У него низкий, хорошо поставленный голос, он обволакивает и гипнотизирует. Даже жалко прерывать его монолог своими вопросами. Видимо, мысленно он уже сам не раз на них отвечал.

«Нет, — говорит, — злости нет, только огромная усталость и опустошенность от этого затянувшегося фарса».

Фарсом Михаил называет свои отношения с мамой, самым близким ему человеком — по крови, но не по духу.

Михаил Болдуман — сын известного в свое время красавца, актера МХАТа Михаила Пантелеймоновича Болдумана и знаменитой дрессировщицы Натальи Юрьевны Дуровой. Сын, как он сам говорит, блудный и нежеланный, так и не сумевший вписаться в идеальный мир, придуманный его матерью.

-Чай? Кофе? Коньяк? — очень мягко, но настойчиво предлагает хозяин. Есть в его облике что-то невероятно уютное и располагающее, даже его крохотная квартирка (бывшая дворницкая, в которой нет кухни, зато потолки — высоченные) кажется дворянским гнездом. Хочется забраться с ногами в широкое кресло, накрытое клетчатым пледом, прихлебывать обжигающий чай и вдыхать аромат душистого, сладковатого трубочного табака.

Он лукаво щурит глаза и внимательно рассматривает меня сквозь сизый дым.

Сказать, что я люблю мужчин, курящих трубки, это не сказать ничего. Я их обожаю. Люди с трубкой — это особая каста в мужской иерархии, немного надменные, медлительные и очень основательные. Болдуман не исключение, его образ нисколько не портят испачканные сажей пальцы, а раскуривание трубки и вовсе превращается в целый ритуал, позволяющий держать многозначительные паузы.

Мы перебираем вырезки из газет, интервью Натальи Юрьевны, словно написанные под копирку, одинаковые вопросы, одинаковые ответы: «А ваш сын продолжает династию Дуровых? — Нет, но он…» Далее возможны варианты: «Миша у нас талантлив. Сейчас он доктор наук. Занимается сложной проблемой — беспозвоночные моря и суши, паразитология, океанология и спасение морских вод от заражения химическими отходами». Или: «Судьба наградила двух любящих супругов. Она подарила им смышленого малыша, настолько одаренного, что в полтора года он умел читать, в четыре поступил в школу, а в четырнадцать — в университет. Сейчас Михаил Михайлович Болдуман — доктор биологических наук, ученый и преподаватель. Он всегда был с отцом, а с мамой чаще общался по телефону» (из буклета, посвященного 140-летию династии Дуровых).

— Михаил Михайлович, много детей известных людей испытывают комплекс неполноценности на фоне ярких пап и мам, переживают из-за собственной нереализованности. Или бесконечно судятся и делят родительское добро. Не является ли наш разговор некой обидой или местью?

Михаил: «Конечно, обидно, когда мать абсолютно не уважает своего сына, и в этом случае неважно — известный она человек или нет. Да и как иначе я могу относиться к подобным статьям? Она зачем-то рассказывает обо мне заведомую неправду: говорит, что я доктор наук, причем проблем, которыми я якобы занимаюсь, хватило бы на пять институтов. В некоторых материалах появлялась информация, что я знаю аж семнадцать языков. Когда после этих публикаций я звонил ей с вопросом: «Мать, зачем ты все это рассказываешь?», то в ответ получал лишь откровенную чушь: либо она безыскусно врала, либо отказывалась разговаривать, ссылаясь на занятость и работу.

Я несколько лет подряд пытался с ней по-хорошему договориться, умолял не сочинять обо мне небылицы. Хотя я из тех, кто считает, что сор из избы выносить надо. Иначе этот «сор» загнивает, и образуется такая атмосфера, в которой невозможно жить.

Но для того, чтобы хоть как-то попытаться понять и оправдать свою мать, хочу сказать, что несколько лет назад я работал преподавателем в школе при итальянском посольстве. Тогда и заказал себе визитные карточки специально для посольства. По-итальянски слово «дотторе» значит всего лишь «человек с университетским дипломом». Да что там — у итальянцев любой учитель именуется не иначе как «профессоре». И когда я оставил такую карточку матери, она мне перезвонила и спросила: «Миша, ты что — доктор?» Я ей все подробнейшим образом объяснил, но она уже ухватилась за это слово".

— Чем она мотивировала свои фантазии? Может, давала понять, что именно таким мечтала бы видеть сына?

