Приятель достает из портфеля флакон духов, крутит во все стороны, чтобы я получше разглядела, и говорит:
— Как думаешь, понравится?
— Жене?
— О господи, — отвечает он и громко смеется. — Вот сказала. Наташе, конечно.

Наташа — любовница. Приятель женат тридцать шесть лет, а роман с любовницей продолжается четырнадцать. В свою очередь, мы с ним дружим лет сто, и все эти годы я с интересом слежу за развитием этой сложносочиненной интриги. Хотя на самом деле это вовсе не интрига, а две совершенно разных жизни, которую проживает один человек.

Николай Васильевич (разумеется, я зову его Гоголем) очень рано женился. В двадцать один год это, как правило, — ошибка молодости. Совершил он эту ошибку вполне сознательно, хотел вырваться из железных объятий матери. Когда я говорю, что так обычно поступают девушки, он отвечает, что в каждом правиле самое интересное — это исключение.

Его жена Марина — миловидная блондинка, а на старых фотографиях она выглядит как прелестное видение пылкого поэта. Но вот на поэта судьба как раз поскупилась. Гоголь — человек очень земной, тонких материй не признает, любит смотреть комедии и фильмы про войну, и в семье с первых дней является абсолютным монархом.

— Понимаешь, — говорит он, — моя жена — это женщина при муже. Она охотно ушла с работы и приспособилась ко всем моим условиям, прихотям и чудачествам. Она — курица на яйцах. Семья, дети, внуки. Больше ей ничего не нужно.

Надо сказать, что Гоголь — выдающийся добытчик. Он окончил строительный институт, быстро набрал высоту и, много лет переезжая с места на место, везде тут же обзаводился жильем, дефицитной мебелью, менял машины, а когда осел в Москве, купил отличную кооперативную квартиру, построил дачу и — сорвался с якоря.

Первый роман он скрывал, как прирожденный разведчик. Второй и третий выдавал за необременительный флирт, не опасный для семейной жизни. С появлением Наташи он разительно переменился. И именно в это время Марина начала устраивать ему сцены, подслушивать его разговоры по телефону и лазить по карманам. Я не сразу поняла, в чем состоит это изменение. Потом догадалась: он влюбился. Не так, как это показывают в кино, а на свой манер. Женщина, с которой он несколько раз в неделю встречался ради постельных утех, дотронулась до его сердца.

Во внутреннем пространстве Гоголя есть территория, на которую в жизни не проникала ни одна женщина. Он завзятый рыбак. Причем в последние годы его страсть к рыбалке превратилась в чистое искусство: нередко он отпускает выловленную рыбу. Ему достаточно того, что он ее настиг и она была в его власти. Когда я начинаю подтрунивать над этим, он говорит: «Я ловлю не для еды, а для замирания души. Улавливаешь разницу?»

И вот я узнаю, что он стал ездить на рыбалку с Наташей.
— Будешь разводиться? — спросила я.
— Об этом и речи нет, — ответил Гоголь.

Подумать только, его жена потеряла покой, то и дело плачет, без предупреждения приезжает к нему на работу, он бесится, мчится на дачу — но менять в своей жизни ничего не собирается. Более того, он не может взять в толк, почему об этом заходит речь.

Он считает, что любовница в его жизни появилась лишь потому, что жена утратила интерес к интимной жизни.

Он считает, что все прочее — дети, внуки, семейные обеды, шумные домашние праздники, уют на даче, восхитительный ремонт дома — все это выше всяких похвал и образец для подражания вступающим в брак.

Он считает, что любовницы есть почти у всех женатых мужчин. Мало того — их не может не быть. Зачем же разводиться, когда все в порядке?

— Брак — это совместное предприятие, — любит повторять он. — Женщины стареют быстрей мужчин. Что же делать? Взять топор и отрубить?..

В построенном им мире все логично. Да и не он его строил, и не браться же в самом деле за топор. Но одна деталь как будто лишняя. Он говорит о Наташе слишком нежно, не так, как принято говорить о постельных принадлежностях.

Совершенно седая женщина, перебирающая фотографии, которые сыплются из старой ситцевой наволочки, — понимает ли она, что жизнь прожита и больше ничего, волнующего душу, не будет? И голова не закружится, и вены на руках вздулись.

Понимает, как не понять. Наверное, она уже пережила это понимание как тяжелую болезнь. Отдышалась. Все, будем разговаривать о любимой собаке, иди сюда, Бэкингем…

Бэкингем с достоинством подходит к хозяйке и кладет огромную голову ей на колени. Настоящий ньюфаундленд. Но что же делать, если эта собака напоминает мне ее возлюбленного. Он тоже был огромный, и когда он шел по улице в распахнутой генеральской шинели, она рядом с ним казалась особенно трогательной в своих любимых ботиночках на фигурных каблуках.

