем».

— Ваша судьба напоминает сюжет фильма «Москва слезам не верит». Вы, как и героиня картины, приехали из провинции покорять столицу?

Бирюкова: «Моя малая родина — в семистах километрах от Москвы. В Воронежской области есть живописное село Русская Журавка. В тех краях букву «г» произносят мягко, на украинский манер. Кстати, я долго пыталась избавиться от акцента. Но, вы слышите, мне до сих пор это не очень-то удалось.

В нашем селе даже радио не было. Большой праздник, когда раз в месяц из города привозили какую-нибудь кинокартину. Чтобы купить билетик, приходилось отстаивать огромную очередь. Нас было пятеро детей в семье, и все получили высшее образование. Хотя мама не знала ни одной буквы, а папа закончил лишь четыре класса церковно-приходской школы".

— Что такое работать от зари до зари, знаете не понаслышке?

Бирюкова: «Вы, наверное, удивитесь, но я любила крестьянский труд. Пассивные занятия — кроить, шить, вязать — не для меня. Да я лучше побегу в поле и накопаю мешок картошки! Или весь день проведу на сенокосе. С раннего детства стремилась к активной жизни. Когда начала ходить в школу — записалась во все кружки сразу. Пришла на хоровое пение, учитель говорит: «У тебя нет ни слуха, ни голоса». Но я все равно упорно являлась на занятия. Потом отправилась в спортивную секцию. Тренер предупредил: «У тебя нет спортивных данных». А я продолжала спортом заниматься. Да и в школе училась только на «отлично».

— Вы хорошо помните войну?

Бирюкова: «Конечно. Я только закончила четвертый класс, начались каникулы. И вдруг война. Два старших брата ушли на фронт, осенью забрали и папу. Он прошел три войны: Первую мировую, Гражданскую и Великую Отечественную. Вернулся в 1943-м инвалидом второй группы. Ему серьезно повредило руку.

А нам особенно тяжело пришлось в 1942-м. Тогда фашисты остановились всего в восемнадцати километрах от нашего дома. Очень хорошо помню те дни. Летом немцы с воздуха вели постоянные обстрелы колхозных полей, где в разгаре была страда. И скоро люди перестали выходить на работу. Чтобы хоть что-то спасти, пришлось убирать урожай глубокой осенью. Я принимала участие в сборе подсолнуха — наберу шестнадцать килограммов, одну пятую отдают домой как зарплату. Только весной немецкие войска отступили от деревни. Стало немножко поспокойней — можно было без опаски выйти на улицу".

— После окончания школы мечтали вырваться из провинции?

Бирюкова: «Еще задолго до выпускных экзаменов я часто слышала от папы: «Тебе необходимо уехать из деревни в Воронеж и поступить в институт». Мама хотела, чтобы я стала врачом, а папа — агрономом. Врача в нашем селе вообще не было, поэтому профессия считалась более чем актуальной. А агроном в деревне всегда в почете. В Воронеж уезжали все выпускники школы: кто в институт поступать, кто в техникум. Но я решила: не хочу как все! Поеду на учебу не куда-нибудь, а в Москву! В столицу!

Город встретил меня не очень гостеприимно. Первые трое суток ночевала на Казанском вокзале — остановиться-то было не у кого. Но все забывалось, когда утром я выезжала в центр… Необыкновенно! В общем, от счастья голова пошла кругом".

— Хотелось покорить этот большой шумный город?

Бирюкова: «Для меня ясно было одно: получу образование в Москве, а там посмотрим. По примеру старшего брата решила поступать в авиационный институт. Прошло всего два года после Победы, и почти во всех вузах фронтовикам предоставляли разные привилегии. Например, в авиационном общежитие давали только фронтовикам и студентам, чьи родители погибли во время войны. Ни в одну из этих категорий я не попадала. Даже несмотря на то, что вступительные экзамены сдала на „отлично“, оставалась без крыши над головой. Начала узнавать: в каком институте получу место в общежитии. Подружка сказала, что если поступлю в текстильный, жилье мне обеспечено. Пришлось опять сдавать экзамены. Поставили лишь одну „четверку“, остальные — „пятерки“. Я выдержала конкурс — четыре человека на место, и меня зачислили на химико-технологический факультет».

