— Первый вопрос к ребятам. Вспомните свои ощущения: вот вы приходите на кастинг и видите, что оценивать вас будет женщина…

Сережа: Мне кажется, что присутствие женщины, наоборот, делает обстановку более комфортной и какой-то совсем домашней. Мой первый кастинг был еще в мюзикл «Метро». Хотя в «приемной комиссии» сидело много людей, с первой же минуты стало понятно: главная здесь именно Катя. А она сразу располагает к себе, с ней можно чувствовать себя свободно и не зажиматься.

Саша: Лично я вообще не хотел идти на кастинг. Когда набирали актеров в «Нотр-Дам», мои друзья гнали меня на пробы чуть ли не пинками. Я приехал с периферии, и мне казалось, что в кастингах участвуют люди, уже зарекомендовавшие себя, поэтому шел с самыми худшими мыслями. Но, увидев среди серьезных лиц улыбающуюся Катю, которая подбадривала меня, искренне давая понять, как хочет мне помочь, тут же расслабился.

Катя: Дело все в том, что я сама — в прошлом актриса и очень хорошо понимаю, какое это испытание для артиста. Чтобы дать человеку возможность раскрыться, надо суметь создать особенную атмосферу. Каждый должен чувствовать, что именно он для нас особенно важен. Мы, может быть, через тридцать секунд забудем о человеке, которому отказали, а для него это станет чудовищной травмой. Поэтому в какой-то момент я изобрела формулу, которая веселит ребят до сих пор, но она оказалась очень действенной. Всем не прошедшим по конкурсу я говорила: «Вы слишком хорошо для нас поете». И человек выходил окрыленным: пусть его не взяли, но его талант оценили. Я действительно всегда страшно боюсь, что мы кого-то не разглядим, кого-то пропустим, поэтому мое внимание к ним — искреннее. Кроме того, я помню каждого из этих тысяч ребят, которых мне приходилось слушать за все эти годы.

Сережа: На «Нотр-Даме» был такой случай: уже после окончания кастинга Алексей Секирин, парень Насти Стоцкой, попросил Катю еще раз его послушать. Это был будущий Феб. Пел он отлично, и Катя не могла понять, как же так, ведь она не могла его не заметить. Оказалось, что именно в тот момент, когда он пел, она на несколько минут выходила из зала. Вот так может решиться судьба.

Саша: Для нас после «Метро» и «Нотр-Дама» участие в кастинге на «Ромео и Джульетту» было просто кошмаром — ведь нас слушали в общем порядке. Мы тряслись от волнения гораздо больше новичков — они смотрят на нас как на звезд, и вроде все свои, и Катя нас любит, но мы-то знаем: старые заслуги не учитываются. Кто-то споет лучше, и возьмут его.

— Помимо юных мальчиков и девочек, впервые пробующих свои силы на сцене, во всех ваших мюзиклах участвовали звезды: Филипп Киркоров играл драматическую роль в «Метро», Вячеслав Петкун надел горб для роли Квазимодо в «Нотр-Дам де Пари», Николай Цискаридзе забыл про травму ради «Ромео и Джульетты». Как удается увлечь и привлечь столь титулованных особ?

Катя: Мюзикл «Метро» был моей первой пробой пера. Тогда Филипп Киркоров пришел к нам сам. Спектакль произвел на него огромное впечатление, и он очень хотел в нем участвовать. И был уверен, что раз его героя в спектакле тоже зовут Филипп — это не совпадение, а судьба: он должен играть эту роль. Для нас Филипп был фигурой мифической, поэтому его предложение нас обескуражило. Помню, я пошутила: «Филипп, мы не можем позволить себе такого дорогого артиста». На что он парировал: «Для меня эта роль так важна, что я готов играть бесплатно». Мы тогда отнеслись к этой истории очень настороженно. Организм такого спектакля — вещь серьезная, здесь все должно быть отлажено как часы. Нужно как минимум бросить все свои дела и жить только мюзиклом. Но Филипп нас потряс: он был самым пунктуальным, самым профессиональным и преданным делу артистом. Если наши звезды могли себе позволить опоздать, то Филипп приходил ровно за пять минут до начала репетиций и терпеливо ждал молодые таланты. А как он волновался! Ведь это была его первая драматическая роль. Как бы к нему ни относились, Филипп — трудяга, и у него есть главное качество настоящего артиста: жажда творчества и готовность самосовершенствоваться.

Сережа: Но совершенно покорил нас Киркоров в день своего рождения: он приехал в театр и лично раздал всем артистам мюзикла приглашения на вечеринку. Конечно, это трудно не оценить.

— А как удалось уломать Вячеслава Петкуна изменить свой образ сурового рокера?