И зачем она достала эту наволочку?

Вот фотография с оторванным уголком: она в стареньком пальто с неловко перешитым воротником. Только что поступила в институт, одна из всей огромной семьи, перебравшейся в Подмосковье из Сибири. Отец — кочегар, а мать работала в прачечной. Она очень гордилась тем, что дочь выбилась в люди. Получила красный диплом и стала врачом. А может, все дело в том, что она по распределению попала в госпиталь МВД? Да кто же знает, в чем дело…

Эту фотографию я ненавижу: она с мужем на другой день после свадьбы. Улыбающаяся девочка с сияющими глазами, и рядом — кривоногий капитан с «бычком», прилипшим к нижней губе. Стал изменять через несколько месяцев после свадьбы. Нашед себе даму сердца, приемщицу в ломбарде, позвонил жене на работу и сказал, что подал на развод.

Она говорит, что много лет ждала его. Как же, такой красавец, куда там… А потом началось. Сначала это был Валерий, тоже, кстати, капитан. Говорил, что жена пьет и он не знает, куда деваться. Через три года он ее бросил. Просто в один прекрасный день исчез, и больше она его не видела. Потом был Алексей, который любил шумные гулянья, большие коробки конфет и букеты с бантами. Его фотография тоже хранится в наволочке. Надя нацепляет на нос очки, всматривается и говорит все с той же улыбкой:

— Предлагал замуж. Я все думала, сомневалась. А потом узнала, что у него только что третий ребенок родился…
— И что же?
— Я их застала с моей медсестрой. Знаешь, плакала. Думала, он мучается, не знает, как поступить. Меня мама очень укоряла.
— За что?
— За безропотность…

Бог ты мой, конечно. Такие безответственные барышни как магнитом притягивают ухарей и профессиональных сердцеедов. Хотя справедливости ради нельзя не сказать, что Надя по-своему испытывала терпение своих поклонников. Она была патологическим трудоголиком. И если вначале это очаровывало, потом становилось понятно, что находиться рядом с таким человеком вовсе не просто. У Надиной безропотности была и обратная сторона. Неуверенная в себе как в женщине, способной увлечь, в работе она была бог, царь и воинский начальник. Она никогда не спешила, читала горы специальной литературы, могла часами рассказывать о своих пациентах, доводя до изнеможения тех, кто ее слушал. В работе она была мужчиной, причем занудным мужчиной со множеством пунктиков. И то, что оставалось на долю женщины, было очень хрупким и уязвимым.

Но вот в один прекрасный день у нее начался роман с мужчиной, который был воплощением всех ее мечтаний. Полковник с гитарой, не дурак выпить, заводной, легкий на подъем. Он был женат, но долгое время о жене не было сказано ни слова. Он молчал, и она молчала. Мало ли что бывает. Захочет — скажет. Они уже и в Ялту съездили, и по Золотому кольцу прокатились, он снял квартиру для свиданий. И у нее возникло предчувствие семейной жизни. Но полковник будто в рот воды набрал. Точно он прилетал с другой планеты или

приезжал из другой страны, далекой и туманной. Та страна оставалась за линией горизонта, а в этой была Надя, съемная квартира с большой кроватью, покрытой арабским покрывалом, были рестораны, дорогие подарки — и все.

Ничего себе все! У других нет и сотой доли этих радостей. У других, может, и нет. Но Надя была человеком без сколов и трещин, не ущербным и не согласным на все, лишь бы что-нибудь было. Она молчала не потому, что ей хватало и этого. Она ждала.

Так прошло десять лет. Десять! Конечно, со временем она узнала, что ее возлюбленный женат на однокласснице, которая превратилась в дородную жену военного, с достоинством носит каракулевую шубу с норковым воротником и родила своему избраннику дочь и сына. Она даже видела издалека его детей, они ей очень понравились. Но своих у нее не было. Она ждала, когда у нее будет настоящая семья.

Между тем полковник наконец открыл ей душу. И она с изумлением обнаружила, что дома у него все в полном порядке. Никто с ним не ругается, никто его не пилит. Жена всем довольна, дочка работает, сын учится, дача была деревянная, построили кирпичную. Купил машину, слава богу, иномарку. А их отношения, их, собственно, почти семейная жизнь были параллельным миром. Не вопреки, не потому что, а просто еще одним миром, еще одной семьей, еще одной двуспальной кроватью. Еще одной специей в богатой, жирной домашней кухне.

