Его считают лучшим массажистом страны. Но сам он предпочитает называть себя мануальным терапевтом. Иногда, на западный лад, хиропрактом. Или же — по-народному — костоправом.

У него очень подходящая фамилия — Борис Праздников. Американская топ-модель Синди Кроуфорд летела за сотни километров, чтобы попасть к нему на пару сеансов, а Николай Цискаридзе, повредив в Париже ногу, первым делом набрал номер телефона «дяди Бори».

Майя Плисецкая не поднималась с постели уже больше недели. Врачи из знаменитого Четвертого управления вынесли вердикт: великую балерину прихватил банальный радикулит. Эскулапы каждый день приезжали к ней домой, проводили сеансы физиотерапии, однако ничего не помогало. И тогда Майя Михайловна позвонила Борису Праздникову — кто-то рассказал ей об этом человеке, который ставит на ноги буквально за считанные часы. Не сказать, чтобы она сильно верила в чудо, это был скорее жест отчаяния.

Но оказалось, что нахваливали его не зря. Через сорок минут после появления немногословного гостя она уже вовсю хлопотала на кухне, заваривая ему чай. И уговаривала бросать прежнюю работу и переходить на службу в Большой театр.

Борис: «Случилось это больше тридцати лет назад. На самом деле у Майи Михайловны был вовсе не радикулит, а смещение позвонка в поясничном отделе. Но такая уж у нас медицина — долгое время в подобных случаях ставили диагноз радикулит, чуть позже — остеохондроз, сейчас — грыжа. Конечно, Плисецкая сама очень удивилась, когда вдруг смогла наконец-то встать, поэтому и принялась убеждать меня, что мое место — в Большом театре. Но я в то время работал в Спортивном комитете СССР массажистом и в принципе был всем доволен. Чтобы вот так, в одночасье, взять и поменять спорт на балет — это еще решиться надо. Так что Плисецкой пришлось долго вести со мной агитбеседы. Но в конце концов она добилась своего. С тех пор моя жизнь связана с Большим театром. А с самой Майей Михайловной я проработал почти пятнадцать лет — знаю каждый суставчик, каждую родинку на ее теле. Благодаря ей и балет полюбил. Ведь тогда была совсем другая плеяда артистов — не то, что сейчас. Они танцевали так, что я спектакли смотрел на одном дыхании каждый вечер. Сейчас уже редкая постановка может так меня вдохновить».

Чтобы попасть в рабочий кабинет Бориса Праздникова, нужно пройти по немыслимым лабиринтам Большого. Закулисье самого главного театра страны — зрелище не для слабонервных. Воняет мышами и человеческими нечистотами, повсюду грязь и пыль, а на голову так и норовит упасть тяжеленная портьера или кусок декорации. Деликатно делюсь своими наблюдениями и слышу в ответ:

— А если бы вы знали, какая здесь аура!

— Понимаю, понимаю: историческое место, великие стены, и все такое, — я уже жалею о своей болтливости.

Борис залихватски прищуривается:

— Какое великое место? Это — самое вредное здание в стране. Здесь же все пронизано злобой и завистью!

Если бы в детстве Борису Праздникову сказали, что жизнь его будет связана с балетом, рассмеялся бы в лицо. Он интересовался спортом и только с ним связывал свое будущее. Сначала увлекся боксом, потом вместе с приятелем подался в секцию самбо. Начав профессионально заниматься борьбой, уже в семнадцать лет стал мастером спорта.

Борис: «Понятно, что у нас, борцов, частенько случались травмы. Обычно с нами работал массажист, который тут же, на месте, помогал вправлять то руку, то предплечье. Я тоже как-то раз попробовал и с удивлением понял: кое-что получается. Потом узнал, что неподалеку от нашего дома живет старушка-костоправка. Стал постоянно к ней бегать, наблюдать, как она работает. Короче, когда после школы встал вопрос, куда поступать, я выбрал кафедру спортивной медицины в Институте физкультуры».

