Ей завидуют (еще бы: отхватить столь именитого мужа!).

Ее жалеют (наверное, нелегко жить с таким тираном).

Ей подражают (научиться готовить — это ведь не слишком сложно?). А она идет по жизни смеясь. И не слишком прислушивается, что там о ней говорят. У Юлии Высоцкой и так достаточно дел, чтобы отвлекаться на посторонние шумы…

Все начиналось как в дурном детективе. В назначенное время съемочная группа нашего журнала стояла у высоченного забора на Николиной Горе и тщетно пыталась дозвониться до хозяев. Пока кто-то особо приметливый не догадался толкнуть калитку. Вход был свободен. Пустынная дорожка вела к абсолютно безжизненному дому — такому знакомому по многочисленным фотографиям, но такому негостеприимному в то зябкое субботнее утро.

Через полчаса топтаний вокруг особняка была обнаружена дверь в полуподвальное помещение — открытая, но уводящая в кромешную темноту. Держась за стены, чтобы не упасть на каменный пол, мы тихонько продвигались в глубь дома. Пока не нашли наконец какое-то подобие жизни. В темной кухне, так похожей на ту, которую каждое воскресенье показывают в передаче «Едим дома», что-то шумело и шкворчало. Увы, за плитой стояла вовсе не Юлия Высоцкая, а совсем незнакомая женщина.

— К Юле? Сейчас я вас проведу, — вытерев руки о фартук, сжалилась таинственная незнакомка и повела нас по крутым лесенкам — вниз, вверх, куда-то вправо и опять вверх. Но едва мы оказались в просторной гостиной — с камином в ярких изразцах и диваном насыщенного малинового цвета, — так и бросила, опять оставив один на один с чужим пространством.

Детский вопрос

Юля появилась внезапно и вроде как из ниоткуда. И дом мгновенно ожил: гостиная осветилась яркими огнями, камин затрещал горящими поленьями, на столе появился сваренный за какие-то минуты кофе — на всю компанию в количестве шести человек. Стремительная, летящая, все успевающая и никого не оставляющая без внимания. Даже когда Юля послушно выполняла все наши приказы — сесть-встать-улыбнуться-взгрустнуть, — все равно было понятно: в этом доме главная — она.

Это ненавязчивое верховенство ощущалось и позже, когда мы встретились с ней во второй раз — для интервью. Нет, она охотно говорила на любые темы. И не кривила по-актерски губы: «Только, умоляю, давайте обойдемся без вопросов о личной жизни». И все равно часть из них я так и не стала задавать.

К примеру, мы сознательно обошли тему знакомства Юлии с ее мужем. История про то, как именитый режиссер встретил в лифте сочинской гостиницы никому не известную белорусскую актрису, увез ее в роскошные заграницы, а потом предложил руку и сердце, уже и так достаточно растиражирована. Хотя нисколько не сомневаюсь: задай я этот вопрос, Юля — в тысяча первый, наверное, раз — послушно бы все рассказала. Но меня влечет в другие дали: почему ни в одном интервью она не рассказывает о своем детстве? Какой была маленькая Юля — ласковой мечтательницей с длинными русыми косами по пояс или дворовой хулиганкой с озорными хвостиками?

Юлия: «Мне кажется, главное — я была очень счастливой. Меня любили все — и мама, и бабушка, и дедушка… Кстати, как раз накануне нашей с вами встречи я смотрела передачу с Геннадием Хазановым, и он сказал замечательную фразу: при всех тех ужасах, которые таила в себе, как мы теперь все узнали, советская власть, в памяти в первую очередь всплывают картинки счастья. Так и со мной. Когда вспоминаю детство, на ум приходит, как я надеваю мамино платье, становлюсь на стул, как дедушка берет балалайку или баян, начинает играть частушки, а я их под его нехитрый аккомпанемент пою. Хотя это — всего лишь одна сторона медали. С другой стороны, была довольно тяжелая жизнь в военных городках — мой отчим служил в небольшом чине, и мы постоянно переезжали с одного места на другое. Были бессонные ночи, когда родилась моя сестра. Вот вам еще одна картинка: мама в десятиградусный мороз стоит в очереди за пайком, в комнате рыдает полуторагодовалый младенец, а я, обливаясь слезами в ванной, стираю ее пеленки. Но все равно общее ощущение того времени абсолютно благостное. Я тогда — да и сейчас, впрочем, тоже — была уверена: у меня — самая лучшая жизнь».

