Внимание посетителей Булонского леса привлекает необычная пара. Мужчина и женщина, закутанные в меха и укрытые пледами, полулежат в плетеных креслах. Он гладит ее по волосам, она берет его руку в свои ладони. Их ступни обложены горячими грелками, прислуга подносит горячий шоколад. Но им все время холодно. Он — известный всей Франции живописец Жюль Бастьен-Лепаж. Она — Мария Башкирцева, подающая надежды художница. Такой она и останется в людской памяти — подающей надежды. Оба неизлечимо больны. Сентябрь 1884 года… Последняя осень в их жизни.

Премьер-министр Великобритании называл Марию «интенсивно русской». Она же считала свою родину варварской провинцией, обожала Ниццу, где провела полжизни, очень любила Рим. Эта космополитка, в платьях от Корфа и шляпках от Ребу, поклонялась лишь двум богам — самолюбию и честолюбию.

В начале ХХ века разразилась настоящая «башкиромания» — всюду продавались открытки с портретами Мари. На обратной стороне приводились изречения из ее дневника. Что-то вроде: «Известное количество грехов необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы дышать».

Мария, или Муся, как звали ее домашние, родилась в 1858 году под Полтавой, в имении Гавронцы. Отец ее был состоятельным землевладельцем, и Муся ни в чем не знала отказа.

О семействе Башкирцевых ходила слава людей беспутных. Так, официально считалось, что Мария появилась на свет семимесячной, хотя на самом деле она не была недоношенной. Просто без этой маленькой лжи не удалось бы скрыть «падение» ее матери еще до свадьбы.

Дом Башкирцевых постоянно сотрясали скандалы. Отец Муси вместе с рукой и сердцем передал невесте венерическую болезнь. Женитьба и рождение дочери не образумили его. В конце концов семья распалась, мать Муси переехала в имение деда и запретила непутевому муженьку видеться с наследниками. Однажды он выкрал их и увез обратно в Гавронцы. Тесть и теща бросились в погоню и вернули детей. В 1870 году супруги заключили соглашение. Брата Муси оставили с отцом. А Муся в сопровождении матери и своей очень состоятельной тети покинула Россию.

Троица направилась в Баден-Баден. Здесь девочка вдруг почувствовала себя безнадежной провинциалкой. «У казино собирались группы детей, — вспоминала Мари. — Я тотчас же отличила группу шикарных, и моей мечтой стало примкнуть к ним. Одна маленькая девочка подошла и заговорила со мной. Я пришла в такой восторг, что замолола чепуху, и все подняли меня на смех обиднейшим образом». Придет время, она им покажет — Мари, которая еще носит короткое платье, надевает на себя все мамины драгоценности и ходит по Бадену, сверкая как новогодняя елка.

Вскоре теткой Муси овладевает безумная страсть к рулетке. Во избежание полнейшего разорения семейство вынуждено перебраться подальше от казино. Тетя увозит из Бадена отощавший кошелек, а пятнадцатилетняя Муся — страдания от неразделенной любви. Предметом ее воздыханий стал герцог Гамильтон, один из самых богатых баденских денди. Она ни разу не обмолвилась с ним ни словом. Это была в чистом виде «наивной девочки любовь», со слезами и молитвами вроде: «Господи, дай мне герцога Г., я буду любить его, и сделаю счастливым, и буду помогать бедным». Она находит в нем сходство с Аполлоном Бельведерским. Ревнуя Гамильтона к его любовнице, Муся записывает в дневнике, что, имей она такие туалеты и такой же блестящий дом, она непременно дала бы ненавистной сопернице сто очков вперед. Даже став старше и мудрее, Мари всегда питала слабость к богатым повесам вроде Гамильтона.