То, что у парня очень чувствительные руки, первым заметил старший преподаватель кафедры Анатолий Бирюков, тоже в прошлом борец. Он-то и посоветовал Борису повнимательней отнестись к своему таланту. После института Праздников еще два года учился у него навыкам массажа.

Борис: «Когда я уходил из большого спорта — уже пора было по возрасту, — меня пригласили на должность массажиста в Спортивный комитет. Можно сказать, что через мои руки прошла вся советская гимнастика. Это очень травматичный вид спорта, они ведь постоянно „ломаются“. Словом, моя институтская теория стала активно совмещаться с практикой. Ведь мало кто вправляет позвонки и суставы правильно, это занятие очень опасное: чуть посильнее надавил — и все, человек может остаться инвалидом. Но я и сам чувствовал, что мои пальцы будто по-особому устроены. Прикасаясь к телу, я ощущал в подушечках легкое покалывание. По этим покалываниям понимал, где у человека источник боли. Так постепенно нашел свой собственный метод, который сегодня пытаются копировать по всему миру».

— А вы общались с другими костоправами, ведь примерно в то же время по всей стране гремело имя Николая Касьяна: он лечил и политиков, и космонавтов, и звезд эстрады?

Борис: «Да, мы с ним были знакомы. Случилось это лет двадцать назад. Как-то раз ко мне обратился один из советников Эдуарда Шеварднадзе. У него начались проблемы со спиной, и он поехал лечиться к Касьяну — тот принимал пациентов у себя в селе Кобеляки Полтавской области. Однако едва он вернулся в Москву, боли начались снова. Я с ним немного поработал, поставил его на ноги, а позже он рассказал обо мне Касьяну. Тот предложил встретиться. До его села ехать предстояло около девятисот километров, и хотя у меня в то время была совсем новая, необкатанная машина, я решил рискнуть. Запрыгнул в автомобиль и отправился на личную встречу.

Встретили меня очень достойно, накормили-напоили. На следующее утро я пошел смотреть, как работает Касьян. Понаблюдал какое-то время, а вечером, выпив шампанского, не сдержался: «Великое дело вы делаете, Николай Андреевич, но у вас слишком рискованная методика». Касьян тогда очень обиделся: он-то у себя в Кобеляках собирался открывать всесоюзный Центр мануальной терапии, хотел и меня туда пригласить. Но я как профессионал видел, чем может обернуться его практика. У него все поставлено на поток — как в печку Бухенвальда кидают людей: сам Касьян стоит по пояс голый, к нему заводят очередного пациента, Касьян со всей силы хлопает его по спине, и все — заводите следующего. В день он — невиданное дело! — принимал по шестьсот человек. Я работаю совсем по-другому. Сначала минут сорок разогреваю, пальчиками все изучаю, а только потом начинаю позвонки вправлять. Ужаснее всего другое: люди со всего Союза приезжали к Касьяну на так называемую стажировку. Он их ставил рядом с кушеткой, разрешал несколько дней наблюдать за его работой, а потом «ученики» уезжали восвояси с сертификатами за подписью Касьяна. В то время много расплодилось лжехиро-практов, которые немало горя принесли людям".

— Хорошо, поставим вопрос так: есть специалисты, чьей работе вы доверяете целиком и полностью?

Борис: «Я много с Большим театром по миру поездил и везде старался находить коллег-костоправов. Так вот, за все это время встретил только одного человека, который „отделал меня под орех“. Зовут его профессор Йотико-сан, он живет в Японии. У меня, признаюсь, создалось полное впечатление, что мы с ним учились у одного мастера: одинаковый подход, похожая методика. Только у него движения немного мягче, и я это тут же постарался перенять. Правильно говорят: все, что ни делается, к лучшему. Не согласись я перейти на работу в Большой театр, никогда не познакомился бы с Йотико-сан. А так судьба подарила мне много встреч с профессором: мы были с гастролями в Японии семь раз, иногда — по три месяца подряд».

