Балерина Илзе ЛИЕПА, дочь прославленного танцовщика Большого театра Мариса Лиепы, — олицетворение аристократизма. Царственная осанка, холодная красота, плавная речь. В динамике — ни одного лишнего движения, в беседе — ни одного опрометчивого слова. Странно, но такие люди почему-то вызывают у других смутное беспокойство. Более того — непреодолимое желание найти у подобного совершенства серьезные изъяны или темные тайны. Попыталась отыскать их и Марина МАКУНИНА.

Илзе Лиепа понадобилось менее двух часов, чтобы разбить мой стереотип о чрезмерной прибалтийской сдержанности и замкнутости. Она много смеялась, была оживленной и приветливой. Что и говорить, Лиепа меня удивила.

МАЛЕНЬКАЯ РАЗБОЙНИЦА

Илзе, вы как-то сказали, что воспринимали своего отца как сказочного принца. Обычно девочки так говорят про мам: сказочная принцесса…

Илзе ЛИЕПА: «Моя мама — удивительно яркий человек, ей удавалось совмещать жизнь актрисы и быть стержнем нашей семьи. Воспитывали нас в строгости. Непререкаемым авторитетом для нас был отец. Он вмешивался в наше воспитание только тогда, когда мама после нашего с Андрисом очередного хулиганства разводила руками и говорила: „Если вы не сделаете то-то и то-то, я позову отца“. Это было грозное предупреждение».

Отец в гневе был так страшен?

И. Л.: «Дело не в этом. В отличие от мамы, которая часто повышала голос, папа никогда не поднимал на нас руку. У него было другое средство воздействия. Он тихо и медленно, со своим неподражаемым латышским акцентом говорил: „Давайте разберемся. Если вы скажете мне правду, я вас прощу. Но если вы соврете, это будет страшно“. И у нас с братом мурашки по коже бежали».

Что же за преступления вы совершали?

И. Л.: «Мы с Андрисом были такими бандитами, что сложно себе представить. Я думаю, это удел всех погодков — Андрис старше меня всего на год и 11 месяцев. Так что мы друг другу спуску не давали, и наши игры часто перерастали в буйные драки с криками. У меня до сих пор остался шрам на брови — это Андрис запустил в меня чем-то тяжелым. В ответ я бросила в него бутылку из-под шампанского.

Каждое лето мы с родителями и братом проводили в Серебряном Бору, в доме отдыха Большого театра. Я запомнила фразу, которую сказала одна из живущих там женщин: «Ну вот, приехали дети Лиепы — значит, спокойная жизнь закончилась». Хотя когда рядом был отец, мы старались вести себя потише. Мы очень любили это место и называли его сокращенно — Сербор. Там была особая атмосфера искусства, которая наложила на нас свой отпечаток. Например, можно было оказаться за одним столом с людьми, имеющими прямое отношение к истории мировой музыки и хореографии, и запросто общаться с ними".

А о чем ребенок может разговаривать с корифеями?

И. Л.: «Вы знаете, дело даже не в теме разговора, а в той энергетике, которая идет от людей такого уровня душевного и творческого развития. Даже о простых вещах они могли говорить безумно интересно. Случались и забавные вещи. Помню, там отдыхал выдающийся дирижер Евгений Федорович Светланов. Мама мне рассказывала, что ему нравилось носить меня на руках, играть со мной. Видимо, мне он тоже нравился. Я этого не помню, но мама говорила, что однажды Светланов поехал кататься на лодке, а меня почему-то не взял. А я бегала по берегу и кричала с гневом, плохо выговаривая буквы: «Дядя Дзеня, тьфу!»

В Серебряном Бору также устраивались концерты, в которых участвовала и я. Например, танцовщица и педагог Большого театра Тамара Степановна Ткаченко поставила для меня первый танец — польку, которую я танцевала вместе с Пашей Ягудиным, ныне известным дирижером. А тогда нам было лет по пять".

Примерно в этом возрасте вы впервые вышли на сцену Большого в роли сына Чио-Чио-сан. Это была инициатива вашего папы?

И. Л.: «Конечно. Но я честно прошла конкурс, и это была моя первая победа и огромное событие. Мне даже платили «зарплату» — 3 рубля 50 копеек за спектакль. Деньги я хранила в красном кошельке. На репетиции и спектакли меня водила моя бабушка, мама моей мамы. Мы с ней были очень близки. К сожалению, она рано ушла из жизни — мне не было и семи лет. Пока она растила меня, то пыталась дать мне, так сказать, девическое воспитание. Она ограждала меня от Андриса, чтобы мы не дрались. Бабушка окружала меня такой своеобразной жизнью девочки: мыла мне волосики желтком, чтобы они росли сильными и блестящими, массировала мне пальчики, чтобы ноготочки были красивыми, даже учила меня стирать и отжимать белье, превращая все в некую игру.

