Еженедельное появление Алексея Пушкова в программе «Постскриптум» привычно и давно знакомо зрителям. При более же близком знакомстве оказывается, что рамки эфира для него настолько узки, что самая интересная и насыщенная сторона жизни политического аналитика остается за кадром. А тема для этого интервью и вовсе родилась на 7-летии его передачи, где «МК-Бульвар» наблюдал весь политический бомонд. Политики, которые зачастую не общаются друг с другом, собрались вместе, чтобы поздравить телеведущего. Такое искусство дипломатии, проявленное нашим героем, не могло оставить нас равнодушными.

— Алексей Константинович, дипломатами рождаются или становятся?

— Дипломатами, безусловно, становятся, но внутренняя предрасположенность к этому тоже должна быть. Дипломатия — искусство многоплановое: знание языков, умение общаться с людьми, способность к политическому анализу. Если вы хотите сделать хорошую карьеру в дипломатии, нужно уметь делать прогнозы о будущем на базе того, что знаете сейчас. Нужно очень много качеств.

— Еще лучше, наверное, эти качества приобретать, когда рождаешься в семье дипломата.

— Мой отец стал дипломатом не родившись в дипломатической семье и уже после того, как прошел всю войну. Он поступил в МГИМО в 1947 году. Вместе с ним были студенты, которые мучительно осваивали языки, и им это, в общем-то, и не нравилось. У отца же все пошло достаточно легко. Более того, уже закончив МГИМО с английским языком, он выучил китайский и был отправлен в Китай, где работал в нашем консульстве. Там познакомился с моей мамой — она была переводчицей и работала с китайским премьером Чжоу Эньлаем. Мама знала китайский профессионально, окончила Институт восточных языков. Они с отцом познакомились и поженились в Пекине. В Китае я и родился. Так что я поневоле начал с китайского и говорил на нем до трех лет, так как у меня была няня-китаянка.

— И с тех пор вы, кажется, помните выражение «пао кулюн»?

— Да, «мячик закатился в дырочку». (Смеется.) Больше не помню ничего. Потом я приехал в Москву, и бабушка подвергла родителей критике за то, что они привезли ей «басурманина». По-русски-то я почти не говорил. Когда просил у нее на китайском хлеба, а она давала мне ложку, я кидал в нее эту ложку, потому что не понимал, почему мне дают ложку вместо хлеба. Только-только я научился русскому, как в пять лет меня увезли в Париж. Там я опять отошел от русской культуры и перешел на французскую: четыре года провел в начальной французской школе. Так что, учитывая род деятельности родителей и мое бурное китайско-французское детство, видимо, я так или иначе был предназначен для дипломатии. К этой работе, конечно, должна быть предрасположенность — и в характере, и в устройстве мозгов. Но это не значит, что все люди, которые занимаются дипломатией, хорошие дипломаты. Средним дипломатом можно стать. Хорошим дипломатом нужно родиться.

— Наконец-то мы нашли формулу.

— Это так. Я вращался в дипломатических кругах и продолжаю это делать. Не только в наших, но и во французских, немецких, американских, британских. Есть, конечно, общепризнанные вершины, тот же Генри Киссинджер. Если говорить о наших дипломатах, это, например, Анатолий Добрынин, который больше 20 лет был нашим послом в США, еще во времена Карибского кризиса. Посол России в Китае Игорь Рогачев провел в Пекине лет пятнадцать, был там старейшиной дипломатического корпуса. Естественно, Евгений Максимович Примаков. Но есть и плохие образцы дипломатии, когда дипломатия подчиняется чьим-то узким интересам или, еще хуже, — интересам другой страны.

— Например?

— Андрей Козырев, которого даже американцы шутливо называли «американским министром иностранных дел в Москве». Настолько он старался во всем помогать Америке и прежде всего за счет интересов России.

— Не думала, что услышу от вас критическую оценку.

— Отчего же?

— Как раз оттого, что вы дипломат.

— Я, с одной стороны, дипломат, а с другой — политолог, эксперт, и поэтому не считаю, что надо пребывать исключительно в мире положительных оценок.

— У вас в активе два языка — английский и французский?

— Сейчас очень модно перечислять в своих биографиях все языки, с которыми когда-либо сталкивался человек. Иногда о своих знакомых я читаю: «владеет столькими-то языками в совершенстве…» И перечисляется 4—5 языков. На деле же обычно они знают хорошо один-два языка. Я говорю на четырех языках. Но действительно в совершенстве, в том смысле, что могу выступать, переводить, писать статьи на этих языках и читать лекции, знаю два — английский и французский. А так «знаю» еще и немецкий, потому что вполне адекватно чувствую себя в Германии, и чешский, потому что пять лет прожил в Праге.