А ведь первое время Борис Праздников очень переживал, что внял уговорам Майи Плисецкой. Ему, бывшему спортсмену, в театральных кругах было ох как нелегко адаптироваться. Актеры оказались людьми капризными и избалованными. Свои звания «заслуженный» или «народный» они несли впереди себя.

Борис: «В спорте все проще и порядочней. Если ты чего-то стоишь, это всегда видно. В искусстве по-другому: бездарь может стать звездой (не буду называть фамилий, все и так понимают), а настоящий талант — годами тщетно ждать признания. Поэтому я и говорю, что Большой театр — самое вредное здание в мире. Здесь, за кулисами, все пронизано интригами. Чтобы не оказаться втянутым в чужие игры, мне пришлось сразу расставить акценты: это я нужен театру, а не театр — мне».

Поняли и приняли Праздникова далеко не сразу. Например, его многолетняя дружба с Марисом Лиепой началась со скандала. Прославленный танцор пришел к новенькому массажисту, как барин — к слуге. Молча поставил ногу в теплых гетрах на стул: мол, глянь-ка, что там у меня. Праздников даже не шелохнулся: «Вы сначала носки снимите, а потом, может быть, я вас посмотрю».

Лиепа, выскакивая из кабинета, хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась во все стороны. А в ответ ему летела отборная брань — вот и познакомились!

Борис: «После этого случая Лиепа долго ходил к другим массажистам, не из Большого. Но однажды во время репетиции он очень неудачно прыгнул, произошло смещение позвоночника, даже встать не мог. Тогда он сам закричал: „Звоните скорее Боре!“ Я тут же приехал, все ему вправил. И уже с тех пор мы стали с ним постоянно общаться. Совершенно поразительно: выяснилось, что на самом деле Марис Лиепа — очень порядочный, тонкий и добрый человек».

С тех пор Борис Праздников постоянно дежурил за кулисами во время спектаклей. Его стали называть «скорой помощью». Бывало, именитые артисты даже на гастроли отказывались ехать, если в состав делегации не включали Праздникова.

— Как же вы «проворонили» Николая Цискаридзе, который чуть больше года назад получил серьезную травму ноги в парижской «Гранд-опера»?

Борис: «Потому и „проворонил“, что меня тогда не оказалось рядом с ним. Коля ведь поехал во Францию по частному приглашению, вся труппа осталась в Москве. Помню, я как раз сидел здесь, в этом самом кабинете, вдруг раздался звонок. Слышу голос Коли: „Боречка, случилось ужасное“. Он начинает рассказывать, в чем дело, и я сам чуть ли не впадаю в панику. Оказывается, когда у него произошел надрыв связок и сухожилия, он, дурачок, еще продолжал танцевать. Подумал: ах, какая ерунда, наверняка всего лишь растяжение. Чем только усугубил свое положение. Мне он позвонил уже из клиники, где ему собирались делать операцию. Я тогда сразу ему сказал: „Коля, я, конечно, кое-что понял из твоих рассказов, но детально надо все смотреть на месте. Не торопись с операцией, приезжай в Москву“. Словом, перед тем как лечь под скальпель, он все-таки появился у меня. Три недели я массировал ему ногу, чтобы снять отек, освободить связки. Ведь у него была гематома, которая могла вызвать атрофию мышц. Правда, французы все равно напортачили, во время операции занесли ему инфекцию. Пришлось его после заграничных врачей выхаживать, приводить в чувство. Вот на этих самых тренажерах он у меня каждый день занимался. Первое время жаловался ужасно — он ведь мальчик изнеженный, тяжелее ложки ничего не поднимал».

— Как же так: он ведь, помнится, даже Волочкову на руках носил…

Борис: «Так это когда было? Задолго до травмы, может, и носил. А после — нет. И уже не будет никогда носить, а то подохнут оба. Но у него, скажу по секрету, и раньше травмы случались во время работы с ней».