— Про сестру, между прочим, я тоже нигде не читала. Где она, чем занимается?

Юлия: «Учит языки. У нас разница в восемь лет, так что она пока еще студентка».

— Получается, страсть к изучению иностранных языков — это семейное? Вы ведь тоже знаете… Сколько, кстати, языков?

Юлия: «Французский, английский, немного итальянский. Да, забыла, еще белорусский, конечно же. Но не могу сказать, что для меня это страсть, чаще — необходимость. Например, белорусский я выучила, потому что в противном случае меня бы отчислили из училища. Когда я решила поступать в театральный (а об актерской профессии я грезила с раннего детства), мы с мамой сразу решили: в Москву берут только блатных, туда нам не прорваться, надо ехать в Минск. И мы из Баку, где тогда жили, полетели в Белоруссию. Причем буквально за несколько часов до нашего отлета пришло письмо из училища — ответ на мой запрос о поступлении. И там сообщалось: в этом году русская группа, к сожалению, набираться не будет. А у нас уже билеты куплены, все подготовлено. И тогда мама — вот какая все-таки авантюристка! — сказала: „Ну что ж, отступать некуда, поехали в аэропорт. Не примут в училище, зато хоть Минск посмотрим“. Я поступила с первого раза. И только годы спустя узнала, что это было чистой случайностью. И благодарить мне следует актера Бориса Андреева из Малого театра — он в тот год „заседал“ в приемной комиссии от Москвы. Он-то и выступил в мою защиту: „Если вы ее не примете, я заберу ее в Москву, к себе на третий курс“. И тут все сразу засуетились…»

— Мол, «такая корова нужна самому…»

Юлия: «Да-да-да! Белорусские преподаватели начали сомневаться: подождите, может, и мы найдем для нее место. И в этот момент сомнений ярко выступила моя мама. Она ждала меня после прослушивания, к ней подошел проректор, начал объяснять: „Вы понимаете, ваша девочка всем понравилась, но, к сожалению, она не говорит по-белорусски“. И мама в ответ произнесла речь — какая я способная к языкам: и по-грузински говорю, и по-азербайджански, и, само собой, по-английски. Что она там плела, даже вспоминать смешно: по-грузински, кроме „гомарджоба“, я не знаю ни слова, английский вообще был очень слабый. Но меня приняли. И местный язык я как-то на удивление быстро освоила — уже всю первую сессию сдавала только на белорусском. Между прочим, английский мне тоже пришлось учить по необходимости. Когда мы встретились с моим будущим мужем, он считал, что мне обязательно нужно выучить язык Шекспира. И я стала очень серьезно заниматься — первые полгода зубрила по восемь часов в день. Потом поступила в Лондонскую академию музыки и драматического искусства. Параллельно подрабатывала на съемках у мужа в его „Одиссее“: существует такая профессия „stand in“ — в переводе что-то вроде „постоять за“. То есть у всех мало-мальски важных артистов есть специальный человек — статист, по которому выставляют свет. В нужный момент появляется сам актер, отыгрывает свой кусок и уходит. Между прочим, когда я снималась в моем последнем фильме „Лев зимой“, у меня самой уже появилась такая „стэнд ин“, а в то время я была „стэндином“ Греты Скакки (она исполнила роль Пенелопы)».

— А для чего, извините, девушке, по которой всего лишь выставляют свет, так необходим английский язык?

Юлия: «Потому что Кончаловский разговаривал со мной только по-английски. Он считал, что неприлично общаться по-русски, если в картине работают английские актеры: «Что они подумают?! Что мы там с тобой обсуждаем?» В результате я стояла, обливалась немыми слезами — потому что не понимала восьмидесяти процентов того, что мне говорит Кончаловский, — и только думала про себя: «Какой же он гад! Почему он по-русски не сказал?»