Верх непристойности

И вот Башкирцевы уже обживаются на вилле в Ницце. Муся топает ногами на гувернантку: та опоздала на урок на час. «Она крадет у меня время!» — кричит Муся на весь дом. Иногда она не прочь пошвыряться посудой, в ярости разбить окно или ударить хлыстом кого-нибудь из надоевших домашних. В ее дневнике то и дело мелькает фраза: «Я хочу жить скорее, скорее». А все точно сговорились — только и делают, что отнимают у нее драгоценное время, тратят его на пустяки. Скорее, скорее… Это начинает напоминать манию. «Боюсь, что желание жить на всех парах есть признак недолговечности», — пишет Мари.

Она посещает фотоателье и неожиданно приходит к выводу, что красива. В церкви вместо того, чтобы молиться, она любуется своими руками, «такими белыми и тонкими». У нее входит в привычку часами стоять перед зеркалом голой, разглядывая свое отражение. На это ей времени не жаль. Она записывает в дневнике: «Мои фотографические портреты никогда не передадут меня, в них недостает красок, а моя свежесть, моя бесподобная белизна составляют главную мою красоту».

Параллельно она вдруг решает за самый короткий срок пройти лицейский курс обучения. Мусе нанимают учителей, и она занимается по девять часов в день. Жизнь представляется ей жидкостью в античной клепсидре — запаянных водяных часах. Иногда по ночам ей кажется, что она даже слышит, как падают капли, отсчитывая ускользающие секунды. Скорее, скорее…

Денег у Башкирцевых достаточно, одна беда — на них не купишь репутации. В высшее общество им путь заказан — ведь мать Мари разъехалась с мужем, ходят слухи, что она состоит в связи со своим доктором. Дамы этого семейства ходят в казино без сопровождения, а Муся принимает приглашения на балы от молодых людей, которые даже не были ей представлены. Всем известно, что она спит на роскошной кровати в виде перламутровой раковины, стоящей на четырех золоченых лапах. Что за вкус?!

Муся делает хорошую мину при плохой игре. Ей, которая всегда так гордилась своей аристократической кровью, похоже, не видать ни достойных женихов, ни блестящего замужества. Дама полусвета — этим и придется ограничиться. С раннего детства она представляла себя супругой принца или хотя бы посла, центром кружка избранных а-ля мадам Рекамье. Увы… Ну что ж. Раз ею пренебрегают, она поразит их драгоценностями, нарядами, да мало ли чем еще можно взять! Ходят слухи о ее порочности? Ха, да вы еще не видели настоящего порока! Но может быть, ей все-таки удастся поймать титулованного кавалера, готового предложить руку и сердце? Тем более что зеркало красноречиво говорит о том, что наживка вполне достойна. На страницах дневника она восхищается своим задом: «Он такой пышный, что все думают, будто я в турнюре».

И рыбка клюнула. Его звали Эмиль Д'Одиффре. Богатый наследник и недурен собой. Мари уже праздновала победу, как вдруг мамин брат, дядя Жорж, угодил в тюрьму за избиение женщины. Дядюшка изредка появлялся в доме Башкирцевых в Ницце, клянчил деньги и вновь пропадал в неизвестном направлении. История с избиением дамы угодила в газеты, и испуганный поклонник исчез с горизонта безо всяких объяснений. Самолюбие Мари уязвлено! Она забрасывает Д'Одиффре и членов его семьи анонимными письмами, но потом бросает эту затею — жениха все равно не вернешь. Мари рыдает целыми днями. Чтобы развеять тоску, она уезжает в Рим.

С некоторых пор она носит только белое — это ее визитная карточка. Она гуляет по улицам вечного города в сопровождении нанятого ею «для контраста» негритенка по имени Шоколад. И размышляет — а не закрутить ли ей итальянский роман? Под ее окнами давно прохаживается «юноша бледный со взором горящим» по имени Пьетро Антонелли. Мари узнает, что он — племянник самого кардинала и сын состоятельных родителей. Что ж, она попытает счастья еще раз.

