В большом городе секса первая ночь — не брачная. А брачная — не первая. И все же это не просто темное время суток после свадьбы. Не только интервал «2.00 — 10.30». В это время молодые могут быть заняты чем угодно: любовью, ненавистью, талассотерапией при свечах или мытьем посуды. Но чем нелепее занятия, тем больше шансов: эту ночь вы не забудете никогда.

«Она привскочила и едва не спрыгнула на пол, когда вдоль ее ноги скользнула чужая, холодная и волосатая нога; закрыв лицо руками, вне себя от испуга и смятения, она откинулась к самому краю постели».

Ги де Мопассан. «Жизнь». Сцена первой брачной ночи Жанны и Жюльена.

Ну кому сейчас тайны плоти открываются таким образом! Ноги жениха для современной невесты — отнюдь не чужие. Неоткуда взяться испугу.

И смятению.

Разве что военный обозреватель, поскребывая щетину, расскажет в курилке про судьбу кавказских девственниц, которым все равно, за кого идти замуж. Что с Рамзаном, что с Вахой — сидеть бедняжке в задних комнатах, готовить жижиг-галнаш (национальное чеченское блюдо. — Авт.). Свадьба — чужая, холодная и волосатая нога рядом — жижиг-галнаш: веками по одной колее.

В дальних индийских штатах свой коленкор. Мудрецы учат женихов и невест, что даже после обряда бракосочетания Этим заниматься нельзя. Пусть пройдет несколько дней, молодые хоть чуть-чуть пооботрутся, узнают друг друга.

Он поймет, что ей нужен утром как минимум час, чтобы нарисовать точку между бровей. Она поймет, что треск его мопеда выносить невозможно.

И только после такой притирки, усушки и утруски разрешается приступать к любовным играм.

Учитывая, что все местные храмы украшены рисунками из «Камасутры», первая брачная ночь в Индии становится сущей мукой. Гоняют мух, смотрят кино с Митхуном Чакроборти (популярный индийский актер 80-х. — Авт.). И лишь через неделю дают себе волю. Но осадочек остается.

По сравнению со всем этим в наших свободных нравах есть своя прелесть, согласитесь.

Ура! Ура?

Знакомые, среди которых я провела опрос на тему: «Ваша первая брачная ночь», реагировали без малейшего смущения. А чего смущаться-то? Эротики в Первой Брачной обычно бывает немного. Эротику для невесты, то есть уже супруги, затмевает сложная гамма чувств.

Ну представьте, что вы — альпинист, покоривший Эверест. Или хотя бы пик Коммунизма. Да, эйфория. Но потом глядишь с вершины вниз и до тебя доходит: мама родная, мне ж еще спускаться! А вдобавок надо починить кислородный баллон. Заплатить шерпам.

И что делать с подругами, которые еще не покорили свою вершину? Которые злобненько так улыбаются из глыб льда, завидуя чужому счастью?

Вот он, твой Эверест, возвышается рядом. В халате (как я раньше не замечала, что зеленый ему не идет), в парадных свадебных носках. Вдруг вспоминаешь, что не куплены шторы на кухню и не починен кран. Надо отдать две тысячи долгу за это дурацкое кафе. Хорошо бы помыться, а в ванной розы. Неужели я проживу с этим человеком всю жизнь? Ура! Ура?

Подобный поток сознания бурлит в голове каждой новобрачной. И все же сегодня она — чемпионка. Она лучшая. Ночь знает это. И дарит сюрпризы.

Тридцать два пакета

Свадьба девушки Олеси. Платье — волны белой тафты. Красавец муж страстно влюблен. Тесть и теща, свекровь и свекор — на седьмом небе. После пира горой лимузин несет молодых в уютное гнездышко. В дороге они страстно целуются и пьют шампанское. Авто тормозит у подъезда. Жених изготавливается нести невесту на руках.

— А коробки куда?

Бас наемного водителя прерывает идиллию.

— Какие коробки?!

— Ну, из багажника…

Олеся с подобранным шлейфом, жених в смокинге смотрят в багажник. Тридцать два пакета, восемь коробок, четыре

кастрюли. Заботливые мамы упаковали остатки из ресторана.

— Я разбирала их два часа, — хихикает Олеся. — В холодильник все не влезало — отнесли соседям. Мама зачем-то засунула даже черствые косы от каравая, который нам подносили! Одна коробка упала, и «оливье» вывалился на пол. Я его мыла, мыла… Потом вся эта снедь испортилась. Дух стоял! Косы от каравая я хотела оставить на память. Но потом они засохли и раскрошились.

— Ну подожди, а дальше, про первую брачную ночь?

А дальше Витя расчесывал Олесе волосы. Еще полтора часа. Дизайнер сделал ей сногсшибательную прическу: розочки, розочки, розочки — башенки, башенки. Сверхуморе лака. Розочки надо было вытащить, башенки расплести.

— А дальше?

— Дальше — лежу я на кровати без движения. Шея болит, ноги туфлями натерты. И тут входит Витька с подносом, а там — яблочная шарлотка. «Вить, — говорю, — ты с ума, что ли, сошел? Я на еду уже смотреть не могу!»

А он: «Любимая, я это испек вчера утром. Пока ты была у парикмахера. Подумал: вот приедем после свадьбы, пока то-се, ты проголодаешься, а в доме шаром покати. Ну, испек и спрятал в духовке…» Он единственное, что умел готовить, эту шарлотку…

Олеся и Витя женаты уже шесть лет. Впрочем, он продолжает печь шарлотку — время от времени.