— Ваши дети — дочь Маша и сын Петр, — наверное, с такими проблемами никогда не столкнутся. Они ведь с детства учат иностранные языки?

Юлия: «Маша очень хорошо — и очень красиво — говорит по-французски. А Петя — он такой попугай, что на лету все схватывает. Даже когда непосредственно к нему никто не обращается, он все равно запоминает слова. Вот не так давно мы месяц жили в Варшаве — там муж ставит спектакль „Король Лир“, — и я в свободное время занималась с француженкой. Когда она пришла к нам во второй раз, Петя сам бросился к ней: „Бонжур“. Маша неплохо болтает еще и по-итальянски. Мы уже два года подряд на все лето уезжаем в Италию, и там она ходит в местный итальянский садик. Просто потрясающая организация: с ними занимаются сестры-католички из местного монастыря. Там нет ничего религиозного, но вы не представляете, как трогательно, с какой любовью эти бабушки общаются с детишками».

— Когда смотрите на нынешнее поколение, говорите себе: какое счастье, что им так много дано — разные страны, континенты?

Юлия: «Мне кажется, что моим детям действительно повезло. А вот про поколение в целом я бы не стала то же самое утверждать. С поколением как раз сложности: телевизор, компьютер, нездоровая еда, кока-кола. Мне, признаюсь, страшно представить, что будет с ними лет через двадцать. И еще большая проблема нынешних детей, что им ничего уже не хочется — ведь все есть. Представляете, они ни о чем не мечтают».

— И ваши дети тоже?

Юлия: «Мои — мечтают. Я своих детей держу в ежовых рукавицах».

— Что это означает?

Юлия: «Это многое означает. Я вообще считаю, что дети любят ограничения — без фанатизма, конечно. Потому что если им скажешь: делай что хочешь, — они будут целыми днями есть шоколад, смотреть мультики и не спать днем. А когда ты ставишь для них рамки, то и интересы появляются. Если есть конфликт — значит, есть заботливая, но сильная рука. Помню, была такая ситуация: Петька что-то попросил у няни, но не получил. Тут же упал на пол и начал рыдать. Мы в ответ — без всяких нравоучений — просто вышли из комнаты: „Ладно, Петь, поплачешь, потом придешь“. Минут пять он рыдал, потом до него дошло, что рядом — тишина, никто вокруг него не носится. Мы в это время вместе с нянечкой подглядывали в щелку: вот Петя смотрит по сторонам, а на лице такое удивление! Встал, нашел няню: „Нянь, Петя плачет!“ — „Сейчас уже не плачет. Хочешь поплакать — иди в комнату, потом придешь, будем играть“. — „Не хочет он!“ Все! С тех пор Петя не падает на пол и не устраивает истерик».

— А Андрей Сергеевич строгий отец?

Юлия: «Андрей Сергеевич просто млеет от Петьки, у них особая любовь и особые отношения. Казалось бы: откуда что берется? Сын видит отца редко, но у него все повадки Андрея Сергеевича: он и сидит так же, как папа, и руки в карманы по-кончаловски, и одна нога вперед. Просто невероятно! А Маня, наоборот, — во всем копирует меня. Муж иногда смеется: „Ты посмотри, посмотри на себя со стороны!“ Но если брать глобально, то Андрей Сергеевич, с одной стороны, довольно строгий, с другой — в противостоянии „хороший-плохой“ — он скорее хороший. Потому что общается с детьми нечасто, но уж когда общается, то всячески их балует. Из Парижа везет им круассаны. Представляете: сумасшедший папа везет из Франции детям булки! А мама всегда рядом и с вечными наставлениями: надо с утра есть кашу, чтобы животик не болел».

— Вы Машу учите быть хорошей хозяйкой?