— Алексей Константинович, а вы вообще в жизни конфликтный человек? К вам в день рождения вашей программы пришло столько разных политиков, которые и друг с другом-то часто не разговаривают, а вы их всех под одной крышей собрали. Вы сам с кем-нибудь ссоритесь?

— И в политике, и в дипломатии, и в политической телевизионной аналитике, если человек абсолютно неконфликтен, если в нем нет здоровой агрессивности, он никому не интересен. Та же дипломатия считается искусством компромиссов, соглашения, закулисных тайных переговоров. Но в дипломатии очень ценится и сила характера, учитывается способность человека пойти на обострение, на конфликт. А в таком деле, как политическая телеаналитика, — тем более. Я жестко критикую не только некоторых российских политиков, таких как Греф, Илларионов, Зурабов, Гайдар, Немцов, Ельцин. Но я критикую и руководителей других государств. Жизнь же состоит не только из позитива.

— А те, кого вы критикуете, с вами дружат?

— На семилетии «Постскриптума» был, как вы видели, Геннадий Зюганов. Я ему не раз говорил, что его партия слабеет, что рейтинг коммунистов идет вниз. Но Зюганов приходит! И когда он дает интервью нашей программе, он знает, что мы его не исказим, а доведем его подлинные взгляды до зрителей.

— Интересны еще две личности, с которыми вы общаетесь. Первая — Генри Киссинджер. Как он появился в вашей жизни?

— Дело в том, что на телевидении я оказался в силу неких капризов исторического развития России, а не в силу логики своего внутреннего развития. Я окончил МГИМО, защитил диссертацию по внешней политике США, там же преподавал несколько лет, год проработал в Женеве в ООН, в Комитете по разоружению. И собирался строить дипломатическую карьеру. Потом работал в Праге, правда, на журналистской работе. А затем меня пригласили стать спичрайтером Горбачева, Яковлева, Медведева, т. е. высшего руководства страны, которое занималось внешней политикой. Я вошел в консультантскую группу международного отдела ЦК. А в средства массовой информации попал, когда эта государственная машина рухнула.

— То есть вы ушли в СМИ, сохранив при этом знакомства с политиками?

— Да. И сейчас среда, в которой я вращаюсь, в основном политико-дипломатическая. Да, я занимаюсь аналитической программой на телевидении, но не только: с 1993 года я являюсь членом мирового экономического форума в Давосе. По роду занятий сейчас я тележурналист. Но по роду мышления и среде общения скорее являюсь частью этой политико-дипломатической международной среды. Собственно, отсюда и появился Генри Киссинджер.

— Почему, приезжая в Россию, он чаще всего дает интервью только вашей программе?

— Потому что считает, что «Постскриптум» — наиболее содержательная программа на российском телевидении.

— Это вы ему сказали об этом?

— Это ему сказали те американские политологи, у которых он спрашивал совета, в какой программе ему нужно выступить, чтобы это было не формально, а по сути. С тех пор всякий раз, когда он приезжает в Москву, либо мы с ним встречаемся и он мне дает интервью, либо он приглашает меня на частный ужин.

— И с тех же пор, когда вы были спичрайтером Горбачева, у вас замечательные отношения и с Михаилом Сергеевичем.

— Да, у меня с ним очень теплые чисто человеческие отношения. Я считаю, что Горбачев, в отличие от Ельцина, это человек со знаком плюс. Но как дело доходит до политики, здесь у нас много разногласий. Я не раз критиковал Горбачева в прессе, а он отвечал на эту критику, и его сотрудники отвечали. Но в человеческом плане у нас все в порядке. Когда я попросил Горбачева поучаствовать в шутливом фильме, подготовленном на мое 50-летие, он согласился и сказал много добрых слов в мой адрес.

— Должность спичрайтера Горбачева, видимо, была не из легких. Насколько сложно выражать своим языком мысли другого человека?