— В институте были отличницей?

Бирюкова: «А как же! Мне даже начислили повышенную стипендию. Я еще умудрялась зарабатывать деньги и оплачивать обучение: учеба была платной — триста рублей в год. На первом курсе я устроилась на шпульно-катушечную фабрику: с улицы затаскивала уголь в котельную, а потом забрасывала его в топку. После работы мылась в раковине холодной водой и шла на занятия. На втором курсе устроилась на полставки лаборантом у профессора Викторова — это был ученый с мировым именем. Увы, он почти ничего не видел, но продолжал работать. Кстати, его сын — знаменитый актер МХАТа Анатолий Кторов. Так что по вечерам я с семьей профессора часто ходила на спектакли. Да и в Большом театре с подружками пересмотрела весь репертуар за те пять лет, что училась в институте. Тогда билеты в Большой приходилось доставать „с боем“. Мы с однокурсницами узнавали график продажи билетов в кассе и приезжали ночью занять очередь. Мы могли себе позволить лишь самые недорогие места — на пятом ярусе. Но во время первого акта выискивали свободные кресла в партере и в антракте перемещались туда».

— Из любого положения находили выход?

Бирюкова: «Старалась. Помогать было некому. Да и вообще мы, студенты-провинциалы, намного цепче москвичей. Всего должны добиваться сами».

— И все для того, чтобы в итоге стать одной из москвичек?

Бирюкова: «Что вы, я и не надеялась остаться в Москве. Тогда была лишь одна возможность зацепиться за столицу — поступить в аспирантуру. И преподаватели предлагали мне такой вариант. А я как представила: сидеть с колбами, колдовать над химикатами, вычислять формулы. Скука смертная! В общем, если бы на пятом курсе не вышла замуж, так бы и уехала к себе в Воронежскую область».

— Первая встреча с будущим мужем вам хорошо запомнилась?

Бирюкова: «Конечно. Мы познакомились с Александром Никитичем, когда я училась на четвертом курсе. Приближался Новый год, мы с соседками по общежитию думали-гадали, как его встретить. Одна однокурсница говорит: „Мой двоюродный брат проходит курс обучения в училище при первом полку связи. Там у него много друзей, будущих лейтенантов!“ Мы уговорили ее пригласить курсантов к нам в гости. С девчонками вынесли мебель из двух комнат. В одной накрыли столы, в другой танцевали — всю ночь напролет… И играли в бутылочку. Среди гостей был и мой будущий муж. Встречались мы с Сашей полтора года. Поженились перед защитой моего диплома. Еще до замужества меня распределили на ситцевый завод в Киев. Но так как я стала женой человека, служившего в Москве, мне предложили работу на Первой ситцевой фабрике — знаменитой Трехгорке. Сразу назначили мастером цеха, дали в подчинение пятьсот человек — почти все женщины».

— Больше, как я понимаю, вопросов с жильем не возникало?

Бирюкова: «Как бы не так! Сначала мы снимали в бараке маленькую сырую комнату. В декабре 1953-го я родила дочку, и мы с мужем решили найти место получше. На поиски ушел не один месяц. Ведь мало найдется желающих жить под одной крышей с кричащим по ночам младенцем. Но нашли — на улице Короленко нам сдали комнату в десять квадратных метров. Государство выделило жилплощадь только спустя два года. Когда мы въезжали в шестнадцатиметровую комнату в доме на Каширском шоссе, счастье было необыкновенное! И прожили там до тех пор, пока дочка не пошла во второй класс, а я не стала главным инженером на Трехгорке. К тому времени мы уже жили вчетвером — почти сразу после рождения дочери к нам переехала свекровь».

— Свекровь для вас лучший друг или кровный враг?