Михаил: «Наталья Юрьевна не утруждала себя мотивировкой. Но мне кажется, что таким образом ей хотелось продолжить ту легенду, в которую она превратила свою жизнь, тщательно отредактировав и судьбы, и всю генеалогию династии Дуровых. Вот ее-то она и планировала продолжить мной. Но я ведь живой человек, а не материал для создания красивой сказки. Кроме того, я не вижу причин стесняться своей нынешней профессии! Конечно, я не доктор наук, и никаких открытий, званий и ученых степеней за мной не числится. Да, я выпускник МГУ, окончил кафедру, которая тогда называлась кафедрой низших растений, а теперь более грамотно — „Альгология и микология“, то есть водоросли и грибы. Однако после окончания университета по специальности я работал меньше года и в науку возвращаться не намерен. И самое интересное, что мать это прекрасно знает. Мне нравится моя работа, я чувствую себя на своем месте. Я перевод-чик с нескольких европейских языков, профессионально работаю с французским и итальянским. Но поскольку я сопровождаю группы туристов, то на разговорном уровне знаю еще три-четыре языка».

— Неужели ваша мама считает, что быть переводчиком и экскурсоводом — это слишком мелко для потомка семьи Дуровых?

Михаил: «Да нет, просто в ее представлении моя нынешняя должность — турдирек-тор — не входит в категорию значимых профессий. Слава богу, она еще в детстве поняла, что у меня нет никакой предрасположенности к дрессуре, и не стала меня этим насиловать».

— Про то, каким крутым нравом обладает Наталья Дурова, в цирковой среде ходят легенды…

Михаил: «У матери очень сложный характер, на работе она скорее исполняет роль барыни-крепостницы. И пообщавшись с персоналом, вы поймете, что всех сотрудников и дрессировщиков она рассматривает в качестве своей собственнос-ти и обращается с ними соответственно. Поверьте, я знаю всю эту кухню изнутри, потому что в юности работал там какое-то время художником-оформителем сцены. Мать очень любит окружать себя своего рода приживалками из числа работников своего театра».

Фотографироваться Михаил Михайлович не любит с детства. Наверное, поэтому у него — человека, объехавшего полмира, — так мало собственных снимков. Прак-тически все семейные фото остались дома у Натальи Юрьевны. «Мне комфортнее во всем ощущать себя отдельно от матери, поэтому у меня нет ни одной нашей совместной фотографии», — говорит Болдуман.

Михаил: «Родился я 8 февраля 1967 года, моему отцу было… во всяком случае, я считаю Михаила Пантелеймоновича Болдумана своим отцом. Хотя на этот счет в народе циркулируют разные слухи — все-таки когда я родился, папе было шестьдесят восемь лет, а маме — тридцать три. Но для меня он был отцом по сути, а уж биологическим или нет — это не главное».

Михаил Пантелеймонович Болдуман, народный артист СССР, прославленный мэтр мхатовской сцены, был вхож в семью Дуровых на правах друга Юрия Владимировича, отца Наташи. Именно он поддержал девушку, когда в автокатастрофе разбилась ее мама, актриса Зинаида Тимофеевна Бородина. А спустя год Наталья Юрьевна и Михаил Пантелеймонович решили пожениться, но в загсе пара получила отказ. Оказалось, что в тот период существовал запрет на браки, если возрастная разница между супругами составляла больше двад-цати пяти лет. Дуровой было двадцать, а Болдуману — пятьдесят шесть…

Но молодые не растерялись и отправились в церковь — узаконить свои отношения перед Богом. Обвенчали «нестандартную» пару без проблем, однако оформить свой гражданский статус Болдуману и Дуровой удалось лишь в шестьдесят седьмом году, когда родился маленький Миша. По всей видимости, беременность Натальи Юрьевны и впрямь стала неожиданностью для супругов. Это сейчас никто не удивляется «молодым» семидесятилетним отцам, а по тем временам такой папа — случай просто уникальный. Тем более что детей у знаменитой четы не было больше тринадцати лет! Как неоднократно рассказывала в интервью сама Наталья Юрьевна, месяцев до семи (!!!) она вообще не подозревала о своем интересном положении — думала, что у нее завелся солитер, так как она очень сильно похудела.