Помню, как-то раз мы шли в Большой, а по пути у нас был магазин обуви. И на витрине стояли белые лакированные лодочки с тюлевым бантиком и бриллиантиком посредине. Они показались мне верхом совершенства. От переполнявших меня чувств я сказала: «Бабуля, когда я вырасту, то подарю тебе вот такие туфли». Мне казалось, это для нее самый лучший подарок".

ПРИНЦ БАЛЕТ

Вы решили пойти в балет по воле отца?

И. Л.: «Нет, ни в коем случае. Это был мой выбор, я любила танцевать. И Андриса отец тоже не подталкивал. Наоборот, наши родители были бы довольны, если бы мы стали математиками или переводчиками. Родители прекрасно понимали, что в искусстве судьба человека трудна, неблагодарна и непредсказуема. Особенно в балете, который для детей начинается очень рано — в девять лет».

К детям известных артистов отношение особое. Вам легко было поступить в хореографическое училище?

И. Л.: «Фамилия создавала одни трудности. Отец это предчувствовал и часто говорил нам: „Помните, вы дети Лиепы. И то, что простится другим, не простится вам. К вам будут относиться придирчиво и строго“. Может, поэтому меня взяли в училище не сразу. Никто не знает, было ли это сделано специально — то, что я недобрала одного балла, но в итоге я все равно поступила. Родители на протяжении всей нашей учебы очень переживали за нас, к тому же их все время предупреждали: „Ваша дочь высокая, а ваш сын толстый“. К счастью, Андрис достаточно скоро похудел и стал стройным. А мне мой рост не мешал работать. Наша с Андрисом конкуренция перешла в творческую плоскость. Например, в балете есть упражнение на развитие выворотности — „лягушка“. То есть надо лежать на животе, а ноги — согнуть в коленях и развернуть. Мы еще сверху такой конструкции клали стул. И вот лежали рядом на „лягушке“, смотрели телевизор, шили или штопали туфли. И после такой тренировки начинали спорить, кому дольше удалось продержаться. С возрастом у нас появилась своеобразная творческая мастерская, мы начали изобретать свою собственную гимнастику».

Кроме балета вы думали о чем-нибудь еще? Не знаю, о мальчиках, например…

И. Л.: «Моя первая любовь случилась лет в десять. Мы с Андрисом пошли на балет „Спящая красавица“, где были заняты дети из училища. Там брат встретил приятеля, и этот мальчик мне очень понравился! Длинные волосы, стройный, в общем, красивый! А потом я осторожно спросила у Андриса, как его зовут. „Он понравился тебе, что ли?“ — небрежно спросил брат. „Нет, ну что ты!“ — покраснела я. И Андрис сказал тому мальчику: „Ты понравился моей сестре“. А он совершенно потрясающе ответил: „Она тоже ничего“. Этот изумительный кавалер пригласил меня в Политехнический музей. Папа повез меня туда. По дороге, помню, сказал: „Ну вот, дожили, везу свою дочку на свидание“. В Политехническом музее мы с тем мальчиком встретились и прослушали занимательную лекцию о насекомых. А сейчас герой моего романа живет в Америке и всегда звонит 22 ноября, в мой день рождения».

Вы вели девчачьи дневники?

И. Л.: «А как же! Недавно они мне попались в руки — это просто ужас, читать невозможно, так глупо и наивно… Но лет в тринадцать я начала меняться, пыталась понять свой путь в жизни и балете. И записи стали более философскими. Кстати, балет как профессию я полюбила и ощутила лишь в тринадцать лет. Наверно, именно к этому возрасту формируется самосознание. Любопытная деталь: именно в тот период закончилась наша детская война с Андрисом. Каждый занял свое место. С этого возраста брат стал как бы моим наставником. Я всегда воспринимала неприятности слишком эмоционально, со слезами, а он пытался спокойно и логично разобрать ситуацию. Так что я всегда с удовольствием могла найти в нем „жилетку“, в которую можно поплакать».

ЖЕНЩИНА ЕЕ СУДЬБЫ

Наверное, поводы для огорчений у вас появились после окончания училища — например, тогда, когда вашему отцу, у которого с руководством Большого театра была конфликтная ситуация, был поставлен ультиматум: его дочь возьмут в труппу, но только при условии, что он уволится.