Бирюкова: «Скорее друг. Она переехала по моей просьбе. Мне нужно было срочно выходить на работу, и я попросила ее присматривать за ребенком. Нет, мы жили очень дружно. Откровенно говоря, своей карьерой во многом я обязана свекрови. Едва перебравшись к нам, она заявила: „Кухня, стирка, уборка — это не твое дело. Я все беру на себя“. С утра уезжая на фабрику, я точно знала: ребенка накормят и уложат спать, мужа встретят с работы. А я полностью отдавалась работе».

— Да, вы бойко зашагали по служебной лестнице.

Бирюкова: «Моему карьерному продвижению во многом способствовал новый закон Никиты Сергеевича Хрущева „Об увеличении пенсии“. Пожилые люди уходили на заслуженный отдых, освобождая места нам, молодым специалистам. Но первое время на фабрике мне пришлось несладко. Ведь в те годы декретный отпуск составлял всего-навсего тридцать дней. Хочешь — выходи на работу через месяц после родов, не хочешь — увольняйся. Но муж получал сущие гроши. Если бы мы жили на его зарплату — умерли бы голодной смертью. И я вышла на работу. Кормила Ирочку грудью ночью, а днем сцеживала молоко. Вскоре меня назначили заместителем начальника цеха, а через год и начальником. Шаг за шагом добралась и до Политбюро».

— Добились того, к чему упорно шли долгие годы?

Бирюкова: «Не подумайте, что я амбициозна. Как правило, назначение проходило так: начальник вызывал меня к себе в кабинет и сообщал о новой должности. Сначала я всегда отказывалась. Наотрез. Приводила тысячу аргументов, лишь бы меня не повышали. А меня убеждали в обратном. Так и продвигалась…»

— Вы стали руководителем в довольно молодом возрасте. И у вас сразу все получилось?

Бирюкова: «Знаете, начальник я суровый, строгий и требовательный. Помню, у меня в подчинении на Трехгорке работал начальник строительного отдела. Довольно долго он не выполнял план. Я вызвала его к себе, поговорила. Никаких результатов. Второй раз вызвала, третий — все одно. Что делать? Прихожу домой, говорю мужу: «Научи меня парочке крепких ругательств». Под его диктовку записала нецензурные словечки. Утром на работе вызываю нерадивого начальника к себе в кабинет. И как пошла на него кричать мужицкой бранью! Он в ответ: «Александра Павловна, сразу бы так и сказали. А то я вижу: такая спокойная, думал, еще недельку с планом потянуть».

— А уже будучи в обойме политэлиты, могли отчитать министра?

Бирюкова: «Я — не из пугливых, никогда ни перед кем не робела. Если знала, что человек неправ, высказывала мнение, невзирая на должности. Главное — обвинения и замечания должны звучать убедительно. Министры меня боялись, но уважали. Они знали — я всегда буду говорить то, что думаю. Хватка у меня — мертвая!»

— Дома голос повышали?

Бирюкова: «Как только я начинала говорить приказным тоном, муж тут же меня обрывал: „Замолчи! Ты же не на работе“. Я тут же замолкала. А что? Он прав. Саша — чуткий, заботливый муж. Мы вместе вот уже пятьдесят три года. Так уж сложилось, что я зарабатывала на порядок больше него, да и карьера моя складывалась удачнее. Но Саша ни разу даже не намекнул, что подобное положение вещей его не устраивает. Ко мне он предъявлял единственное требование — хорошо выглядеть. В этом я не могла ему отказать. Все, что зарабатывала, тратила только на себя».

— Значит, элегантная прическа и роскошные наряды, которые копировали миллионы советских женщин, появились благодаря мужу?

Бирюкова: «Конечно. По его настоянию я два раза в неделю ходила в парикмахерскую на укладки. А еще Саша уверял, что я должна носить туфли на высоком каблуке. Потому что я маленького роста. Он-то высокий, стройный… Однажды поехали мы с ним в магазин и прикупили очередное платье. Свекровь встретила нас словами: «Да у тебя платьев уже видимо-невидимо». Муж ей со всей строгостью: «Мама, это не твое дело. Моя жена работает, хорошо зарабатывает и должна красиво одеваться»! Но заказывать наряды в Доме моделей я себе не позволяла — я ведь была у них куратором. Вдруг разговоры пойдут… Покупала обновки за границей, во время командировок. Например, когда ездила в штаб-квартиру ООН, мне платили по двадцать пять долларов суточных. Экономила как могла. Везла из дома копченую колбасу, икорку. Обедала в местных столовых, а ужинала фруктами. На день мне хватало десяти долларов. На оставшиеся деньги покупала вещи.

