В России приобретение нового жилья — событие знаменательное. А уж покупка дома, да еще в таком районе, как Рублевка, — из ряда вон выходящее. Борис Моисеев, отметивший в прошлом году свое пятидесятилетие, дорос, как говорит он сам, до владения недвижимостью в Барвихе. Как чувствует себя артист в новой для себя роли землевладельца и какие изменения внесла эта покупка в его жизнь, попытался выяснить «МК-Бульвар».

— Борис, у вас новый дом, новое шоу, что еще вы можете назвать с прилагательным «новый»?

— Наверное, новый образ. Я сейчас совершенно другой на сцене. Мне уже не интересны кринолины, пудры, мишура, которая преследовала меня. Раньше это было нужно, и я специально провоцировал публику и себя. Этот период прошел. Сегодня у меня другой стиль, мое соединение с Людмилой Гурченко добавило в мою жизнь больше гламурности.

— Только у нас слово «гламурность» приобрело отрицательный оттенок.

— Почему? Это плохо и неправильно. Не все, наверное, понимают, что такое гламур. Для меня это возвращение к аристократическим взглядам, к старой интеллигентности, как Блок, Куприн, Шостакович. К тем людям, которые, несмотря на революционную смуту, всегда оставались интеллигентами. Поэтому мне интересно возвратить в зал интеллигенцию, которая сегодня при слове «поп-искусство» шарахается от него, как от какой-то чумы.

— Дуэт с Гурченко для вас уже третий, до этого были Трубач и Фернандес. Вам надоели мужчины?

— Мне все эти темы надоели, мужские. Такие неискренние истории дружбы и любви. Дуэт с Гурченко мне дал почувствовать вкус и запах отношений Мужчины и Женщины. Без регалий. Она вся такая народная-пренародная, а я из народа. Но не играть это, понимаешь?.. Мы, кстати, про Аллу забыли. С Пугачевой был один из первых дуэтов.

— Кто из вас с Гурченко голова, а кто шея?

— Голова она, я — шея.

— Тогда кто главнее, ведь именно шея вертит головой?

— В данном случае, я думаю, голова.

— Она специфическая женщина?

— Очень.

— А вы специфический мужчина?

— Очень. (Смеется.)

— Как вы уживаетесь?

— Вот! Несовместимое оказывается совместимым.

— Как вы решили финансовый вопрос? С Фернандесом вы же из-за денег расстались.

— Ну, это вранье. Он получал хорошие гонорары и был всегда обеспечен как первая звезда моего шоу. А с Людмилой Марковной финансовый вопрос сам по себе отпал. Мы, как говорится, обо всем на берегу договорились: сколько стоит спектакль с выходом на 2−3 номера и сколько стоит шоу, где она играет целое отделение и я тоже. Естественно, в последнем случае наши гонорары всегда идут пополам.

— Создается впечатление, будто вы запели с Гурченко, чтобы доказать Пугачевой, что она не единственная примадонна в вашей жизни?

— Не думаю, что я преследовал эту цель. Алла дала мне первый старт. И он самый важный, который я никогда не забуду.

— Это как первая любовь?

— Можно и так сказать.

— Пугачева вам ничего не говорила по этому поводу?

— Мне нет, но публике что-то говорила, наверное. (Смеется.) Что — не знаю.

— На новоселье пригласите и ту и другую?

— Ты знаешь, этот дом так долго строится, и конца пока не видно. Сейчас у меня работает американский дизайнер. Я ему на пробу дал сделать третий этаж. Посмотрим, что у него получится.

— Вы же больше двух лет ремонт делаете?

— Да. Первая бригада, из Армении, ничего толком не сделала, а только напортачила. Сейчас у меня работает вторая, уже московская.

— А вы что-нибудь в строительстве понимаете? Как вы с рабочими общались?

— Ничего я не соображаю, поэтому мне и напортачили. Гнилые трубы поставили, не так закоммутировали все. Пришли другие строители, более знающие, и все мне рассказали.

— Возвращаясь к новоселью. На праздник-то и Гурченко, и Пугачеву позовете?

— Думаю, в канун Нового года я приглашу всех. Кто захочет, тот и приедет.

— Кстати, муж Людмилы Марковны к вам не ревнует?

— Пока нет. (Смеется.)

— Дом на Рублевке — это принципиально?

— Нет. Просто случайно знакомые обмолвились, что продается дом. Да и не дом это, а таунхаус — все равно колхоз.

— Таунхаус — это уже построенный коттедж?

— Да. Но я его переделывал, достраивал. Там земля была пустая. А зачем мне она? Я все равно помидоры и колбасу выращивать не буду.

— Колбасу?

— Правда! Ну не буду же я свиней и кур держать.

— Тогда, может, проще было бы построить дом по своим желанию и потребностям, но не на Рублевке? Как та же Пугачева на Истре.

— Это скучно. Я привык жить в колхозе, в коммуналке. Как родился в ней, так и продолжаю в ней жить. К тому же в моем маленьком колхозе очень хорошие соседи: Игорь Николаев, Женя Фридлянд, Александр Горшков.

— Все равно колхоз очень дорогой получается.

— Дорогой? А для чего я работаю?

— Вы копили на этот дом?

— Нет. Хотя сейчас приходится себя ужимать. Если раньше, из той же Америки, я тащил по 5—10 чемоданов одних только тряпок и каких-то безумных подарков для друзей, то сегодня все намного скромнее. Все идет на дом, все-таки 4 этажа.