Мерси Менделееву

Про Лизу и Лешу втихаря говорили: неравный брак. Она — умница, училась за границей, делает карьеру. Он — длинноволосый раздолбай, бывший спортсмен без особых заслуг. К тому же работали они вместе, а это таит ой какие опасности для молодой семьи.

Свадьбу решили играть в два приема: днем — в ресторане, с родичами, а вечером в доме отдыха, где — о, счастливое совпадение! — как раз готовилась корпоративная вечеринка. Это было впечатляюще: входит молодая пара, и тут же ей — подарки от шефа, цветы, конверты, двести коллег кричат «Горько!»…

Кто составлял план расселения по номерам, так и осталось тайной. Может, Жанна из орготдела, безответно влюбленная в Лешу? А может, сам управделами Гавриил Андреевич, однажды сделавший Лизе непристойное предложение и посланный далеко и надолго?

Молодожены, полные сладких надежд, открыли дверь номера… Доска, тряпка и мел. На доске химическая формула. Три парты.

В углу — пара раскладушек под одеялками в мрачный огурец.

Вероятно, дом отдыха когда-то был лесной школой. Или зимним лагерем. В любом случае в этом номере (кабинете?) в свободное от брачных ночей время изучали химию.

В санузле Лиза обнаружила аппарат Киппа. А внизу — ящики с химикатами. Возле насморочного душа стоял плакат.

— «Далеко простирает химия… руки свои в дела человеческие!» — прочел Леша. — Слушай, давай поставим опыт!

— Я тебе говорила — не надо больше пить… А химию я совсем не помню, и вообще точные науки мне отвратительны.

— Какие точные науки? — радостно возопил супруг. — Все великие открытия делались случайно. Сделаем вот так… И так.

Леша принялся ссыпать в раковину химикаты. Беленькие, зелененькие… Они угрожающе зашипели, а комната наполнилась совсем не тем нежным ароматом, коему должно овевать брачное ложе. «Ничего себе они зажигают… — раздался чей-то пьяный голос под дверью. — Горь-ко! Горь-ко!»

Они долго проветривали номер, потом Лиза прилегла на раскладушку, а Леша сказал, что «сходит за сигаретами». Утром молодая так и не обнаружила супруга рядом. Потом он объяснил, что «прыгал на дискотеке и резался в настольный теннис с ребятами».

Леша и Лиза развелись через год. «Если бы мы просто занимались любовью, — говорит она, — я бы ничего и не запомнила. А этот кабинет химии со мной на всю жизнь!»

Морсик — тоже хорошо

Вадим был намного старше Лены. Девчонка, восемнадцать лет, ветер в голове…

Но этот брак — не из той серии, когда папик покупает себе невесту за «Ауди» и шале на Рублевке. В те времена никто не ездил на «Ауди» и никто не жил в шале. Богатых тоже не было. Зато главным в стране был Михаил Сергеевич Горбачев, который распорядился: с сегодняшнего дня, дорогие товарищи, у нас сухой закон!

Когда жених с невестой пошли искать ресторан для свадьбы, везде им сказали: «Только с одним условием. Ни вина, ни водки, вообще ничего такого. Соки вот, сварим компот. Морсик тоже очень хорошо».

Но ведь вы понимаете, что это глупость. Так считал и жених — Елена-то в жизни ничего не понимала, только хлопала влюбленными глазами с длиннющими ресницами.

Они обошли весь свой район. И соседний. Даже предлагали взятку директору. Пятьдесят рублей. Наконец стало ясно, что указ Михаила Сергеевича сильнее корысти всех ресторанных работников вместе взятых. И выхода не осталось: гулять решили дома. В двухкомнатной квартире.

Кто помнит XXVII съезд КПСС, знает, каково было достать продукты. Не говоря уж о том, чего так не любил Горбачев.

Но они все достали, поставили одолженные у соседей столы буквой «П», и за ними каким-то чудом поместились все гости. Многие из них почему-то остались ночевать.

— Мама и тетя спали на столе, в коридоре — два Вадькиных друга, на кухне — мои сестры и еще кто-то, а дяде Гоше постелили под столом, хотя он рвался в ванную. «Я вас так меньше стесню», — говорил.

— А вы?

— А нам с Вадькой благородно оставили комнату. С тоненькой-тоненькой дверью. Но до того, как лечь спать, мы вдвоем перемыли всю посуду. Это был просто кошмар!

Где же тут сюрпризы?

Сюрприз есть. Чудесная девочка с медными кудрями. Такую, даже не будучи с ней знакомой, хочется назвать «Рыжик». Она уже закончила школу.

А родилась — ровно через девять месяцев после той ночи.

Лена и Вадик живут вместе долго и, по-моему, счастливо.

И наконец…

«Жюльен молчал и не шевелился, она осторожно перевела взгляд на него, и что же она увидела: он спал! Он спал, полуоткрыв рот, со спокойным выражением лица! Он спал!

Она не верила глазам, она была оскорблена этим сном. Значит, она для него первая встречная, раз он может спать в такую ночь? Значит, в том, что произошло между ними, для него нет ничего особенного?"

У Жюльена и Жанны, мопассановских новобрачных, все закончилось вот как. Он изменял ей с простолюдинкой, потом с графиней, и был убит ревнивцем-графом. Но у Жанны остались сын и крохотная внучка.

«Вот видите, какова она, жизнь: не так хороша, да и не так уж плоха, как думается», — сказала стареющей Жанне служанка Розали. И кто с ней поспорит…