Спустя двадцать лет жена бывшего полковника, а нынче генерала стала хворать, он начал возить ее по курортам, на воды. Потом у нее случился инфаркт, потом начался диабет. И как-то незаметно, очень медленно, но неуклонно их отношения с Надей начали таять. Когда она спохватилась, от былого не осталось и половины. Они уже давно никуда не ездили. Когда умерла мать, Надя переехала и стала жить в славной двухкомнатной квартире, не чета той съемной, с чужой кроватью и выщербленной ванной. Но он туда уже не приезжал.
Время от времени они встречались где-нибудь в центре, обедали, пили дорогое вино и расставались. Она добывала лекарство для жены, когда понадобились деньги на операцию — нашла и деньги. Вот, пожалуй, и все. В день рождения, Восьмого марта и на Новый год он неизменно приезжал с подарком, но эти подарки подолгу стояли нераспакованными. Ну еще одна ваза, французские духи, шарф.

В один прекрасный день прекратилось и это. Теперь они разговаривают по телефону. Как дела? По-прежнему. А у тебя? Спасибо. Ну созвонимся…

Наверное, она плакала. Но только этого никто не видел. Она по-прежнему работает, но мечтает уйти на пенсию. Время от времени она смотрит в зеркало и видит там пожилую женщину с измученными глазами.

— Давай пить чай, — говорит она и наконец уносит эту чертову наволочку. Бэкингем идет за ней. Какой красавец, ах, какой красавец! Взял бы да и порвал все эти фотографии, она бы ему простила. Она всем прощает.

Но хочется же понять, о чем они думают, эти вечные любовники, эти профессиональные любовники и верные мужья. Что касается Нади и ее генерала, я, кажется, поняла наконец, в чем секрет этой тоскливой серенады. Секрет в том, что никакого секрета нет. Это Надя все время потирала ушибленные коленки. Это она ждала, что вот-вот начнется другая жизнь, и никогда не думала о том, что она и возможность тайком слетать с ней в Ялту — это и была другая жизнь.
Для человека, у которого было все и которому — по этой известной причине — хотелось чего-нибудь еще. Просто другого. Кисленького. Солененького. Синего в горошек. Женщина, как более высоко организованная материя, всегда старается проанализировать, прочувствовать, расслышать все ноты. Она ищет начало, середину, то есть она, как это ни странно, жаждет логики в поступках своего мужчины. И напрасно. Ведь в подавляющем большинстве случаев никакой логики, то есть особого хода развития событий, просто не существует. Ну понравилась женщина. Ну начался роман. А если это вовсе не роман, а десятая игрушка? Нет никакого романа. А хочется, чтоб был.

С Надей можно было делать и не такое. Ее можно было бросать, к ней можно было возвращаться. В глазах любовника она всегда была полуфабрикатом, из которого можно было готовить совершенно разные блюда. Он и готовил. Она-то думала, что он рано или поздно разведется с женой, которой он столько лет изменял, и женится на ней. С таким же успехом она могла ожидать, что Бэкингем заиграет на скрипке. А спросить у Бэкингема — вот бы он удивился…

Что же касается Гоголя, тут иное.

Я сама удивилась, когда почувствовала на ощупь другую материю.

Похоже, много лет назад он женился просто так. Потому что все женятся. К тому же его жена была очень мила. Сердце в этом деле участия не принимало. Скорей другой орган. Но без сердца никакой орган вечно работать не будет. И вот наконец оно встрепенулось. Остроту этого ощущения, хоть Рембрандта пригласи, все равно не описать. Ну, бери кисть, попробуй…

И сколько бы он ни повторял, что брак — это совместное предприятие, испытание рыбалкой противоречит этому утверждению. Ведь дело не в крючках и карасях, а в заповедной территории. Наташа уже там. И как он смеет повторять про совместное предприятие?

Он бы и развелся, этот неугомонный Гоголь, но ему неловко. Не из-за любовницы, а из-за того, что когда-то он соблазнил и приручил слабого человека и этот человек теперь во всем от него зависит. Он лучше других знает, что этот человек не сделал ему ничего плохого, всю жизнь находился рядом, старался как мог. А отказаться от блаженства нет сил. Да и как откажешься, ведь это — сама жизнь. А семья — тоже жизнь. Все вместе с трясущейся от ревности женой, детьми, внуками, которым нужны велосипеды, мобильные телефоны, модные кофточки и курточки, все это тоже жизнь, вне которой остальное теряет смысл. Вот и поди разберись. А разбираться уже некогда, и так весь седой.

Две жены.
Две любовницы.
Двое мужчин.
И одна-единственная жизнь. А уж как ее погубить, каждый решает сам…