Через несколько дней после того, как было записано это интервью, появились сообщения, что Екатерина и Александр Гордон расстались, не сойдясь во мнениях по ряду принципиальных рабочих вопросов. И Катя, и Александр ушли в глухую оборону и категорически отказываются комментировать слухи об их разводе. Сейчас Екатерина действительно живет отдельно, и очень похоже, что виной всему ее вечная борьба за суверенитет. Впрочем, делать прогнозы о дальнейших отношениях этой пары — дело неблагодарное. У них все может измениться за несколько минут. Не исключено, что завтра они опять будут вместе.

— Катя, читая вашу биографию, удивляешься, насколько вы всеядны: гуманитарная гимназия, экономическая школа, МПГУ им. Ленина, фортепьяно, скалолазание, парашютный спорт, современные танцы. Отчего вас так кидало?

— Наверное, искала себя. Изначально мне нравились гуманитарные науки, но мама у меня математик, преподавала в МГУ, папа — физик, читавший в свое время лекции в Германии, и, видимо, я тоже не могла пройти мимо этой области.

— Понятно, девочка из хорошей семьи…

— Да, но потом родители развелись, мама начала вкалывать на трех работах, и у меня в 13 лет появилось много свободы. Тем не менее я все-таки хотела для себя точно выяснить: гуманитарий я или просто ленивый математик, имеющий способности, но не желающий выучить все формулы. На деле оказалось, что математика действительно не мое, хотя я и неплохо училась.

— Вы всегда были прилежной отличницей?

— Нет. Когда родители разошлись и моя жизненная ситуация поменялась кардинально, я сразу же скатилась на «тройки». А, как известно, из троечников вылезти почти невозможно. И я, откровенно говоря, не пыталась это сделать, превратилась в хулиганку, лазила по крышам домов, в поисках своего, личного пространства обнаружила с компанией приятелей небольшой квадрат, похожий на домик, расположенный над лифтом соседней девятиэтажки, мы оклеили его обоями и устроили себе уютный уголок.

— А у вас не было своей комнаты в квартире, где можно было бы уединиться?

— Меня все равно тянуло к какому-то собственному месту. К тому же дома был еще младший брат Ваня.

— Видно, развод родителей стал для вас тяжелым потрясением…

— Как и для каждого подростка. Я больше переживала за маму. Я и тогда понимала, что их развод закономерен, так как видела сложности в отношениях. Более того, сама подошла к маме, когда совсем уже устала от этой тягостной атмосферы в доме, и сказала, что нужно ей с папой разводиться, и в этот же день мы с ней собрали чемоданы и ушли. Я сразу как-то повзрослела, стала чувствовать ответственность за маму и брата. Отцу я объявила бойкот, который продолжался два года. А сейчас мы уже нормально общаемся.

— Теперь понятно, почему вы выбрали профессию психолога, но почему не пошли в МГУ, где работала мама, а поступили в педагогический институт?

— Именно по причине, что поступить в МГУ у меня было очень много шансов. А мне тогда по глупости захотелось продемонстрировать свою независимость и пойти собственной дорогой. Думаю, это было ошибкой. Тем не менее я встретила и там нескольких очень талантливых преподавателей, написала работу о причинах некритического отношения к телевизионной информации, поступила в аспирантуру — и поняла, что заниматься профессионально психологией в этой стране и в это время не хочу. А еще поняла, что шестьдесят процентов моих однокурсников поступили туда исключительно для того, чтобы решать свои психологические проблемы.

— И вы тоже из таких?

— Нет, у меня все в порядке с психикой. С детства есть внутренний стержень, поэтому, как бы плохо ни было, я умею держать удар. Заниматься психологией мне всегда было легко — я наблюдательна. Поэтому я просто получала подтверждение у известных мыслителей своим почти интуитивным догадкам. Но в этой профессии нужна постоянная практика, следует нарабатывать часы, потом я поняла, что не умею профессионально держать дистанцию между собой и пациентом.

— Хочу спросить про вашу писательскую деятельность. Прежде чем написать повесть «Конченые», которая недавно вышла в свет, вы в 18 лет, прямо как Франсуаза Саган, выпустили произведение под названием «Состояния». А в детстве, наверное, писали рассказы про любовь и стихи, посвященные мальчикам?

— Конечно, писала, но не про любовь, и мальчикам ничего не посвящала. Я вообще девочка позднего полового созревания. Правда, никогда не думала о мальчиках. Безусловно, общалась с противоположным полом, но эти отношения носили больше дружеский характер. Мне нравилось вести интересные беседы, разговаривая, получать какую-то интересную информацию… У меня никогда не было таких романов, когда голова абсолютно отключается. Когда училась в школе, я иногда себе придумывала некую симпатию к какому-то определенному мальчику, чтобы была причина идти на уроки. Я себе говорила: «Пускай там будет скучно, зато я увижу Аркашу, и мы будем с ним обсуждать книжку Макса Фриша». Таким образом я оправдывала это никчемное учебное время, в ходе которого талантливые учителя сосали нашу кровь. Школу я ненавидела.