Михаил: «Про солитер — это точно, я и сейчас довольно вредный… Подозреваю, что матери даже в голову не приходило, что у них могут быть дети. Должен признать, она — человек, фанатично преданный работе, и супружеские, любовные и сексуальные отношения для нее никогда не являлись главенствующими факторами в жизни. Не буду оспаривать и оценивать взаимные чувства родителей — вероятно, в то время они любили друг друга, хотя виделись крайне редко из-за постоянных гастролей.

И тем не менее я давно знаю, что родился я совершенно случайно и явно не был долгожданным младенцем. Вы можете представить себе реакцию шестнадцатилетнего пацана, когда ему в ходе какого-то семейного конфликта говорят: «А ты вообще не должен был появиться на свет. Что же за подонка я произвела на свою голову!»

— Жестоко…

Михаил: «Скорее неумно, просто глупо. Уж родила — так родила. Хотя признаю, что в переходном возрасте я действительно вел себя далеко не лучшим образом. Сейчас модно рассказывать, что «звездные» дети как сыр в масле катаются, но мое детство ничем таким не отличалось. Оно у меня было довольно-таки скучное. Если говорить о вещах материальных, начиная от питания и заканчивая одеждой, то никаких особых проблем не возникало. Тем более что я очень любил школьную форму и никогда ничего не просил. Первые джинсы мне купили в 1979 году, и то только потому, что моя мать весьма внимательно относится к таким вещам, как символы престижа. Для нее было важно, чтобы я одевался не хуже детей ее знакомых. Кстати, я эти джинсы терпеть не мог и до сих пор ничего подобного не ношу.

В детский сад я не ходил вообще. В том возрасте мною занимался в основном отец. Знаете, я хочу честно сказать, что практически не бываю у него на кладбище, не выполняю какие-то ритуальные нормы, не ухаживаю за могилой, я вообще человек неверующий. Но он постоянно в моем сердце, я о нем думаю и бесконечно благодарен ему за то, что он меня вырастил".

— Как же вы находили общий язык? Ведь отец вам в дедушки годился…

Михаил: «Да, но при этом он был физически очень здоровым человеком. Когда я пошел в первый класс, ему исполнилось семьдесят пять лет, но никто не давал ему больше шестидесяти. Папа каждый день серьезно упражнялся с гантелями и меня старался приучать к спорту. А то ведь мать раскармливала меня нещадно! Мне кажется, она вообще путала такие понятия, как питание и воспитание. Считала — раз ребенок накормлен и в дневнике нет замечаний, то и беспокоиться особо не о чем. Вот сейчас я силюсь вспомнить хоть какие-то моменты близкого, душевного и доверительного общения с матерью, но, хоть убейте, ничего на ум не приходит. Причем мне не хотелось бы, чтобы вы подумали, что я ее за это сильно виню. Как я уже говорил, она из тех людей, для которых работа — смысл жизни. И я родителей во многом понимаю, так как сам очень работоспособен. Просто у каждого свои жизненные ценности. Для кого-то это семья и дети, для других — их дело. Конечно, я обращал внимание на более молодых отцов своих одноклассников, но с моим мне было гораздо интереснее. Мы с ним много общались, говорили об истории, о нашем обществе.

Мой отец — молдаванин по происхождению. Правда, до конца расшифровать фамилию Болдуман мне так и не удалось. Одни говорят, что слово «болдум» значит «булавка», другие переводят его как «трактир». На мой взгляд, молдавские гены предохраняют человека от такого порока, как алкоголизм. Будучи биологом по образованию, могу сказать, что очень долго у южных наций именно в этой сфере шел ес-тественный отбор.

Так же как и мать, папа не представлял своей жизни без работы. И покуда он играл на сцене — то есть лет до восьмидесяти — он прекрасно чувствовал себя и физически, и умственно. Потом, конечно, возникли проблемы со слухом и со зрением. А когда он ушел из театра, у него начались сбои в психике. Представьте себе, мне пятнадцать лет, отец днем общается со мной адекватно, а ночью вдруг будит в три часа со словами: «Миш, помоги мне собрать чемоданы. Театр уезжает в Тулу». Или ему мерещился какой-то мой друг, которого он просил уйти, хотя понятно, что ночевать у нас никто не оставался. Достаточно долго приходилось его переубеждать, а наутро он этого уже не помнил".

— А как вам кажется — ваши родители были счастливы в браке?