Еще у меня была знакомая — модельер. Она подрабатывала на дому. Я приезжала к ней пару раз в год, чтобы обновить гардероб к выступлению на съезде. А жакеты мне вязала подруга, которая работала на Сретенке в трикотажном Доме моделей".

— Муж не пытался вам соответствовать? Или его устраивало положение супруга при успешной жене?

Бирюкова: «Когда мы поженились, у Саши было образование всего восемь классов. Я его заставила закончить девятый и десятый. Потом он заочно учился в Высшем военном училище. Ему предлагали служить в Венгрии, в ГДР. Это было очень престижно. Но я ему сказала: „Нам это не нужно — откажись“. Он и отказался. Ведь если уезжать за границу, то уезжать обоим. А для меня это означало бросить любимую работу… Кто мой муж — генерал или солдат, мне совершенно неважно. Главное, что он — замечательный человек. Я его никогда не стеснялась, на все приемы мы ходили вместе. А когда я возвращалась из командировок, он встречал меня хотя и без цветов, но в квартире всегда была идеальная чистота!»

— Александра Павловна, вы пережили смерть дочери…

Бирюкова: «Это случилось в 1970 году. В канун 9 мая я уехала вместе с Брежневым в Прагу. А моя дочь отправилась с друзьями в турпоход. Наша делегация приехала в Чехословакию, и как только я закончила речь на торжественном собрании, мне позвонил Александр Николаевич Шелепин, председатель ВЦСПС, и спокойно так сказал: «Александра Павловна, завтра же возвращайтесь в Москву». Я разволновалась, спрашиваю: «В чем дело? Я плохо выступила?» Он сухо ответил: «Дело не в этом — просто вы срочно здесь нужны».

На следующий день я вылетела из Праги — тем же самолетом, на котором возвращался Брежнев. В московском аэропорту у трапа меня встретили люди и передали записку от Шелепина. В ней сообщалось о трагической гибели моей дочери. Ирочка попала под поезд… Не буду говорить, что я испытала в тот момент. Меня сможет понять только женщина, которая сама перенесла это горе. Моя свекровь пережить смерть Ирочки не смогла. Ее парализовало, вскоре она умерла".

— Тяжело было выбираться из этого состояния?

Бирюкова: «Я расскажу, как я пережила свою трагедию. Надеюсь, мой опыт кому-нибудь поможет… Можно плакать, горевать и пять, и десять лет, но это не даст успокоения. Я по уши загрузила себя работой. Приезжала домой выжатая как лимон. После смерти Ирочки за год я съездила в тридцать командировок. Но, конечно, без поддержки любимого мужа я бы вряд ли сумела выдержать. Еще до похорон Ирочки мне выделили другое жилье, в старых стенах мне все напоминало о ней, я не могла там находиться. В новой квартире было несколько лоджий. Первое, что сделал муж, — наглухо запер все выходы на них. Я была вне себя от горя, мне не хотелось жить… Саша спрятал фотографии дочери и не показывал их мне в течение трех лет. А когда мне кто-то звонил, прежде чем позвать меня к телефону, он просил не высказывать мне сочувствия, не напоминать о случившемся.

Когда Ирочка погибла, я была еще молодой женщиной, мне исполнился всего сорок один год. Очень хотела еще родить. Лечилась у лучших врачей. Все напрасно. Доктора называли всего одну причину, из-за которой я не могла забеременеть: смерть дочери вызвала сильнейший психологический шок. Даже мой муж однажды сказал: «После смерти Ирочки ты стала холодной женщиной». Еще бы! Часто вспоминала слова своей мамы: «Что ты делаешь? Все работаешь да работаешь. Нельзя, чтобы в семье был только один ребенок. Ведь после смерти родителей ребенку будет одиноко жить на свете». Пожалуй — это единственное, о чем я жалею в этой жизни. С другой стороны, всегда думала — а как же работа? Как много дел еще нужно сделать!"