Юлия: «А как этому можно научить? Я думаю, если у нее есть инстинкт женский, то он проснется, нет — так и не надо. Значит, она талантлива в чем-то другом, и не стоит делать ее несчастной. Но пока ей нравится готовить, повторять все за мамой — рассыпать по кухне муку и лепить страшного серого вида калачи, требуя, чтобы их обязательно попробовали. Мне бы, конечно, было проще, если б она не мешалась под ногами. Но я сдерживаюсь, разрешаю ей все крошить, сыпать, сорить и бить».

Разговоры с невидимкой

— Вот мы плавно перешли к кулинарной теме. Скажите, Юля, а когда вы поняли, что вам интересно творить на кухне?

Юлия: «Думаю, все это родилось благодаря тому, что мы долгое время жили на Кавказе, а детство я провела на юге России. А там всегда очень вкусно ели. Помню, как-то совсем еще ребенком я поехала к родственникам в Кировскую область. Я пережила настоящий шок: даже грибы и мед — там все было невкусно! Серые лепешки, которые почему-то называли оладьями, какие-то шарики жуткие из картофельного пюре. А на Кавказе всегда много приправ, много зелени, много овощей. Наверное, тогда все и сформировалось. Ну и к тому же изначально у меня вкусовые рецепторы очень хорошо развиты. Я помню, как у мужа вытянулось лицо, когда он впервые повел меня в японский ресторан. Это был 96-й год, для меня — совершенно нищие студенческие времена. Он смотрел со странным чувством, как я уплетаю сырую рыбу. На следующий день сказал: „Теперь пойдем во французский ресторан“. И опять я ела все с огромным аппетитом. „Кошмар! — твердил Кончаловский. — Ты — всеядная. Я никогда не видел человека, которому бы с первого раза понравились устрицы!“ Он не мог поверить, что можно вот так с ходу распробовать подобные кулинарные изыски».

— А когда вы решили, что надо своими кулинарными способностями поделиться со всей страной?

Юлия: «Это Андрей Сергеевич решил. Когда я была беременна Петькой, то продолжала суетиться на кухне. И Кончаловский, наблюдая за мной, в один прекрасный момент сказал: „Слушай, такое надо снимать“. И мы стали думать, в какой форме это все можно преподнести. Я вспомнила, что в Лондоне постоянно смотрела одну кулинарную программу, которая потом и стала прототипом „Едим дома“ (кстати, на английском телевидении вообще очень много качественных кулинарных программ). И предложила: „Если делать программу, которая была бы интересна мне, то можно попробовать вот так“. Мы попробовали, сделали „пилот“, а на телевидении вдруг согласились выпустить проект в эфир».

— Кстати, откройте секрет: кто тот невидимый, с кем вы постоянно общаетесь в кадре?

Юлия: «Так я вам и сказала! Это специально так сделано — чтобы все интересовались, но никто не знал бы правильного ответа».

— У вас бывают экспромты? К примеру, вы начинаете готовить и сами не представляете, что в итоге получится.

Юлия: «Все экспромты хорошо подготовлены. Нет, я подхожу к съемкам очень серьезно — долго ищу рецепты, переделываю их под наши реалии, потом заранее готовлю. Бывает, даже попробую и отказываюсь делать то или иное блюдо в передаче: три часа возиться, а результат — не сказать, чтобы был интересный».

Священный трепет

Все это время мы сидим в гримерке Театра имени Моссовета, у Юли через час спектакль. «Мисс Жюли» в постановке Кончаловского наделал много шума в театральной Москве. Из тридцати рецензий я не нашла ни одной (!) положительной. Отмечают лишь голый зад, который актриса демонстрирует в одной из сцен. Да тот факт, что муж в очередной раз поставил спектакль для молодой жены.

— Юля, а вы читаете, что пишут о вас и вашем спектакле?

Юлия: «Я просматривала рецензии на предыдущую нашу постановку — „Чайку“. И была шокирована. Поэтому сейчас вообще перестала что-либо читать. Я поняла: критика у нас необъективная — не в смысле, что меня не любят, дело не в этом… Я встречала в прессе лишь этикетки. А мне хотелось прочитать анализ. Вот, к примеру, написали: „истеричная Высоцкая“. Тогда вы должны продолжить: это было не вполне правильно, градус в данной сцене слишком высок. А когда вы называете меня просто истеричной без всяких комментариев, то это, извините, какой-то базарный вариант».