Михаил: «Насчет их межличностных отношений мне говорить довольно сложно. Мой отец был потрясающе красив, обладал сильной мужской харизмой. И конечно, ничто земное было ему не чуждо — видимо, сказывалась южная кровь. У него до самой старости водились любовницы. Уже после папиной смерти мы нашли целый архив — несколько сотен писем его пассий. Мать сгоряча даже прокляла его, потом, правда, забрала свои слова обратно. Понятно, что у каждого актера есть поклонницы, и не факт, что со всеми он состоял в сексуальной связи. Но и святошей его тоже не назовешь. Опять же после смерти отца я узнал от матери, как он рассказывал ей, что в двадцатые годы употреблял кокаин, у театральной богемы это было модно. Я, кстати, в свое время тоже много чего из этой серии перепробовал. Страсть к экспериментам, знаете ли…

Но несмотря на все эти частности, на мой взгляд, родители общались достаточно мирно. Хотя, конечно, в последние годы жизни отца матери частенько приходилось нелегко. Но она неплохо контролировала себя. Иногда, правда, в сердцах могла буркнуть себе под нос: «Да когда же, старый хрыч, все это кончится!»

— Я не случайно задала предыдущий вопрос. Не отразились ли их семейные отношения на тех чувствах, которые Наталья Юрьевна испытывала к вам?

Михаил: «Безусловно, отразились. Вернее, не столько их отношения, сколько их образ жизни — родителям было просто не до меня. В итоге из детства мне почти нечего вспомнить: ни пионерлагерей, ни воскресных походов в зоопарк, ни поездок всей семьей к морю. Меня держали практичес-ки взаперти — может, поэтому сейчас я так страстно люблю путешествовать. Из меня хотели вырастить какое-то тепличное растение под названием „вундеркинд московский“, что тогда считалось очень модным. Вот почему Наталья Юрьевна так любит рассказывать до сих пор, что я пошел в школу в четыре года, — хотя это абсолютная чушь. Меня отправили в первый класс в шесть лет. Действительно, я уже умел читать и писать, но я был не вундеркиндом, а совершенно нормальным ребенком. Да, я мог назвать столицы всех стран мира, но ведь для этого нужен не ум, а хорошая память. Я знал их, как любой современный ребенок знает имена всех покемонов или марки машин. Спасибо отцу, он пристрас-тил меня к географии».

Михаил: «Честно говоря, я до сих пор считаю, что тот тщеславный порыв, который заставил мою мамашу отвести меня в школу раньше положенного, стал огромной ошибкой. Не нужно лепить из детей вундеркиндов. Глупо отдавать даже очень способного ребенка в коллектив, где все старше его — это просто преступление. Это в зрелом возрасте разница даже в десять лет несущественна. А для детей год или два — уже огромная пропасть, совершенно разные интересы и взгляды. „Благодаря“ этому у меня в школе почти не было друзей. Причем я не был каким-то ботаником, меня не унижали и не третировали, но общности не возникло».

Школа № 31 располагалась в районе Белорусского вокзала и славилась тем, что учились в ней дети достаточно известных и творческих людей. Они проявляли такое свободомыслие, что учебное заведение трещало по швам, а педагоги хватались за голову. На два класса старше Болдумана учился Миша Ефремов, о его «детских проказах» в школе до сих пор ходят легенды. Не уступал ему и Саша Басов, сын актера Владимира Басова. Он оказался одним из немногих сверстников, с кем Болдуман смог найти общий язык.

Михаил: «Басов учился в параллельном классе, а я — вместе с Юлей Рутберг, она жила в двух шагах от меня, я частенько бывал у них в гостях — мы все очень дружили. Если бы в моей жизни не появился Сашка, то как творческая личность я бы вряд ли состоялся. Именно он разрушил круг моего школьного одиночества».

Саша Басов тоже жил по соседству с Мишей Болдуманом, но Наталья Юрьевна была категорически против их общения. По словам Михаила Михайловича, Саша в юности отличался полным раздолбайством. Этот умнейший, великолепно образованный человек в школе слыл двоечником, только по литературе имел стабильную «пятерку». Просто все, что было ему неинтересно, он игнорировал.