— Судьба не раз испытывала вас на прочность. Вскоре после гибели дочери неизлечимо заболел муж.

Бирюкова: «Саше неудачно сделали операцию на позвоночнике. Вот уже многие годы он лежачий больной. Но ничего, мы научились с этим жить. Главное, что он есть…»

— Вас называли «советской Маргарет Тэтчер». А вам довелось лично встречаться с премьер-министром Англии?

Бирюкова: «Конечно. Я ее сопровождала во время визита в Москву в 1987 году. А через два года ездила в Великобританию с официальной делегацией. Тогда в английской прессе появились статьи, где нас сравнивали. Журналисты даже подметили, что на вопрос: «Какую роль играет муж в вашей карьере?» мы с ней ответили одинаково: «Он мне помогает». У меня до сих пор хранится та газета.

Маргарет Тэтчер произвела на меня приятное впечатление. Позволила общаться по-простому, по-женски. Однажды произошел казус. Тэтчер устроила небольшой прием, человек на сорок. Я пришла в костюме бирюзового цвета. И вдруг увидела, что и Тэтчер в наряде такого же цвета! Окружающие не могли этого не заметить — я сидела через одного человека от нее. Но никто виду не подал…

Я побывала в резиденции Тэтчер на Даунинг-стрит. Она мне даже спальню свою показала! В розовых тонах. Площадь небольшая — где-то двадцать пять квадратных метров. Широкая кровать, гардероб, туалетный столик. И все. Ничего лишнего.

В 1986 году я встречалась и с Ким Ир Сеном. Он сделал мне роскошные подарки: норковый палантин, графин и два стакана из полудрагоценного металла. Но пришлось все отдать в фонд государства. Мы могли оставить подарок себе только в том случае, если он стоил не больше двадцати рублей".

— В свое время ходили слухи, что в кругах высшей партийной элиты есть так называемый клуб кремлевских жен. Вы были туда вхожи?

Бирюкова: «Клуб действительно существовал, но официальное название отсутствовало. Хотя с формальной стороны вы правы. Это было некое сообщество жен высокопоставленных особ. Они приглашали меня на свои встречи уже после двадцать четвертого съезда, когда я стала кандидатом в члены ЦК. Заседания клуба проходили в Кремле, туда съезжались супруги послов, советников-посланников и, конечно, первые леди. Я была знакома с Викторией Брежневой. Очень простая женщина, одевалась скромно и дорогие украшения носить себе не позволяла. Не то что Раиса Максимовна, на которую половина Дома моделей работала. Горбачева вообще общалась довольно менторским тоном, была очень амбициозна. Супруга Шеварднадзе Нанули Ражденовна строила из себя гениального художника, хотя на самом деле она очень ошибалась в своих возможностях. Да и характер не подарок — слишком высокомерна.

Как правило, в клубе мы вели светские разговоры: о правилах поведения, об этике. Летом, когда начиналась пора отпусков и Горбачевы выезжали в Сочи, Раиса Максимовна приглашала к себе домой женщин из клуба. Мы рассаживались в плетеных креслах в тени деревьев и подолгу беседовали. Но вопросы политики никогда не затрагивали".

— Как вы считаете, почему среди жен высокопоставленных чиновников было мало красавиц?

Бирюкова: «Во-первых, пока их мужья добирались до вершин влас-ти, они состарились. Во-вторых, к этому моменту все стали бабушками, нянчились с внуками. В-третьих, и это, пожалуй, самое главное, они были домашними женщинами, не работали».

— Александра Павловна, вы сделали головокружительную карьеру — от бедной девушки из провинции до кандидата в члены Политбюро. В чем секрет вашего успеха?

Бирюкова: «Формулу своего успеха я вывела давно. На первом месте работа, на втором — все остальное. Хочешь карьерного роста — отдавайся профессии. Но и личная жизнь тоже важна. Но мне с этим повезло. Я прожила с любимым человеком, который поддерживал меня во всем».