И. Л.: «Это была очень болезненная ситуация для нас. Отец действительно ушел, и меня взяли в труппу. Я пережила довольно мучительный период. Полтора года числилась в мимансе (массовка, нетанцующие артисты. — Авт.), коллективе небалетном. Но даже тогда отец находил возможность подбодрить меня. Он всегда трепетно относился к моим премьерам — любым. Помню, у меня было первое выступление в „Кармен“. И отец попросил человека, имеющего домашнюю камеру в те дефицитные времена, снять меня на сцене. Он поднялся с ним в осветительскую рубку и попросил осветителя во время спектакля перевести луч света с Кармен, главной героини, на меня! Отказать отцу было невозможно. Как только свет переместился на меня, за кулисами поднялся переполох: что происходит, что со светом?»

Вы начали сниматься в кино как раз во время невостребованности в Большом театре?

И. Л.: «Да, и в этом большая заслуга моей мамы. Когда мне предложили роль в кино, она настояла, чтобы я согласилась — несмотря на то, что даже у незадействованного артиста в Большом почти каждый день репетиции и времени все равно мало. Но кино действительно позволило мне пережить творческий простой. Первым моим фильмом стал «Блистающий мир» по роману Александра Грина, потом я снялась в «Юности Бемби» и в сериале «Михайло Ломоносов».

В сериале вы играли жену Ломоносова. Как я помню, там были достаточно откровенные по советским меркам сцены любви. Вы — все-таки балерина. Не стеснялись?

И. Л.: «Стеснялась, конечно. Но режиссер так хорошо объяснял мне смысл каждого эпизода, что я всегда соглашалась».

Знаю, что Игорь Волков, ваш экранный супруг, посвятил вам стихи и был тайно в вас влюблен. Вы чувствовали это на съемочной площадке?

И. Л.: «Посвятил мне стихи? Я не знала. Мне было лет девятнадцать-двадцать, а когда в таком возрасте снимаешься с молодым партнером, трудно друг другу не понравиться. Когда я была в костюме моей героини, мне казалось, что все по правде».

Кажется, поворот в вашей балетной судьбе произошел, когда вы стали артисткой кордебалета и во время репетиции на вас обратила внимание неизвестная женщина. Что это за история?

И. Л.: «Александра Эммануиловна Чижова, известный искусствовед, разглядела во мне что-то и подошла после репетиции познакомиться. А в конце беседы предложила мне устроить сольный концерт… в Концертном зале имени Чайковского. Сначала я испугалась и отказалась. Но потом передумала. А мама с Андрисом меня не поддержали, они говорили: «Ты не успеешь подготовиться, это будет позор!»

Но при всей моей тогдашней неуверенности в себе я почему-то была уверена, что возьму эту планку.

В день моего концерта зал был переполнен. Наверное, многих людей привело туда чувство недоумения: как артистка кордебалета, пусть даже с громким именем, осмеливается устраивать творческий вечер? Я очень волновалась, но все прошло на редкость удачно. Этот вечер решил мою дальнейшую судьбу. Меня увидели хореографы, меня стали приглашать в концерты, начались гастроли".

А как в родном Большом театре восприняли ваш успех?

И. Л.: «Никак. Я продолжала выходить на сцену в «дамах на заднем плане». Никто меня не хвалил, но, надо отдать должное, и жизнь мне не портили. Ведь мне было так просто помешать — чинить различные препятствия, не дать репетиционный зал, не отпускать на гастроли. Но руководство балетной труппы смотрело на мой свободный полет спокойно и равнодушно.

Я гастролировала по всему миру. Но самой любимой сценой для меня осталась сцена Большого. Это фантастические переживания и ощущения. Ты стоишь в темноте, одна в гигантском пространстве, и этот золотой зал, и волнение, которое обрушивается так внезапно…

Сцена позволяет мне выразить страстность, которая есть в моей натуре, — такой скрытый вулканчик. В жизни я стараюсь от всего этого уйти".

ЛЮБОВЬ И СЛАВА

В карьере вы достигли всевозможных высот — стали народной артисткой России, за роли в театре получили премии «Хрустальная Турандот» и «Чайка». Не возникало желания остановиться на достигнутом, сделать паузу, родить ребенка?

И. Л.: «Вы знаете, я давно уже ничего не планирую. Все идет так, как идет. Думаю, если Господь что-то дает, то нельзя отталкивать его дар».

Может, дело в том, что балерина очень зависит от своей формы и боится ее потерять?