— Ну, не просто «истеричной». В первую очередь каждая статья начиналось со слов, что…

Юлия: «…Знаю-знаю: „актриса Юля Высоцкая — молодая жена известного режиссера Кончаловского“. Но за эти пассажи мне как раз совсем не обидно. Я счастлива быть женой моего мужа и не вижу ничего страшного в том, что он ставит спектакли и дает роли именно мне. А пишут так, наверное, те, кто хотел бы оказаться на моем месте. С другой стороны, когда человек делает новый проект, он берет на главную роль того, с кем у него есть эмоциональный и физический контакт. Конечно, когда жена режиссера играет все главные роли, в сорок лет продолжая быть Джульеттой, это нехорошо. В остальном это право режиссера».

— Первым вашим совместным проектом стал фильм «Дом дураков». Вы проходили кастинг наравне с другими актрисами?

Юлия: «Мой муж — очень мудрый человек, он все делал очень деликатно, поэтому я не знаю, пробовались ли на эту роль другие актрисы. Но я точно уверена: если бы в первые съемочные дни у меня „не пошло“, он бы не испугался меня поменять. Это я знала всегда».

— И вы боялись не оправдать его доверия?

Юлия: «Да этот страх не покидает меня каждый день! Вот сейчас мы с вами разговариваем, а через полчаса я выйду на сцену. И знаю, что он будет в зале (Андрей Сергеевич всегда старается выбраться в Москву, когда идет спектакль. В эту самую минуту он специально летит из Варшавы, чтобы ко второму отделению попасть в театр). Так что самый главный критерий для меня — это он. Он — мой бог, мой творец. Я верю ему беспрекословно, любому его слову. Даже если он предлагает мне что-то сделать, а мне кажется, что это неправильно, — все равно буду пробовать. И если мне надо будет разбить голову о стенку, разобью. Хотя бы для того, чтобы показать: вот видишь, у меня не получается, нужно найти другое решение. Но чаще всего выходит так, как он говорит. И ужасно будет, если подобное чувство пропадет. Я наслаждаюсь этим моим трепетом».

— Другие режиссеры, наверное, вас боятся — им ведь не дано добиться такого обожания?

Юлия: «Наверное. Вообще жен режиссеров, я думаю, опасаются снимать. А уж таких режиссеров, как Андрей Сергеевич! Всегда сидит мысль: вдруг она пойдет советоваться с Кончаловским?»

— А вы советуетесь с мужем?

Юлия: «Советуюсь. Когда присылают сценарий, всегда первым делом иду к нему. Конечно, сам он не читает, что мне там прислали, — у него на это просто нет времени. Но совет даст всегда. Вот когда Андрей Прошкин предложил мне роль в „Солдатском Декамероне“, Андрей Сергеевич сразу сказал: „Надо соглашаться, режиссер хороший“. А когда меня пригласили сниматься в сериале „Первое правило королевы“ режиссера Вячеслава Криштофовича, мы долго раздумывали: режиссер достойный, но мне надо было надолго уехать в Киев, бросить семью».

— Юля, скажите, как вы все успеваете? Это легко дается или же приходится постоянно себя пересиливать?

Юлия: «В принципе не могу сказать, что я всегда в отличном настроении и хорошей форме. Но я знаю: если сегодня в одиннадцать утра мне надо снимать передачу, значит, уже в восемь я должна быть на беговой дорожке. Вы думаете, мне охота вставать ни свет ни заря и идти заниматься? У меня накануне спектакль закончился ближе к полуночи, мне хочется пролежать еще дня четыре в постели, не реагируя на окружающий мир. Но такой роскоши я себе позволить не могу. Поэтому поднимаюсь через силу и начинаю новый день. И только в этот момент понимаю: какая же я счастливая, как хорошо жить!»

…Кстати, в день фотосессии Юля не встретила нас на пороге своего дома по одной простой причине: мы приехали на десять минут раньше назначенного времени. Точность — это неотъемлемая прерогатива особ вельможных, не так ли?