— Подождите, не поверю, что вы, достаточно симпатичная девчонка, не пользовались успехом у одноклассников и что у вас не было ни одной романтической истории…

— Вы заблуждаетесь. Я, так скажем, с рождения блондинка, и все детство, да и в юности, у меня были белые ресницы и брови. Я объективно не была красоткой. Хотя и ощущала интерес к себе, но не со стороны ровесников, а, скорее, юношей постарше. И эти мальчики из старших классов посылали мне какие-то загадочные взгляды, значение которых я не могла правильно определить. Это потом уже выяснилось, что кто-то был в меня влюблен, а я даже и не догадывалась об этом. Но в принципе в подростковом возрасте я не была избалована мужским вниманием, и стихи мои были не о любви, а об одиночестве (улыбается). Помню, после прочтения «Маленького принца», когда мама засыпала, ночью, я открывала окно, садилась на подоконник и разговаривала с принцем.

— Меня потрясло другое. Я прочитала, что вы с раннего возраста представляли себе, как даете интервью воображаемым журналистам. Это не выдумка?

— Нет, все истинная правда. Сколько себя помню, была уверена, что стану звездой, совершу подвиг и прославлюсь. Знала это на сто процентов, оттого и готовилась, тренировалась. Если честно, то и сейчас я думаю, что рождена для какого-нибудь значительного поступка.

— А какие подвиги вам мерещились?

— Я придумывала каждый раз разные. Например, спасение утопающего. Специально для этого научилась хорошо плавать брассом.

— Скалолазание освоили, чтобы выручать альпинистов?

— Скалолазание — это громко сказано. По году я Обезьяна и, сколько себя помню, лазила по деревьям, крышам. В Крыму есть известная тропа Голицына, о которой я услышала давно, в какой-то взрослой компании, и решила, что, как только мне исполнится 18 лет, я пройду этой дорогой. Что и сделала. Тропа на самом деле довольно опасная. В одном месте там есть обрыв, возле которого все курят последнюю сигарету и либо перепрыгивают его, рискуя разбиться насмерть, либо идут обратно. Я перепрыгнула, и для меня это было значительное событие. Из того путешествия я привезла шрам на ноге, который у меня сохранился до сих пор. Поймите правильно: я не ищу экстрима во что бы то ни стало, но, преодолевая себя, я избавляюсь от негатива, который во мне копится. Окружающая нас среда слишком агрессивна, а я ужасно чувствительная и не имею защитного панциря.

— Вот-вот, книжки ваши как-то слишком депрессивны и мрачны для двадцатипятилетней успешной девушки. Отчего вы видите вокруг только плохое? Ведь есть еще и хорошее!

— Нельзя не видеть плохое. Конечно, можно не заметить мертвого бомжа у куста сирени — и цветочками любоваться. Но я так не умею. Когда еду по трассе и вижу сбитых собак, мне становится нехорошо. Я грущу, что очень много брошенных детей, переживаю, что не могу взять домой всех выброшенных собак… Двух дворняг, Кифу и Шкета, я усыновила, но на улицах их тысячи, и они погибают… Я законченный пессимист. Впрочем, как и муж. И я против лозунга: «Быть счастливым и богатым во чтобы то ни стало!» У меня натура другая, не вижу смысла себя перекраивать.

— Еще вы, судя по всему, тщеславная, значит, положение жены Александра Гордона должно льстить вашему самолюбию, верно?

— Во-первых, я не тщеславная, а просто родилась со звездной болезнью. Я была первым ребенком в большой капитанской семье, и все тети, дяди, дедушки и бабушки сконцентрировали всю свою заботу на мне. Следовательно, и от большого мира я всегда ожидала любви и участия к своей персоне. Я совершала какие-то поступки, чтобы этот мир заметил меня. Вот, допустим, написала свою первую книгу. До этого я посещала все литературные тусовки, где мы читали друг другу стихи, а потом услышала про молодежный конкурс, о котором объявило одно издательство, и сдала туда несколько своих рассказов. Победила, и мой сборник увидел свет. Что касается статуса жены Гордона, то когда-то меня это напрягало — я не привыкла существовать только в родительном падеже. Теперь я трезво смотрю на вещи: у меня есть свое дело, у меня есть муж-звезда — я этим горжусь.

— При каких обстоятельствах вы познакомились?

— Мне было двадцать. Я сидела в кафе с приятелем и за соседним столиком увидела Гордона, чьи программы «Хмурое утро», «Нью-Йорк, Нью-Йорк» я иногда смотрела. Также я знала, что его папа — писатель, а моя книга у меня была в тот день с собой, и я подошла к Саше и сказала ему: «Александр Гарьевич, не могли бы вы передать эту книгу вашему батюшке? Мне очень интересно узнать его мнение». Потом написала свой номер телефона и продолжила пить кофе с товарищем.

— Отважный поступок.