События развиваются как в сентиментальных дамских романах, которые она всю жизнь терпеть не могла. На маскараде, куда Муся является в черном домино, Пьетро крадет ее левую перчатку. На ипподроме, где проходит ежегодная «битва цветов», она бросает ему камелию, а он ей — букет цветов. Но семья Антонелли, близкая к папскому престолу, против их отношений. Жениться на даме полусвета, да еще другой веры! Роман заканчивается тем, что юношу запирают в монастыре для покаяния, а Мусю в состоянии нервного срыва мать и тетка увозят из Рима. Она курит папиросы с твердым намерением отравить свои и без того слабые легкие и умереть.

Домашний деспот

Истерики прекращаются, когда Мари однажды ночью записывает в дневнике: «Выйти замуж и иметь детей? Это может каждая прачка». Нет, она возвысится. Но не благодаря мужчине, а лишь своими стараниями. Она будет не женой. Она будет гением! А капли падают — кап-кап… Вода в клепсидре убывает.

В поисках душевного равновесия Муся решает навестить отца. В России она не была шесть лет и плохо помнит свою родину. Проездом она останавливается в Петербурге и записывает в дневнике: «Мостовые — невозможные для столицы, Зимний дворец — казармы, театр — тоже, соборы нелепы…» В Полтавскую глушь она везет тридцать своих лучших парижских платьев. Она хочет очаровать отца — возможно, тогда она уговорит его помириться с матерью. И действительно: растроганный родитель в восторге от своей дочери, такой утонченной и образованной. Местные молодые люди ходят за ней табуном. Она заставляет их таскать себя по лестнице в тяжелом кресле вниз-вверх. Ради того, чтобы заполучить ее фотографический портрет, провинциальные поклонники готовы прыгать с обрыва. Сущие варвары эти русские. Неужели они думают, что она выйдет за кого-нибудь из них!

Постепенно отец полностью попадает под Мусино влияние. Он расстается со своей содержанкой, с которой прожил три года. И наконец решается ехать с ней в Париж. Туда же приезжает ее мать. Однако долгожданного примирения не получается — супруги обменялись взаимными упреками, и Павел Башкирцев отбыл восвояси.

И снова приступ отчаяния. Время уходит, а у нее ничего не получается! Она должна стать кем-то. Но как? Она записывает в свою тетрадь: «Хочу быть богата, хочу иметь картины, дворцы, бриллианты, хочу быть центром блестящего круга… хочу… хочу… хочу. Я, которая хотела бы жить сразу семью жизнями, живу только четвертью жизни… Меня заставляют недостойно терять время». Она снова в Ницце. Огромные бронзовые часы в гостиной отсчитывают минуты ее жизни. В ярости она хватает их и бежит к морю. За ней — ее родня, решившая, что Муся надумала топиться. Но она бросает в море только часы.

Врата в рай

На карнавале в Неаполе она предпринимает последнюю попытку окрутить великосветского жениха. Граф Александр Лардерель живет с ней в одной гостинице. Мари, желая узнать, как он сложен, подглядывает за ним в замочную скважину — и (ей повезло!) видит его в одних кальсонах. На этом везение заканчивается, дальше — опять осечка. Итог: очередная истерика, депрессия и попытка самоубийства, весьма неуклюжая — она часами стоит на балконе в одной рубашке, надеясь простудиться и умереть. И принимает решение. Она поедет в Париж и станет художницей. Она посвятит этому все силы. Если ее вновь постигнет неудача — она убьет себя.

Их новый адрес — Елисейские поля, 71. Мать и тетя безропотно следуют за Мусей, этим домашним деспотом. К ее желанию заняться живописью они относятся как к очередному капризу. Еще недавно она носилась с идеей сделаться оперной дивой, даже брала уроки пения. В академии Робера Жулиана новенькую тоже не восприняли всерьез. На первый урок Мари явилась, как всегда, в белом, закутанная в меха, в сопровождении горничной и любимой собачки Коко. Пожилой Робер Жулиан только головой покачал — еще одна богачка, возомнившая себя художницей.