— Волочкова действительно такая тяжелая?

Борис: «Ребята говорят, что просто она — трудная партнерша. И вес здесь ни при чем. Бывает, что девочки-танцовщицы вроде на ветру качаются, а их домкратом не поднять. А есть такие, которые сами будто парят в воздухе, помогают своим партнерам. Но, честно говоря, мне до веса моих подопечных дела нет. Моя-то кушетка всех выдержит, не развалится».

Да уж, судя по фотографиям, развешанным по стенам рабочего кабинета Праздникова, на этой кушетке побывало немало людей с большим весом — во всех смыслах этого слова. Он лечил и Галину Брежневу, и Бориса Ельцина, и Бориса Березовского, и много еще кого из нашей политэлиты. Но выяснять у него пикантные подробности — гиблое дело. В Большом шепчутся, что после одного из его интервью там, наверху, Праздникову аккуратненько посоветовали поменьше откровенничать с прессой.

— После работы с Брежневой с вас расписки брали, что вы будете молчать как рыба?

Борис: «А зачем им расписки, если Большой театр всегда считался правительственным предприятием? Знаете, сколько проверок людям устраивали, прежде чем они попадали сюда на работу?»

— Ну скажите тогда хотя бы, что вы лечили Галине Леонидовне?

Борис: «Да не лечил я ее, всего лишь лишний вес сгонял. Три раза в неделю, всего двадцать процедур, после перерыва — повторял курс. Жаль, но мои старания пропали даром — Галина не могла отказать себе в лишнем куске торта или порции бифштекса, так что здесь массаж, увы, оказался бессилен».

— Она сама приезжала к вам на прием?

Борис: «Чаще за мной водителя присылали, и я ехал к ним в загородный дом».

— С Леонидом Ильичом сталкивались?

Борис: «Нет, мне только презенты от него передавали — наборы продуктовые, ликеры заграничные».

— А с Борисом Николаевичем когда довелось работать?

Борис: «Еще в то время, когда он не был президентом».

— Ему тоже вес сгоняли?

Борис: «Нет. Он же спортсмен, в теннис играл. А у всех теннисистов одинаковые проблемы — предплечье, локтевые суставы. Так что ничего сверхординарного».

— Хорошо, но уж о другой вашей пациентке точно можно рассказывать не таясь — все только порадуются. В кулуарах Большого до сих пор с придыханием вспоминают, как однажды в этих пыльных коридорах нежданно-негаданно появилась топ-модель Синди Кроуфорд…

Борис: «…И поразила своим появлением не только людей сторонних, но даже меня самого. Дело в том, что накануне мне действительно позвонили представители Синди Кроуфорд. Спросили, когда и во сколько ко мне может приехать их подопечная. Честно признаюсь: я к этому звонку серьезно не отнесся. Говорю: «Да мне все равно, Синди Кроуфорд или еще кто, но у меня есть свободное «окно» во вторник после обеда». Самое забавное, что во вторник после обеда ко мне заглянул приятель, хотел со мной поболтать. А я ему отвечаю: «Слушай, старик, у меня сегодня совсем нет времени. Вот Синди Кроуфорд с минуты на минуту должна заскочить пролетом из Америки. Так что давай встретимся завтра». Он мне, конечно, не поверил, разобиделся. Подумал, что я его таким незатейливым способом отфутболиваю. Хотел мне об этом прямо в лицо сказать, как вдруг дверь распахнулась, и в кабинет впорхнула… Синди Кроуфорд собственной персоной. Немая сцена.