Михаил: «Хотя в девятом-десятом классе мы и выпивали, и шатались по ночной Москве, заводили какие-то сомнительные знакомства, но в то же время с упоением обсуждали темы вселенского масштаба: эволюция человека, например. Не говоря уже обо всем, что связано с искусством. Одно время он увлекался древнерусским язычеством, затем футуризмом, мы даже ставили спектакли на сцене Музея Владимира Маяковского. У нас было очень полнокровное общение. Мы выросли, Саша стал режиссером — снимает кино. На его счету работа над фильмами „Бандитский Петербург“ и „ДМБ“, но в основном он работает в телевизионных проектах. У него прекрасная семья. Его гражданская жена — очень красивая женщина, актриса Катя Лапина. Я до сих пор называю его Хлюль, хотя он с детства недолюбливает это прозвище. Объяснить его происхождение достаточно сложно: Сашка в детстве был очень расхлябанный (чисто фонетически — Хлюль). А он меня зовет Мишель».

Рассказывая о собственных увлечениях, Михаил Михайлович явно скромничает. Он известен и в Москве, и в Петербурге как талантливый литератор, обладающий искрометным юмором. Когда он выступает на литературных вечерах вместе со своим другом Евгением Мякишевым, попасть в зал — настоящая удача. Но об этой части своей жизни Болдуман не очень любит рассказывать. Считает, что к любому творчеству нужно относиться с должной долей иронии, а уж к своему — и подавно. Очень просил не включать в материал его стихи. А зря.

Михаил: «Скажу сразу — мои литературные творения ограничиваются пародийным жанром. Была такая книга в 20-е годы, называлась „Парнас дыбом“. Написали ее три человека (все трое — литературоведы), в форме такой своеобразной игры. Они взяли расхожие сюжеты: „У попа была собака“ и „Жил-был у бабушки серенький козлик“ и представили себе, как они бы выглядели в изложении разных авторов, от Пушкина до Гоголя. Еще в детстве мне очень полюбился „Парнас дыбом“. Я решил развить идею и стал на досуге пописывать. Возможно, в этом году выйдет моя книга — сюжеты те же самые, но на этот раз стилизация под Антона Чехова, Эдуарда Лимонова, Ильфа и Петрова, Иосифа Бродского, Бориса Гребенщикова, Василия Аксенова, Дмитрия Пригова — всех тех, кто мне в той или иной степени нравится».

Вдобавок у Болдумана редкий талант экскурсовода, он входит в пятерку лучших экскурсоводов Москвы, сопровождающих группы в Европу. И уж совершенно уникальный его дар — каллиграфия. Михаил Михайлович умеет мастерски копировать любые почерки, разрабатывает шрифты для компьютерных программ и снимается в кино. Точнее, обычно снимается его пишущая рука, изображающая кисть Лермонтова, Ломоносова или Горького. А друзьям по их просьбе он время от времени подписывает книги от «авторов» — Ахматовой, Лермонтова, Бернса и многих других.

— Неужели для зрителя важно совпадение почерка в фильме?

Михаил: «В первую очередь это важно для режиссера, стремящегося к максимальной достоверности. Когда в кадре показывают какой-то оригинальный документ, а потом появляется рука, пишущая „за героя“ другим почерком, — это, несомненно, сразу бросается в глаза. И потом, все сейчас умеют писать шариковыми ручками, а нужно, чтобы герои в исторических картинах владели пером, что по нынешним временам большая редкость».

Сейчас с участием Михаила Михайловича на канале «Культура» выходит целый цикл документально-игровых фильмов в программе «Цивилизация» — о всемирно известных ученых. Он только что вернулся с озвучания картины «Атомный век», посвященной Вернеру-Карлу Гейзенбергу — отцу атомной бомбы. Там он не только пишет за знаменитых физиков Гейзенберга и Нильса Бора, но и говорит за них по-немецки.

— А вы замечаете за собой недостатки, которые достались вам от родителей?

Михаил: «Да, мне пришлось изрядно над собой поработать. Один из недостатков, доставшихся мне от матери, я изжил в армии. Мать моя — на сто процентов цирковой человек, она с самого детства вела цыганский образ жизни, и ни о каком даже минимальном порядке в квартире говорить не приходилось. Дома у нее вечно страшная грязь, то есть ее понятия о гигиене весьма своеобразные. В школьные годы я был таким же, но этот недостаток я в себе изжил».

— И все же вы упомянули про свои неблаговидные поступки — может, вы просто сами довели маму до такого состояния?

Михаил: «Вы знаете, я всегда чувствовал себя в семье лишним. Но особенно остро это проявилось в подростковом возрасте. Тогда я и стал совершать, мягко говоря, неоднозначные поступки. Я могу о них рассказать, я себя вовсе не хочу выставить ангелом, потому что действительно поступал плохо. Но к сожалению, в то же время произошли такие события, которые продемонстрировали мне не самые лучшие черты моей матери.