Катя: Первые четыре месяца я уговаривала Славу просто прийти познакомиться с режиссером. Он сопротивлялся как мог, считая, что у него ничего не получится: «Это абсолютно обреченная идея, я никогда не смогу так спеть и никогда не смогу так сыграть», — говорил он.

Коля: И главное, что сдержал слово. И не спел, и не сыграл.

Катя: Тут позволь с тобой не согласиться. Слава справился. Хотя для этого ему пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие и кардинально изменить свой образ жизни.

Сережа: Поначалу он чувствовал себя не в своей тарелке. Все-таки театр — это абсолютно другой мир. Да и мы первое время осторожно так присматривались к нему. Но в итоге Слава оказался простым и контактным человеком, без звездной болезни, и идеально вписался в наш коллектив.

Саша: Хотя ему приходилось работать в два-три раза больше, чем нам, ведь у него не было никакого театрального опыта.

— А в «Ромео и Джульетте» на сцену уже вышел Николай Цискаридзе…

Катя: И мы стали шутить, что со звездами пора остановиться: мы постоянно повышали планку, а найти кого-то выше Коли уже невозможно.

Коля: Почему же, еще Путина можно пригласить.

— Вы ведь, Николай, вышли на сцену в «Ромео и Джульетте» после серьезной травмы ноги. Тяжело было?

Коля: Я знал, на что иду: этот спектакль смотрел не раз и понимал свою задачу. Конечно, проблем хватало: я все время думал — смогу ли к премьере ходить не хромая. Еще тяжело было привыкнуть к тому, что во время спектакля гремит музыка, а артисты постоянно «орут» мне в ухо. Позже, когда я вышел танцевать в Большом театре, у меня было ощущение, что я оглох: настолько привык к этому шуму, а тут вдруг — тишина.

— К вам, наверное, относились как к большой звезде?

Коля: Дело в том, что я другого к себе отношения не знаю. В десять лет я считался лучшим учеником хореографического училища, чуть позже — самой молодой балетной звездой. Я всегда был эксклюзивным ребенком, которого показывали генсекам, премьерам и королевам. Поэтому вырос с ощущением: занавес открывается, и в центре — всегда я. А в мюзикле я — только часть действия, элемент мозаики, и надо прилагать усилия, чтобы зритель следил именно за мной.

— И вдруг так получается, что у такой звезды начальник — женщина. Это нормально воспринималось?

Коля: Когда мы с Катей познакомились, она вела со мной переговоры как продюсер. Потом я лежал в больнице после операции и уже не верил в возвращение на сцену. Катя позвонила мне и так уверенно и увлеченно говорила о моей роли, что вернула мне веру в себя. Я понял, что еще кому-то нужен. Позже оказалось, что мы оба безумно любим театр, и наши отношения переросли в дружеские. Сегодня я воспринимаю ее не как начальника и работодателя. Я могу себе позволить сказать ей то, что многие мечтают, но не могут себе позволить. Потому что точно знаю: она это воспримет с юмором и поймет. Она абсолютная перфекционистка, очень тонко чувствует все нюансы и требует от других такой же самоотдачи. Но когда мы репетировали перед премьерой, было непросто. Времени оставалось очень мало, и Катя не оставляла меня ни на минуту, снова и снова повторяя со мной каждый жест и поворот головы. Я, как человек театральный, понимал, что все это нужно для дела. Но когда до долгожданной премьеры оставался час, а она все жужжала над моим ухом, я не выдержал… И, видно, сказал это таким голосом, что Катя исчезла. И до конца спектакля меня больше не трогала. А когда за кулисами ко мне с восторженными словами подошел Эльдар Александрович Рязанов, я честно сказал ему: «Спасибо, но сегодня на сцене играл не я. Сегодня играла Катя». С тех пор я уже пришел в себя, и теперь зритель видит на сцене самого Николая Цискаридзе.

— «Ромео и Джульетта» ведь был первым спектаклем после травмы?