И. Л.: «Давайте не будем думать, что путь балерины — такая уж значительная вещь. Я не хочу принижать свое дело, но слава и успех сами по себе ничего не значат. Это просто мой путь в жизни, на котором я делаю ошибки и получаю награды. Но он не может помешать мне жить полной жизнью. Сейчас у меня много крестников и крестниц, я очень люблю свою семью, у меня доверительные отношения с братом».

Кажется, именно Андрис познакомил вас и с первым мужем — скрипачом Сергеем Стадлером, и со вторым — бизнесменом Владиславом Паулюсом. Он знает, какие мужчины могут завоевать ваше внимание?

И. Л.: «Получается какой-то поставщик двора ее императорского величества! (Смеется.) Ну да, так совпало. Не знаю, по каким причинам».

Это правда, что впервые вы увидели Владислава на съемках рекламного клипа с вашим участием?

И. Л.: «Правда… Мне было тридцать четыре года, я была уже верующим человеком, молилась, и Господь как-то на душу мне положил, что Владислав — именно тот человек, в котором я нуждаюсь. К тому моменту я точно знала, что порывы в любви — не главное. Просто понимала, что соединяюсь с человеком для того, чтобы быть поддержкой друг для друга и встретить старость вместе.

…Все было: цветы, подарки, встречи. Но меня подкупило его прямое, искреннее внимание. Он удивлял меня. У нас поразительное единство вкусов, мы любим фортепианные концерты Михаила Плетнева. Согласитесь, было бы ужасно, если бы мой муж говорил: «Надоела уже со своей музыкой, дай футбол посмотреть!» Вообще я считаю, что истинная любовь приходит с годами. Это чувство должно созреть, настояться, как хороший коньяк".

Почему вы решили обвенчаться в Санкт-Петербурге?

И. Л.: «Убежали от суеты. Я прилетела в город раньше Славы. Он заказал мне номер в гостинице, где я переночевала одна. До свадьбы мы не жили вместе. Потом прилетел он. А со свадебным платьем вышло интересно. Я шла по Невскому проспекту и вдруг увидела его — строгое и красивое, кремовый атлас, вырез лодочкой. Идеально подходило мне по стилю. Я зашла в магазин, решив немедленно купить это платье. Как выяснилось потом, магазин принадлежал петербургскому дизайнеру Татьяне Парфеновой. Мы с ней познакомились, и с тех пор я часто покупаю у нее одежду. Кстати, в салон к Татьяне я приехала в утро перед венчанием. Там меня одели, причесали, и оттуда я отправилась в Николо-Богоявленский собор… Приехали несколько друзей из Москвы. Но брата и мамы не было — к сожалению, они не поддержали мое венчание. Наверное, поэтому сейчас я провожу больше времени с семьей мужа».

А свадебное путешествие — каким оно было?

И. Л.: «Оно совпало с репетиционным периодом спектакля „Ваша сестра и пленница“, так что премьеру пришлось немного отложить. Но я человек очень обязательный и взяла в свадебное путешествие свои тетрадки с ролью. Мы со Славой отдыхали в Италии и остановились в Риме, неподалеку от замка Святого ангела. Я смотрела на него, и мне казалось, что он похож на Тауэр, куда заточили Марию Стюарт. Так что фантазировать было легко».

Вы признаете отдых только за рубежом?

И. Л.: «Нет, почему? Мы с мужем любим ездить в Серафимо-Дивеевский монастырь. Жаль только, что давно уже там не были, очень тянет туда. Да и когда выбираемся, все равно получаются какие-то кратковременные визиты: приезжаем к вечерней службе, исповедуемся, идем к святому источнику, проходим по канавке Пресвятой Богородицы, утром причащаемся — и домой».

Вода в святом источнике ледяная даже на вид. А у вас плотный график, гастроли. Не боитесь заболеть?

И. Л.: «Какой страх, если благословили! Мы с мужем даже зимой окунаемся. Когда выныриваешь, становится даже жарко, физически ощущаешь, какая голова горячая!»

Илзе, вам, похоже, ничего не страшно. Вот мы сейчас с вами пьем чай с вкусной халвой. Для меня это обычное удовольствие, а для балерины, наверно, большая опасность. Не боитесь поправиться?

И. Л.: «Ни капли. Главное — знать меру. Кроме того, я достаточно регулярно занимаюсь пилатесом».

Неужели никогда не возникало желания все бросить в порыве усталости? Поесть халвы без меры, пропустить занятие пилатесом…

И. Л.: «Я вам вот что скажу. Если вы зайдете в любой балетный зал, то обязательно в каком-нибудь углу услышите: „Все! Надоело! Нет сил больше!“ Это наша естественная присказка, которая помогает идти дальше. Иначе быть не может».