Адвокат, телеведущий, светский лев, спортсмен и коллекционер. Популярность Павла Астахова, наверное, может сравниться с известностью его клиентов. Когда-то он представлял интересы Владимира Гусинского, Льва Ландау, Юрия Лужкова, Елены Образцовой и других. На прошлой неделе он защищал писательницу Дарью Донцову от претензий столичного автосалона. С недавних пор Павел практикует еще и в телеэфире. «МК-Бульвар» изучил график жизни г-на Астахова на работе и дома, а также собрал вместе всех ТВ-конкурентов известного адвоката.

— Павел Алексеевич, адвокатом нужно родиться?

— Я немногих знаю людей, которые родились адвокатами (смеется). И я бы задумался о психическом состоянии ребенка, если бы он с малых лет мечтал работать адвокатом.

— Но чувство справедливости должно быть врожденным?

— Здесь я с вами согласен. Чтобы стать адвокатом, нужно родиться с чувством справедливости.

— Вы, когда учились в школе, отстаивали свои права и права одноклассников?

— Постоянно. Причем боролся с учителями, потому что, как правило, взрослые несправедливы по отношению к детям. Я помню, что в старших классах постоянно спорил с классной руководительницей. Она по совершенно нелепым поводам придиралась к нам, пыталась что-то доказать. Даже не хочется вспоминать об этом, потому что стыдно за этого человека. У нас класс был большой, 42 ученика, и если классная была к нам несправедлива, то завуч безумно любила нас, и директор школы тоже хорошо относилась. Однажды я насквозь пробил в кабинете дверь. Нас заперли на карантин, а я занимался карате, взял и продырявил кулаком дверь. А потом, чтобы не видно было, с двух сторон повесил объявления. С внутренней — график дежурства, снаружи — табличку «10 Г класс. Карантин». Когда наш классный руководитель на просвет увидела эту дырку, то с ней чуть обморок не случился. Она устроила истерику и побежала к директору. Пришла директор, спокойно спросила: «Кто? Астахов? Ну хорошо, пойдем со мной». Отвела меня в подвал, где лежали двери. И сказала: «Выбирай любую, какая тебе больше нравится, и перевешивай». И все. Без скандала и истерик. Справедливо она поступила? Справедливо.

— Почему вы решили пойти учиться в школу КГБ?

— В армии я служил в погранвойсках, которые входили в эту структуру. У меня вообще была идея сделать себе карьеру по военной стезе. Но в нашем отряде служил разведчик, который и предложил мне пойти учиться в школу КГБ.

— Вы хотели быть шпионом или разведчиком?

— Есть еще один вопрос: как отличить подлость шпиона от подвига разведчика (смеется). Конечно, я хотел стать разведчиком. И если бы не путч в 91-м году, то, может быть, все сложилось и по-другому. После тех событий у нас ⅔ курса сразу ушло, да и комитет потом развалили.

— С началом перестройки к этой структуре было, мягко говоря, неоднозначное отношение в обществе.

— Да, это верно. Но нас так и называли — перестроечный набор, потому что уже в 1986 году все эти перемены и начались. Для чего люди приходят в такую структуру? Каждый по-разному. Мы приходили, понимая, что мы можем изменить ситуацию внутри комитета и ситуацию в обществе. У нас шли постоянные дискуссии, мы обсуждали вышедшие в «Огоньке» статьи Коротича или роман Рыбакова «Дети Арбата». А мои друзья прекрасно понимали, почему я туда пошел. И на мне это негативное отношение никак не сказалось.

— Вы стали адвокатом в начале 90-х…

— …"веселенькие" были времена.

— Вам поступали какие-то сомнительные предложения?

— Это происходило довольно часто, потому что вся жизнь была сомнительная. Криминал, разборки, захваты — все этим было пронизано. Но для себя я выработал принципы адвокатской деятельности, от которых не отступаю уже тринадцатый год. Надо быть честным по отношению к себе и своему клиенту. Даже тогда, когда тебе это невыгодно. А вообще, хочу сказать: слава богу, что это время прошло.