Коля: Травма случилась в октябре. Я сильно повредил ногу на репетиции в парижской «Гранд-опера». Все оказалось очень серьезно, и я перенес несколько операций. В аналогичной ситуации сыну Депардье отрезали ногу. Немногие верили, что я вообще вернусь на сцену. Мюзикл «Ромео и Джульетта», премьера которого состоялась ровно через год после травмы, стал первым по-настоящему крупным проектом. Помню, что на первой репетиции я чуть не умер от усталости. У меня так закружилась голова, что хотелось сказать: «Да пошли вы все к чертовой бабушке!» — и лечь под пальмой в тишине и покое. Я очень рад, что этот опыт был до того, как я вышел на сцену в большом балетном спектакле — ровно за две недели до «Пиковой дамы» Ролана Пети. Я загонял свой организм до того, что в балете мне было гораздо проще. Сегодня я понимаю, что если бы не Катя, то мой вынужденный отпуск сильно бы затянулся. Потому что я человек, который любит сомневаться, лежать на диване и есть пирожки. Я боялся выходить на сцену, мне было тяжело чисто физически: тело мое отвыкло двигаться. А Катя постоянно толкала меня в спину, заставляла что-то делать. Помню, как-то я ей сказал, что мне нужно кататься на велосипеде — разрабатывать ногу. Катя к тому времени меня уже хорошо изучила и понимала: если я это сказал, велосипед у меня появится минимум через месяца два. Я всегда найду причину, почему я не купил его раньше: магазин обязательно закрыт, у меня не окажется денег и так далее. И что вы думаете: к вечеру того же дня мне прямо домой привезли велосипед, а Катя постоянно меня проверяла: катаюсь я или нет. И таких моментов было очень много.

— Не приходилось слышать от молоденьких девочек, которые приходят на мюзикл: Цискаридзе — это тот, который танцует в «Ромео и Джульетте»?

Коля: Я это слышу регулярно. Оно и понятно: та тинейджерская публика, которая ходит на мюзиклы, в Большом театре никогда не бывала, но теперь, может быть, придут, чтобы посмотреть, откуда же я взялся.

— Это правда, что на одном из спектаклей вы чуть не покалечили Ромео, поставив ему синяк?

Коля: Было и такое. Что поделаешь: я же должен взаимодействовать с персонажами. А так как ребята постоянно импровизируют, накладки первое время были неизбежны. Это уже позже я изучил их повадки: тот может нагнуться не вправо, а влево, а от этого можно сюрпризов не ждать. Но пока я это понял, от меня и Джульетта получила в глаз, и Ромео неделю ходил с синяком.

— Рукой?

Коля: Конечно, рукой. Если бы я ногой попал, они бы уже не встали. За это я вам ручаюсь.

— А как вы относитесь к тому, что артисты, в которых вложено столько сил: Макарский, Стоцкая, Светикова, Мигель — пускаются в самостоятельное плавание? Остальным ребятам не обидно: они вроде не хуже, а этих знает вся страна?

Катя: Я убеждена, что это наш долг — дать ребятам возможность состояться под собственным именем, а не оставаться навсегда звездами мюзикла. Поэтому я делаю все, чтобы помочь им в этом, и искренне горжусь теми, кому это удалось.

Сережа: Но для сольной карьеры нужно созреть. Вот мы с Постоленко уже готовы представить на суд зрителей свою первую песню, только никак не придумаем название для нашего дуэта.

Саша: Предлагаю «Близнецы», мы же с Ли похожи как две капли воды! (Смеется.) Может быть, ваши читатели что-нибудь получше нам придумают…

— И самый волнующий вопрос: как относится муж к такому звездному мужскому окружению вокруг своей супруги?

Катя: Начнем с того, что еще неизвестно, кого ребята любят больше: меня или моего мужа.

Сережа: Муж у Кати действительно отличный! А его сына Винсента, который сейчас живет в Москве и учит русский, мы однажды даже вытащили на сцену. Это было на гастролях «Метро» в Питере. Там в начале был момент, когда появляется толпа пассажиров. Мы его просто схватили без предупреждения и — раз, перед ним огромный зал! Он был просто в шоке, но получилось весело. А Эрнеста можно попробовать выпустить на сцену в «Ромео и Джульетте», будет в Вероне вместо Герцога — Барон.

Катя: Эрнест очень гордится моими проектами. Он — мой главный союзник и участвует во всем, что я делаю. Когда в 99-м году шли кастинги в «Метро», он в сорокаградусную жару целыми днями сидел вместе со мной в душном зале на отборе ребят. Да и сейчас Эрнест участвует во всех наших авантюрах.

Саша: Когда нас пригласили участвовать в телеигре «Форт Боярд», Катя с Эрнестом тоже приехали. Как-то вечером в ресторане произошел случай, который поразил нас до глубины души. Сейчас уже не помню, в чем была причина, но Катя что-то такое сделала, и Эрнест очень строго ей сказал: «Катя, stop it!» Мы тогда не поверили своим ушам и спросили: неужели Катя его слушается? «Конечно, — ответила она, — ведь это мой муж, в семье он — главный!» «Эрнест, а вы не могли бы повторить это еще раз?» — попросили мы. «А в чем дело?» — искренне удивился он. «Просто мы никогда не видели никого главнее Кати!»