— Да, я смелая, особенно в творчестве. В личной жизни не очень. Так вот тогда, когда мы уже уходили из кафе, Саша все еще там сидел, уже начал читать и на прощание сказал мне, что это очень наблюдательно и очень про него, хотя это нельзя назвать литературой. Я его поблагодарила, а позже, когда у него возникла идея делать со своим отцом телевизионные мастер-классы с поэтами, он мне позвонил, мы стали общаться. Он пригласил меня на съемочную площадку своего фильма, и как-то так, постепенно, мы сближались. По мировосприятию мы оказались действительно очень близкими друг другу людьми, несмотря на семнадцатилетнюю разницу в возрасте. Мы как будто сделаны из одного вещества, и наши мнения на ту или иную ситуацию почти всегда совпадают. Уже на третий день знакомства Саша в шутку позвал меня замуж, хотя никаких личных отношений у нас тогда еще не было. И вообще, мы достаточно долго просто общались как единомышленники и не были обуреваемы никакими страстями. Мы с Сашей явно не из тех людей, кто влюбляется с первого взгляда, темпераментно, вдруг.

— Уверена, что о вас многие говорят как о хитрой девушке, заполучившей в мужья мужчину с громкой фамилией…

— Любой профессионал в области пиара или журналистики понимает, что фамилия мне мешает. Канал НТВ сегодня, например, отклонил мою кандидатуру от участия в их программе. Возможно, из-за того, что Саша ушел с канала. Публика относится предвзято. Довольно сложно отмежеваться от темы моего брака. Ну, а я к этому уже не стремлюсь. Раньше я многого боялась и совершала ошибки, когда пыталась доказать, что вся такая интересная, талантливая и совсем не только «жена Гордона». Я влезала в Сашины проекты, хотела славы во что бы то ни стало. В определенный момент я поняла, что теряю себя — становлюсь черт знает чем. Я остановилась — осмотрелась, прислушалась к себе — и вернулась к тем занятиям, которые были мне близки всегда. Поступила в мастерскую Тодоровского, стала что-то делать в этой области. Меня интересуют кино и литература, а Сашу — общественная деятельность и телевидение. Даже в моей передаче на радио «Культура» я выступаю не в роли ведущего, а в роли человека, который хочет учиться у лучших в области искусства — я использую служебное положение для того, чтобы встречаться с Норштейном, А. Ф. Скляром, Миндадзе, Абдрашитовым.

— Как вы считаете, почему ваша дипломная картина «Море волнуется раз…» вызвала негативную реакцию у многих преподавателей?

— Вероятно, большинство педагогов еще того поколения не были готовы к теме патриотизма, развала Союза… Для них это явно больной вопрос. Сначала я была расстроена их оценкой, но потом поняла, что, если уж взялась за режиссуру, пустилась в свободное плавание, значит, должна быть готова отражать атаки и отстаивать свою точку зрения.

— Слышала, что сейчас вы снимаете фильм по своей повести «Конченые». Вы чувствуете в себе режиссерскую «дыхалку»? Умеете руководить коллективом, быть твердой и ругаться матом в мегафон?

— Да, непосредственно в работе я не стесняюсь, не комплексую и умею себя правильно поставить. А матом ругалась на площадке совсем недавно, когда снимала музыкальные клипы в Риге. Но я способна и без крайних мер найти общий язык с артистами. Конечно, в первый съемочный день взрослые мужчины на площадке обычно не воспринимают меня серьезно, но позже после жестких убеждений с моей стороны их поведение меняется. В работе, когда на мне лежит ответственность за сдачу качественного материала, я становлюсь абсолютным мужчиной.

— Вернемся к личной жизни. Расскажите, у вас с Александром была пышная свадьба?

— Нет, мы пришли в загс в джинсах, расписались и ушли. Это случилось после того, как Маша — первая официальная Сашина жена, с которой я в очень хороших отношениях, — приехав из Америки, подписала все бумаги о разводе.

— В вашем браке равный энергообмен: Александр вам дарит опыт, вы ему — молодость…

— Молодость сама по себе любому мужчине наскучит через месяц. Да и вечный гнет опыта начнет напрягать через этот же срок… А мы вместе уже пять лет. Значит, нас держит что-то другое… Молодость жены вообще сомнительный подарочек для взрослого мужчины.

— Полагаете, ваш муж нравится женщинам?

— Он очень нравится женщинам. Другое дело, что с тех пор, как он женат, они вынуждены проявлять свои эмоции более сдержанно.

— Каков ваш быт, какая вы хозяйка?

— Хозяйка я плохая. Уже несколько лет не могу взять себя в руки и заняться ремонтом, завести книгу расходов… В доме мне важно одно — атмосфера. Только ее созданием я и занимаюсь. Я все время что-то мою и украшаю. Обожаю кукол, сделанных вручную, — они живут в нашем доме. А готовит у нас Саша. Он очень талантливый кулинар.

— Слышала, вы живете за городом…

— Да, уже два года, в доме моего отчима. В нашей московской квартире у нас затянувшийся ремонт — мы оба не любим заниматься хозяйством. Вообще, в нашей семье, где мы оба совершеннейшие альтруисты, деньги испаряются удивительно быстро, при этом непонятно, куда они деваются. И я не представляю себе, как такое положение вещей возможно изменить.