На другой день Мари пришла без горничной и Коко, одетая в простое черное платье с белым воротничком. После посещения академии она записала в дневнике: «Вот мой мир! Я готова убить себя за то, что не начала раньше». Она работает по десять часов в сутки, но как это мало! Тратить целый час на обед — непозволительная роскошь! Через пару дней она возвращается домой в состоянии эйфории — Жулиан сказал, что у нее есть талант! Мать и тетка в недоумении — что за мастерская такая, в которой Мари пропадает с утра до ночи, забыв о платьях и балах? Она берет уроки анатомии — ей плохо дается живая натура. Вся семья в ужасе: в ящиках стола Муся хранит настоящие человеческие кости, а череп, тоже настоящий, использует как пресс-папье.

Башкирцева быстро догоняет других учениц Жулиана, но ее навязчивой идеей становится сравняться с Луизой-Катрин Бреслау, которая уже два года учится в академии. Подумать только, работы этой норвежки уже отбирают для Салона! Салон — это предел мечтаний любого начинающего живописца. Это врата в рай, за которыми начинаются и заказы, и хвалебные рецензии, и признание. Мари работает истово, она планирует года через два пробиться на Салон. Хорошо бы еще получить там почетную медаль — это будет блестящий старт! Умирает горячо любимый ею дедушка, доживавший свои дни в их доме. Вся семья в трауре. Мари — единственная, кто не плачет. Ей некогда. Она не упускает случая попрактиковаться и рисует дедушку на смертном одре. Точно так же, несколько лет спустя, когда заболеет отец, она откажется поехать в Россию попрощаться с умирающим. Черт возьми, у нее и так мало времени, а тут еще какая-то Россия…

Дуэль со смертью

1880 год. Она знала, что вода в клепсидре когда-нибудь закончится, но не думала, что так скоро. Здоровье ее стало ухудшаться. Она кашляет, появляется боль в груди. Близким стоит огромных трудов уговорить ее поехать лечиться на воды. Что за чепуха, она не больна! У нее нет на это времени. Ее картину «Мастерская Жулиана» приняли на Салон 1881 года. Наконец-то! Однако медаль Салона никак не дается ей в руки. В некоей рецензии на свою картину она читает: «У мадемуазель Башкирцевой, несомненно, все впереди» — и начинает плакать. Эту рецензию она написала сама, придумав псевдоним Полина Орелль. Мари отлично знает, что впереди у нее ничего нет. Зеркало напоминает о том, что она побледнела и подурнела. Но что за важность, были бы силы работать. Однако и сил вскоре не остается. У нее ухудшается слух. Часто в мастерской она не слышит, что говорят натурщики, Жулиан или ученицы. Но гордость не позволяет в этом признаться — никто не должен ничего заметить.

В Париж приезжает отец. Болезнь дочери примирила родителей — втроем они отправляются в Киев, в Лавру на богомолье. Очередная ипостась Муси — она в платке, в самом простом платье, со свечой. Она молит Господа дать ей еще немного времени. Она должна дождаться славы! Вдруг Создатель может долить воды в ее клепсидру?

Но, очевидно, бесценный сосуд оказался запаянным наглухо. По возвращении в Париж Мари становится хуже. Вскоре она уже не может ездить в академию. И лишь тихо плачет — все в мастерской делают успехи, а она бездействует. В это время ее знакомят с Бастьен-Лепажем, молодым, но уже известным художником. Она в восторге от его картин. Называет его «маленьким человечком» — художник очень мал ростом. Бастьен-Лепаж хвалит ее картины, критикует, дает советы. «Я чувствую безумное желание нравиться этому великому человеку», — пишет она в дневнике. Мари хочет жить. Она ставит нарывные пластыри, которые оставляют уродливые следы на ее коже. Больше она никогда не сможет носить декольте. На очередном Салоне она опять не получает медали, лишь почетный отзыв. На глазах у всей толпы разъяренная Мари снимает со своей картины красочный ярлычок с надписью «Почетный отзыв» и привязывает его к хвосту любимой собачки Коко. Почтенное жюри в шоке.