Уже много позже я узнал, что на какой-то голливудской вечеринке она разговорилась с «русской ракетой» Павлом Буре (с Пашей я знаком очень давно, он нередко ко мне приезжает на реабилитацию). Слово за слово, и вдруг Синди пожаловалась на страшные боли в спине: мол, к каким только врачам ни обращалась, никто не может помочь, улучшение — только временное. «Поезжай в Москву к Боре Праздникову, он и не с такими болячками справлялся», — сказал ей Паша, ну и телефончиком поделился. Так Синди Кроуфорд попала ко мне на прием".

— Ну и как она, хороша собой?

Борис: «До сих пор руки поют, когда я вспоминаю ее тело. За те два сеанса, что я провел, мои пальцы сфотографировали его навсегда. Я за свою жизнь встречал много прекрасных дам (работал и с лучшими балеринами страны, и с самыми дорогими валютными путанами), но скажу авторитетно: Синди не случайно считается одной из красивейших женщин в мире. У нее действительно идеальное тело, бархатная кожа, работать с ней — одно удовольствие. А видели бы вы, с какой лучезарной улыбкой она вошла в кабинет. Комната будто засветилась. В балетном мире так никто не улыбается. Поэтому когда после сеанса она протянула мне пятьсот долларов, я отказался: «Это я должен заплатить за то, что имел счастье работать с вами!» И попросил разрешения показать ей Большой театр с парадного входа. Вечером мы с ней пошли на «Чиполлино». Для всех это, конечно, стало полной неожиданностью: ведь она приехала в Россию инкогнито. На следующий день газеты вышли с заголовками: «Засекреченная звезда в Большом». Одного не выяснили журналисты: в Москву Синди Кроуфорд приезжала не одна, а вместе со своим бойфрендом Вэлом Килмером. Просто актер все время просидел в номере. Он тогда как раз бросал курить, был злой как черт — не до прогулок. Синди попросила меня «поколдовать» и над ним. Буквально через пару минут после начала сеанса Килмер заснул как младенец. «Господи, да вы настоящий волшебник! — воскликнула Кроуфорд. — Он ведь ни на минуту не мог расслабиться из-за никотинового голодания».

— Позже вы встречались с Синди?

Борис: «Мы общались еще пару раз, когда она приезжала в Москву, уже по работе. Потом она как-то раз звонила мне из Америки, просила ее проконсультировать. Но пока у нее со здоровьем все нормально — тьфу-тьфу-тьфу! — наше общение вряд ли возобновится».

Как бы ни ругал Борис Праздников черную энергетику главного театра страны, похоже, с балетом он породнился надолго. В нынешнем сезоне в Большом дебютировал молодой талантливый танцор Иван Праздников — сын Бориса Бакировича. Поэтому заботливый отец стал дежурить во время спектаклей с повышенной ретивостью.

— Как же это вы сына не уберегли, отдали его во власть столь ненавистных вам интриг?

Борис: «Мой Ваня с детства был очень подвижным мальчиком. Многие говорили: надо срочно отдавать его в хореографическое училище. Но я-то за время своей работы в театре видел много изломанных судеб, понимал, что если Иван начнет заниматься балетом, это — на всю жизнь. Не хотелось, чтобы он довольствовался ролями в кордебалете. Поэтому сначала я хотел убедиться, что у него есть способности. Привез Ваню сюда, в Большой театр. Его посмотрели Галина Сергеевна Уланова, Марина Тимофеевна Семенова и в голос меня уверили: „Да, мальчик талантливый, ему обязательно надо танцевать“. Их мнение все и решило. Иван восемь лет проучился в хореографическом — сам поступил, сам всего добивался, я в этом деле ему не помощник. Еще во время учебы ему доверяли сольные партии в Большом, а сейчас вот зачислили в труппу. Конечно, его здесь гоняют, шпигуют ежедневно, но он не плачет — знал, куда шел. А вот мне стало тяжелее — каждый его выход на сцену я переживаю будто свой собственный дебют. Стою за кулисами и держу кулаки. Так что с этого сезона у меня к балету вновь проснулась былая любовь. Хочется надеяться, что она — взаимная».