— Для меня самая большая трудность заключалась в том, что у Михаила Сергеевича был свой отличительный стиль. В нем был некий посыл, идея. Но в целом смысл речей состоял в том, что повторялось одно и то же: «нужно новое мышление», «нужно отходить от стереотипов», «пора разбирать завалы «холодной войны». Горбачев тяготел не к содержательным выступлениям, а к таким, где главное — посыл, который нужно все время по-разному оформлять. Потом, ведь речи — это «братская могила». В их написании всегда участвует от 6 до 12 человек. Иногда мы готовили до 7 вариантов речей. Потом останавливались на каком-то среднестатистическом, и себя там уже не найдешь.

— Сколько времени давали на подготовку?

— По-разному. Иногда писали срочно — за 3−4 дня. А иногда работали на загородной даче. Нас собирали и увозили либо в Серебряный Бор, либо в Волынское, либо на Клязьму. Однажды оставили там на месяц. Была важная речь Горбачева — то ли на Кубе, то ли в Варшаве. Нас работало 12 человек, и где-то на 15-й день все уже немножко обалдели и больше смотрели телевизор. В итоге мы создали семь вариантов речей — и все были зарублены! Накануне отъезда Горбачева, в 12 часов ночи, у нас появился его разъяренный помощник по соцстранам и сказал, что в 8 утра Горбачев улетает, ни один из вариантов выступления не подходит и нужно написать новый текст. Тогда мы взяли первый вариант, вставили в него 3 абзаца из второго, 3 абзаца из третьего, немножко переделали начало и конец. В 7.30 нам позвонили из правительственного аэропорта «Внуково» и сказали: «Ну вот, ведь можете, когда захотите!»

— Алексей Константинович, а быть женой дипломата, на ваш взгляд, сложно?

— Не скажу, что это положение самое тяжелое на земле, но свои сложности есть. Во-первых, жена дипломата должна знать языки. На официальные приемы в посольства все приходят с женами. И тут желательно знать если уж не язык страны пребывания, то хотя бы английский на каком-то уровне. Иначе ты по-прежнему жена, но совсем не улучшаешь имидж своего мужа. Во-вторых, работа дипломата достаточно напряженная, а это значит, что на муже лежит большая психологическая нагрузка. Но главная сложность, конечно, в том, что женщине трудно идти собственным профессиональным путем. За очень редким исключением жены дипломатов все-таки посвящают свою жизнь карьере мужа. Когда мне предложили работу в Чехословакии, Нина, закончившая Щукинское училище, вовсю снималась, делала свои первые шаги в кино. Конечно, она вынуждена была ехать со мной, и моя работа в Праге ее выбила из кинематографа на пять лет. Потом Нина снялась еще в одном фильме у Анатолия Ромашина, но свое лучшее время как актриса она упустила.

— Нина Васильевна знала языки до знакомства с вами? Или потом учила специально?

— Если серьезно, Нина к моему роду занятий была совершенно не готова. Первое время я довольно много ей объяснял, где находится Огненная Земля, остров Папуа или, предположим, кто живет на острове Тристан-да-Кунья.

— Вы очень требовательны к женщинам…

— Да уж. (Смеется.) Но она, должен сказать, продемонстрировала потрясающее рвение. Нина очень любила французский, который у них преподавали в Щукинском. И через десять минут после нашего знакомства, узнав, что я учусь в МГИМО, стала говорить мне фразы, заученные ею. На второй день знакомства Нина сказала: «К сожалению, вы станете мои мужем». Меня такая прыткость, конечно, смутила. Потом я возмутился: почему «к сожалению»? Я так высоко себя ценил, а Нина очень просто и с иронией сбила с меня пафос. Так вот после этого, надо отдать ей должное, она выучила три языка. Свободно чувствует себя в англоязычной среде, прилично знает французский и три года учила в Карловом университете чешский. Если с английским и французским у нас в семье первым носителем языка все-таки считаюсь я, то в Чехии уже она была первой скрипкой и давала мне фору.

— Ваша дочь Даша, насколько я понимаю, тоже от родителей не отстала?

— У Даши, как я говорю, не было другого выбора. Она тоже окончила МГИМО, долгое время работала корреспондентом в Московском бюро телекомпании BBC, а сейчас работает в Лондоне, возглавляет тамошнее бюро нового канала «Russia Today».

— Всю жизнь вы занимались политикой, а недавно президент присвоил вам звание заслуженного работника культуры.

— В России заслуженный работник культуры — он и политик. Вместе со мной получили ордена Никита Михалков, Олег Табаков, другие крупные фигуры. Так получилось, что я стал общественным деятелем. Через свою программу, через свое участие в политических дебатах. Я рассматриваю эти награды как знак признания общественной роли и значения моей программы.