— Зачем вы поехали учиться за границу, ведь законы в каждой стране разные?

— Это так кажется. Закон один. Он универсален для любой страны и общества. Основы римского права сложились больше двух тысяч лет назад. И с тех пор они лежат в основе любой юриспруденции. А поехал учиться, потому что пришло время сделать что-то новое. Я люблю учиться, и у меня было три варианта. Первый — поехать в Испанию, где я до этого работал. Меня пригласил поучиться профессор Мадридского университета Мануэль Ойе Оссе, мой хороший товарищ. Второй — учиться в Великобритании. И третий — в Америке, где меня заметили после выступления в конгрессе в феврале 2001 года. И через четыре месяца я туда уехал.

— Вас же тоже коснулось 11 сентября?

— Да. В этот день я был в Питтсбурге, недалеко от которого упал четвертый самолет. И действительно пришлось пережить несколько неприятных моментов. Весь город эвакуировали, а моего старшего сына оставили в школе. Автобус уже уехал, когда он мне позвонил: «Пап, меня забыли. Я в школе сижу». Представляете, что я почувствовал? Так что у них там тоже накладки случаются.

— Во время паники и не такое может произойти.

— А никакой паники не было. Их с детства приучают правильно реагировать на подобные ситуации. Они тренируются два раза в неделю выходить по тревоге (у меня дети тоже это в школе выполняли). И, естественно, работа с психологами. Как только все это случилось, по телевидению, на радио стали выступать специалисты и объяснять, как себя вести, как справиться с болью утраты и т. д. Психологи ходили по школам, офисам. Я встречался с друзьями в Нью-Йорке через две недели после 11 сентября. И не было особо заметно, что там вообще что-то произошло. Америка жила своей жизнью. Но было интересно и поучительно посмотреть, как нация сплотилась. Это выражалось в том, что каждый дом был украшен бантиками, розочками, флагами. На каждой машине была американская символика. На самом деле было обидно за нас, потому что мы не можем так сплотиться. Хотя мы и пережили 91-й и 93-й годы. Вспомните, когда в Мадриде взорвали машину и убили одного или двух человек, на улицы вышли 10 миллионов людей. Вот это впечатляло. Я не говорю уже о том, когда случились теракты в электричках. Вся Испания вышла на улицы. А у нас нет такой традиции. Советская власть отбила.

— Со своей женой Светланой вы часто видитесь?

— Не так часто, как хотелось бы, но и не так редко. Вообще очень сложно быть женой Павла Астахова. Я вот смотрю на нее и удивляюсь: как она терпит меня? Единственное, нам иногда удается (дай бог, чтобы получалось всегда) после тяжелых дел или съемок ухать на три дня в Париж. Мы очень любим этот город. У нас там масса знакомых, друзей. Плюс к этому я уже три года периодически веду там дела, и меня даже приняли в Парижскую коллегию адвокатов. Так что можно не только отдохнуть, но и поработать. И мы всегда уезжаем во Францию вдвоем.

— А дети?

— Часто берем их с собой, а когда нет — с бабушками. Старший сын учится в Англии, в Оксфорде. Младший — с бабушками остается.

— Вы требовательный отец?

— Да. Но всю тактическую работу выполняет жена, потому что у меня не хватает времени с ними сидеть и заниматься. А вот Светлана тщательно следит за тем, чтобы они учились правильно и тому, что необходимо. Дети так устроены. Я и сам так учился. Если бы меня еще сильнее зажимали в детстве, то я бы еще большего добился. И сейчас я четко вижу те моменты, где халтурил. В девятом классе я вообще не учился, да и десятый мне легко достался. А ведь мог и с медалью школу закончить. Но у меня не было ни понимания, ни стимула. Я и в армию-то спокойно пошел, потому что не стремился куда-то поступать. Если бы упирался, то, наверное, попытался сдать экзамены в МГУ или МГИМО. А у меня цель в жизни сформировалась только после армии. Хотя чего пенять на жизнь, которая в общем-то удалась?

— Старший сын на кого учится?

— На экономиста. Я принципиально не хочу, чтобы мои дети были юристами. Просто не хочу.