В России умирает ее отец. Но она не замечает его смерти. Еще бы, ведь она идет получать из рук министра долгожданную медаль Салона! Да, наконец она ее завоевала. Мари светится радостью, сжимая в руках заветную коробочку. Никто, кроме близких, не знает, что она давно принимает морфий из-за болей в груди.

Муся всегда обожала романы Мопассана. Теперь, когда болезнь обрекла ее на бездействие, она затеяла настоящий эпистолярный роман со знаменитым писателем. Разумеется, она пишет ему анонимно. Ги заинтригован — дама явно начитанна, разбирается в искусстве и в то же время довольно откровенно пишет на темы, которые не принято обсуждать вслух. О себе говорит лишь: «Я молода и очаровательна». Сам писатель, скучающий, признанный публикой, больной сифилисом, давно потерял интерес ко всему, кроме женщин. Мопассан хочет раскрыть ее инкогнито. Он дразнит ее, пишет, что она, вероятно, старая дева, начитавшаяся романов, худая как доска. Или того хуже — мужчина, ученый «сухарь». Мари поддерживает игру. Писатель настаивает на встрече, Мари колеблется и… Переписка обрывается. Болезнь Мари усугубляется, их встрече не суждено было состояться.

Салон 1884 года. Ее последний Салон, для которого она пишет картину «Сходка». И опять ей не дали медаль. Она давно не ездит в академию Жулиана, работает дома. Домашние выделили ей комнату под мастерскую. Здесь же она и спит на узкой железной койке. А когда-то спала на гигантской постели-раковине на золоченых ножках…

У нее лихорадка. Бастьен-Лепаж тоже болен. Иногда они вместе бывают в Булонском лесу. Осенние аллеи прекрасны, и она вдруг начинает плакать — ей хочется написать эту аллею, и женщину, сидящую на скамейке, и этих детей, играющих рядом. «Никогда еще я не понимала мира с такой ясностью, с такой особенной отчетливостью», — говорит она Бастьен-Лепажу. Она больше не коллекционирует хвалебных статей о себе, которых становится все больше. Долгожданная слава пришла, но теперь она не волнует Мари.

Мари дежурит у постели Бастьен-Лепажа, который корчится от боли. Скоро она уже не в состоянии его навещать. Тогда художник требует, чтобы его принесли к ней в кресле. Мари полулежит на диване у камина, укутанная массой кружев, плюша — все белое, только разных оттенков. В бреду она сокрушается о своих неоконченных картинах.

31 октября 1884 года в клепсидре упала последняя капля. Бастьен-Лепаж из окон своей квартиры провожает взглядом ее белоснежный погребальный кортеж. Он задумал было написать картину «Похороны молодой художницы», но сил не осталось, кисть падала из рук.

Кроме живописных полотен Мари оставила потомкам свой дневник, написанный по-французски. Она вела его начиная с двенадцати лет и закончила за десять дней до смерти. С самого начала она воспринимала его как своего рода «приложение» к будущей жизни, исполненной славы. Но вот парадокс — все вышло наоборот. Не картины и не безумные романы вписали ее имя в историю. Именно дневник по-настоящему прославил Мари. Она не стесняясь выплескивала на страницы все свои эмоции, все любовные и сексуальные переживания с небывалой для своего времени откровенностью. А если добавить сюда неожиданное изящество слога и неповторимую атмосферу эпохи — понятно, почему опубликованные записки умершей русской барышни стали самой успешной книгой столетия.

Над ее могилой на кладбище Пасси возвели часовню. Говорили, что Ги де Мопассан, якобы догадавшийся, кем была загадочная дама, которая писала ему письма, однажды пришел сюда, некоторое время стоял в задумчивости, потом проговорил: «Это была единственная роза в моей жизни, чей путь я усыпал бы розами, зная, что он будет так ярок и короток».

Пройдет немало лет, и могила Мари станет местом паломничества «башкироманов». Рядом с ней покоятся Романовы, князья Гримальди, потомки Талейрана, художник Мане, композитор Дебюсси. Как однажды записала в дневнике Мари: «Что бы ни случилось, всегда следует быть в хорошем обществе».