— С подвалом?

— Да. Там я сделал большую гардеробную.

— А зачем вам в гараже салон красоты?

— Наверное, я откажусь от этой затеи. Потому что на Рублевку проблемно приехать и проблемно войти в мой колхоз. А ведь красивая была задумка, потому что гараж у меня белоснежный.

— Гараж грязным должен быть.

— Я не хочу. Хочу белоснежный. И там у меня был бы уголок со столиком и всеми необходимыми прибамбасами. А вдруг кто-то захотел бы сделать у моего мастера стрижку, мэйк-ап? Есть же такие женщины, и очень много. Например, женщины Рублевки, которым удобнее приехать ко мне, нежели лететь на Кузнецкий Мост или Тверскую, чтобы сделать прическу.

— Женщины Рублевки такие, как их описала Оксана Робски?

— Нет. С Оксаной я совершенно не могу согласиться. И чем чаще я туда приезжаю, тем больше утверждаюсь во мнении, что она слишком остро на них наехала. Они не такие.

— Они обиделись?

— Думаю, да. Им неприятно читать такие резкие и довольно унизительные вещи. Многие из них выходили замуж не за богатых мужчин, жили в коммуналках и никогда не предполагали, что будут иметь дом по соседству с дачей нашего президента.

— Ну, чернуха всегда людей интересовала.

— Чтобы было о чем поговорить на кухне? «Вот она, сука, разжирела, разбогатела». А сколько она пережила дней и бессонных ночей? Конечно, там есть тетки дико пафосные. Которые, думаю, не только сказки братьев Гримм не читали, но и азбуку в глаза не видели.

— Вы уже ночевали в новом доме?

— Нет. В нем пока не хватает мебели, которую придется ждать до декабря.

— В нем будет уголок, посвященный кому-нибудь?

— Ленину? (Смеется.)

— Ну, той же Пугачевой, Гурченко, маме вашей?

— Естественно. Но каких-то специальных уголочков или иконостасов на ту или иную персону я делать не буду. Но в моем кабинете, других комнатах появятся их фотографии, какие-то вещицы, музыка, видео. Куда без них-то?

— Комната для почетных гостей у вас запланирована?

— Естественно. Хорошая комната, довольно скромная, но с очень роскошной ванной.

— Все наслышаны про рублевские цены, там действительно так дорого?

— Безумно! Там даже не московские цены, а с какой-то другой планеты. Наверное, так и должно быть. Взять ту же Америку, Нью-Йорк. В районе Манхэттена пачка сигарет стоит от 7 до 9 долларов, а в том же Куинсе или Бруклине — 2,50−3. Так было, есть и будет. Богатые районы — богатые клиенты. Почему бы не брать с них лишни× 200 долларов? Просто этой разницей неправильно распоряжаются. Нужно уметь делиться цветами, аплодисментами и деньгами. Кто меня так научил, знаешь?

— Нет.

— Мои тетки. Вначале Алла, затем Людмила Зыкина, сейчас — Людмила Гурченко. Это правильная позиция. Если я там живу, то, значит, могу себе позволить купить хлеб по более высокой цене.

— И сколько он там стоит?

— Пять долларов. Но хороший, качественный. Ведь он столько и стоит. А вот разницу между десятью рублями и пятью долларами нужно отдавать бедным людям, а не класть себе в карман. Это действительно большой вопрос: куда дальше идут сборы с Рублевки.

— Вам не будет скучно жить одному в таком огромном доме? Тут в квартире иногда страшно бывает.

— Да ну… Так я же не один живу, а в колхозе.

— Все время гости?

— У меня не будет постоянных гостей. Но кругом же люди живут.

— Это соседи. А так, чтобы кто-то вас ждал после концерта, встречал.

— Ой, мне так в кайф. Пусть меня никто не встречает. Уже хочется побыть одному, в себя прийти. Свои мозги и чувства проверить, понять, где ты был прав, а где — нет.

— Тогда можно животное завести?

— Можно. Но я не буду этого делать. Кто за ним ухаживать будет?

— А кто у вас вообще за хозяйством станет приглядывать? Содержать квартиру — это одно, а дом — намного ответственнее.

— Экономка. Только к этому вопросу нужно очень тонко подходить. Ведь не каждого можно пустить в дом. И не потому, что я боюсь, что меня обворуют. Там нечего воровать, разве что тряпку какую-нибудь. Просто этот человек настолько плотно входит в твою жизнь, что не хочется ошибаться.

— В квартире на Маяковской у вас есть прислуга? Может, ее с собой возьмете?

— Есть, но она здесь останется. Думаю, там нужен немного другой персонал.

— Может, вам те же рублевские женщины кого-нибудь посоветуют.

— А они и делают это. Но я хочу взять кого-то из своих. У меня же много взрослых подруг, которые не в большом достатке и свободны. То есть они или вообще одиноки, или имеют небольшие семьи. Это мои бывшие коллеги…

— …из трио, что ли?

— Нет. Из трио — они все богатые. Они трусы стирать и убирать никогда в жизни не будут. Это просто мои очень хорошие подруги.

— Вы живете один, с братьями не общаетесь. Уже думали, кому после вас дом достанется?

— Мои искусство, дом и все остальное принадлежат народу. (Смеется.) А если серьезно, то я очень люблю Кристину Орбакайте. Она очень близкий мне человек, и, может быть, свой дом я оставлю ей.