— По скольку часов вы спите в сутки?

— Когда как. В принципе я вообще могу не спать — я робот (смеется). Что вы на меня так смотрите? Когда бывает много дел, то и по 40 минут сплю. Если есть необходимость, могу и трое суток обходиться без сна. И выдерживаю. У меня были такие дела, когда приходилось ночами сидеть, чтобы утром прийти в суд и выступить.

— Сколько килограммов вы можете потерять за одно слушание дела?

— Ну, если сравнить выступление в суде с тренировкой по карате, за которую я теряю от 2 до 3 кг, в суде то же самое, 2 кг — это минимум. И это притом что я не очень толстый. Просто очень большие нагрузки и напряжение.

— В свое время вы представляли интересы Лужкова, Киселева, Гусинского, Буданова. Если бы не было этих клиентов, вы были бы сейчас тем, кто вы есть?

— Хороший вопрос. Существует правило, которое выведено не мной: адвокат растет с делами. И, естественно, по мере обращения к тебе клиентов растет и профессионализм. И дела всех, кого вы назвали, были проведены качественно и квалифицированно. Мне не стыдно ни за одно дело. И эти люди со мной общаются до сих пор и дают рекомендации. Большая заслуга этих людей в том, что они ко мне обратились. Но есть еще одно правило: клиент всегда находит своего адвоката, а адвокат своего клиента. И те, кто к тебе пришел, должен был сделать это.

— Из-за передачи «Час суда» вы стали еще популярней. Эта известность нужна больше вам как реклама или клиентам как некий гарант качества?

— Да она ни мне, ни клиентам не нужна. Это ведь следствие, а не причина, по которой ко мне обращаются. Я умею защищать и выигрывать дела. Конечно, известность помогает входить в какие-то кабинеты и открывать какие-то двери. Но прежде всего помогает привлечь интересы общественности, а это для меня самое ценное.

— Вы отказываетесь называть вашу передачу ток-шоу и считаете ее образовательной программой. Но ведь не факт, что в реальном суде примут такое же решение, как и в программе.

— Объясняю почему: в законе написано, что каждый судья принимает решение по личному внутреннему убеждению, но на основании закона и материалов дела. Он может рассмотреть точно такое же дело и с такими же доказательствами, но принять другое решение. Именно судья отвечает за принятое решение перед законом, людьми, Богом и совестью.

— Тогда в чем заключается образовательность вашей программы?

— В том, чтобы объяснить людям, как нужно свое дело представлять в суде, как себя вести, что рассказывать, какие доказательства приводить и т. д. Задачу, которую я ставил перед собой, выступая в роли третейского судьи, — научить людей правильно относиться к правосудию, уважать его, правильно защищать свои интересы, права и свободы, научиться мириться. Не судиться, а мириться. Потому что две с лишним тысячи лет назад суд был создан для того, чтобы мирить людей.

— Работа на ТВ изменила ваше отношение к судьям и судей к вам?

— У меня однозначно изменилось. Посидев в судейском кресле, понимаешь, что мир устроен немножко по-другому, чем он видится с трибуны защитника. А судьи в первое время не принимали меня категорически, считали, что я зашел на их территорию. Спустя год ситуация изменилась.

— А коллеги-адвокаты?

— На удивление, коллеги меня поддержали и поняли. Иногда мы можем поспорить по поводу принятого решения, но они же знают, что судья принимает решение на основании своего внутреннего убеждения.

— Скажите, Павел Алексеевич, в чем правда?

— Правда? Между прочим, это проблема многих судов, потому что у нас судопроизводство устроено так, что судьи пытаются найти истину. А как это ни странно, суд не должен искать истину. Суд не для этого создан. Суд обеспечивает равный доступ к правосудию, равные права и независимое слушание дела. Все. Ведь у Фемиды глаза завязаны, она не может ни читать, ни видеть. Она держит весы и на них все взвешивает. Но она стоит и обеспечивает независимость. Что же касается правды, то она в совести человека, которая связывает его с Богом. Совесть всегда подскажет человеку, правильно он поступает или неправильно.