Незадолго до окончания школы у нас в классе сложилась такая хулиганистая компания, что называется, дурная. И в четырнадцать лет, когда мне уже до зубовного скрежета надоела роль комнатного вундеркинда, нестерпимо захотелось подружиться с ними любым путем. Они предпочитали проводить досуг за картами и вином, и меня, выражаясь на уголовном жаргоне, развели как лоха. Дали выиграть в карты шестьдесят рублей — по тем временам большую сумму. Я ее, естественно, тут же потратил: купил аквариум и книги, остальное мы все вместе прогуляли. А спустя пару недель меня уже нагрели на сто восемьдесят целковых. Нужно было срочно найти деньги, чтобы вернуть карточный долг, а зная крутой нрав своей матери и уже столкнувшись с тем, как она в ярости закатывает истерики, я решил ей ничего не говорить. Тем более что помощи от нее ждать не приходилось.

Конечно, тогда я поступил плохо, но, с другой стороны, ничего смертельного не совершил. Для того, чтобы расплатиться с карточным долгом, мне пришлось обратить свой взор на родительскую библиотеку. Я выбрал несколько дореволюционных изданий, которые были покрыты слоем пыли в палец толщиной. Я знал прекрасно, что моя мать их не читает и они стоят просто для престижа. Вот и подумал, что, продав несколько книг, я смогу расплатиться с долгом. А для себя уже твердо решил, что общаться с этой компанией больше не стоит… Сейчас мать боится напоминать мне ту давнюю историю, потому что отлично знает — если она вспомнит про книги, то я вспомню про топор".

— Про какой топор?!

Михаил: «Когда спустя какое-то время пропажа обнаружилась, начался дикий скандал. Мать кричала, заламывая руки: «Мой сын — вор! Какого подонка я родила!» Я пытался ей что-то объяснить, оправдаться, но все без толку… Более того, в меня полетел топор. Я не преувеличиваю. Еле успел захлопнуть дверь. Несколько суток я провел на вокзале. Потом, конечно, вернулся домой. Отец на тот момент уже потерял роль лидера в семье, повлиять на ситуацию и защитить меня он не мог, хотя и делал такие попытки.

По возвращении я попробовал поговорить с матерью, но вместо диалога она вызвала домой милиционера и сказала: «Пускай он с тобой разговаривает». Так меня поставили на учет в детской комнате милиции. Вот все ругают ментов, а мой наставник Лев Федорович Лопаткин, которого я помню до сих пор, оказался тем единственным человеком, который смог меня выслушать и понять, — за что ему огромное спасибо".

— Предположим, вы поменялись с мамой местами. Как бы вы повели себя с сыном, распродающим семейное добро?

Михаил: «Мне, конечно, сложно представить себя на ее месте, так как у меня нет детей. Но выслушать и хотя бы попытаться понять человека любого возраста очень важно. Хотя если вернуться на двадцать с лишним лет назад, я бы не стал сдавать родного сына в милицию. И не потому, что люди плохие работают, — как раз наоборот, милиция оказалась и мудрее, и добрее самых близких родственников. Просто, на мой взгляд, таким образом признается полное фиаско матери в воспитании собственного ребенка».

— Позже Наталья Юрьевна не пыталась обсудить ситуацию, что-то объяснить, помочь вам?

Михаил: «Нет, с того момента у нас началось отчуждение. Как только я затрагивал темы, пусть для нее болезненные, но важные для каждого взрослеющего человека, мне мгновенно затыкали рот: „Все, хватит. Замолчи. Не раздражай меня, не зли“. Для моей матери всегда было принципиально важно, чтобы события развивались только по ее заранее продуманному жизненному плану. Как только кто-то или что-то нарушало его, эти досадные явления или люди сразу же переставали для нее су-ществовать. Она считала, что проще вычеркнуть их из своей жизни. К сожалению, она предпочитает иметь дело только с удобными ей людьми».

«У меня два сына: Михаил Михайлович Болдуман — доктор биологических наук и Яков Натальевич Дуров — шимпанзе» (из интервью Натальи Дуровой газете «Труд»).

— Считаете, что животных Наталья Юрьевна любит больше, чем людей? Например, того же шимпанзе Яшу.

Михаил: «Знаете, животные более управляемы, а для нее, как вы, наверное, уже поняли, любовь и власть — понятия, неразрывно связанные. Я вообще очень настороженно отношусь к тем, кто говорит, что животных он любит больше, чем людей. Что-то в этом есть неправильное».

— А когда умер отец, общее горе вас не сплотило?

Михаил: «Мы стали еще больше отдаляться. В студенческие времена мать пыталась меня достаточно жестко контролировать, но, кроме взаимного вранья, никакого общения у нас не получалось. К тому же мы продолжали жить в одной квартире, и скандалы следовали один за одним. Как только у меня появилась возможность снимать комнату, я тут же от нее съехал. С 1991 года мы живем отдельно, и она даже не знает, что происходит в моей жизни, поэтому в интервью отделывается уже заученными выдуманными фразами».

— Разъезжались тоже со скандалом?

Михаил: «Я предлагал разменять квартиру на Тверской, но мать ни в какую не соглашалась, хотя прекрасно понимала, что я не смогу вечно скитаться по съемным углам. В итоге она выделила мне 11-метровую комнату в 70-метровой квартире и выкупила ее у меня. Я как раз тогда работал над большим проектом, переводил книгу про Чайковского. Гонорар добавил к полученной сумме и купил вот эту квартиру. Привел ее в жилой вид, правда, на это потребовалось практически столько же, сколько она стоила. Мать побывала здесь один лишь раз».

— Вы столько лет живете отдельно, и почему-то по-прежнему один, без семьи…

Михаил: «Я принципиальный холостяк, потому что я самодостаточный человек. И это не значит, что я женоненавистник и монах. Просто мне легче жить одному. Причем чем больше я смотрел на своих женатых однокурсников, даже на счастливые браки, — я понимал, что этого счастья мне не нужно, у меня другие интересы. Мое счастье — это дорога и свобода. Знаете этот вечный аргумент, что некому будет в старости стакан воды подать? У меня в изголовье всегда графин с водой стоит, а уж до него я как-нибудь дотянусь».

— Неужели Наталья Юрьевна никогда не говорила, что хочет внуков?

Михаил: «Нет, это она делает регулярно. Но я отвечаю, что в ближайшее время ничего подобного не предвидится. Лет с пятнадцати, когда между нами зародилось недоверие, я всегда скрывал от нее свою личную жизнь. Да и общественную тоже».

— А как она отреагировала на то, что вы бросили науку?

Михаил: «По-моему, никак. Я как был солитером, так им и остался».

— Вы допускаете перспективу сближения с матерью или вы уже окончательно закрыли двери?

Михаил: «Во многом это будет зависеть от ее реакции на вашу статью. Возможно, ее обуяет глупый гнев и она скажет: „Как ты смел?!“ Тогда я просто напомню ей, что неоднократно просил ее не врать обо мне. Даже, представьте себе, не имея возможности объясниться лично, написал матери письмо. Но она и его проигнорировала. Долгое время мы придерживались полуофициозных отношений: рядовые поздравления с Новым годом и с 8 Марта. Но затянувшаяся череда лжи и на них поставила крест».

— Вы считаете, что Наталья Юрьевна способна понять крик вашей души? Мне кажется, конфликт зашел слишком далеко.

Михаил: «И мне тоже. Но я делаю это скорее для себя. Надоело слушать, как над тобой смеются однокурсники, многие из которых остались в науке. Они звонят мне и просто забавляются над рассказами матери. Получается, что в глазах друзей и коллег я выгляжу просто по-дурацки».

— Вы никогда не задавались вопросом — счастлива ли ваша мама?

Михаил: «Я думаю, что она счастлива и несчастлива одновременно. Счастлива тем, что имеет свою любимую, фанатично обожаемую работу, с другой стороны — зря она меня родила. Я, может быть, поэтому и не хочу детей. Я ведь знаю, что мне свойственны определенные недостатки, которые могут на них негативно отразиться. Нет, я не властный, не вспыльчивый, как мать, — тут совсем другое. Просто то, что я недополучил в детстве, я и сам не смогу никому передать.

Поэтому мне хотелось бы сказать всем женщинам, которые много работают и очень увлечены карьерой: хорошенько подумайте, прежде чем заводить ребенка, — нужен ли он вам? И что для вас важнее — малыш или работа? В противном случае все выльется в такое же отчуждение, как у меня с моей матерью".