Внушать ли веру в Деда Мороза современному чаду? И стоит ли ее поддерживать в подросших детях, которые воспитываются на Гарри Поттере и компьютерных игрушках? Татьяна АРЕФЬЕВА считает, что нет. И вот почему.

Лично мне Дед Мороз всегда казался исчадием дома быта. Пугали: его потрепанное пальтецо из подкладочной ткани, несвежее дыхание, вульгарная Снегурка с размазанной косметикой, скабрезные шутки и осознание того, что взрослые вторгаются в мир детства.

У моей подруги был совсем другой Дед. Он стучал в окно, оставлял следы на заснеженном балконе и подарки на лестнице. Она верила в Деда Мороза до одиннадцати лет, во всем остальном будучи ребенком развитым. На одиннадцатый Новый год подарок оказался слишком большим. Это был велосипед. (Бог его знает, зачем зимой нужен велик? Спишем несоответствие на тогдашний дефицит всего.) Его руль предательски торчал из-за портьеры. Подруга моя заметила неестественные складки ткани до того, как Дед начал стучать и звонить. Она раскусила обман, мигом подсчитала усилия взрослых за последние годы и милостиво промолчала. Даже испуг и восторг пыталась разыграть. Не вышло. Взрослые поняли, что она знает правду. Дед Мороз больше не приходил.

Вчера ее мать рассказывала мне за ужином, как держала мужа за ноги на кухне, пока он лыжной палкой колотил в балконную дверь. И как перед этим на кухне заговаривала зубы дочке, пока ее отец вскрывал балкон и натаптывал фиктивные следы валенком. Возможно, в этом и заключается вся полнота родительской любви, но лично меня никто так не тешил, и лично я просто веду свою дочь в «Детский мир», и мы покупаем самый шикарный кукольный замок из предложенных производителем.

Встают вопросы: нужна ли ложь? Какие качества она формирует? Догадывается ли ребенок? Для кого старается взрослый? И что такое, черт возьми, этот вечный Дедушка?

ТРАНСФОРМАЦИИ САНТЫ

Традиция Деда в красном и внучки в голубом довольно молода, хотя и прикидывается древней. Вместе они появились под кремлевской елкой в 1937-м, а до этого существовали порознь: девушка в сказке Островского, дедушка в рождественской мифологии, скопированной у немцев в XIX веке и медленно входящей в русский быт. Если елка к 1830-му ставилась и наряжалась повсеместно, то Дед Мороз стал общим достоянием лет через пятьдесят. Методисты стали включать его в сборники сценариев для домашних инсценировок, художники принялись рисовать открытки.

Поначалу Дед был худым. Его тощую долговязую фигуру в меховой мантии вырезали из дерева и носили по улицам Нью-Амстердама. Очень скоро этот город будет переименован в Нью-Йорк и «истинные американцы» будут глумиться над своими голландскими корнями, тупыми деревенскими традициями, потом — когда поймут, что собственной культуры нет, — полюбят и напридумывают поверх старины с три короба.

Клемент Кларк Мур напишет книгу сказок о Санте (1822). Там будет рассказано об упряжке из восьми оленей и о дымоходе — комплекция западного аналога Деда Мороза тогда еще позволяла ему подобные путешествия. Жорж Вебстер сложит детские стишки, в которых определит родину Санты — Северный полюс (1869).

В 1885 году в Америке будет выпущена первая открытка с Санта-Клаусом в красном одеянии, а в 1931-м начнется кампания «Санта-Клаус тоже пьет кока-колу». Советским художникам было с чего копировать имидж веселого старика. Новый Дед Мороз, реанимированный в СССР после десятилетнего перерыва, просто обязан быть позитивным.

Елка, Дед, мешок подарков были запрещены у нас в середине 1920-х как поповский пережиток и вернулись в 1937-м идеологически подкованными. Отныне подарки выглядели унифицированно и содержали одинаковое количество конфет. Рождественское шоу стало новогодним, для чего была изобретена фигура юного Нового Года. Сценарии обязательно содержали борьбу добра со злом. Сначала зло было буржуинским, к 1970-му оно приняло абстрактный характер и этнографическую окраску: козни строила Баба-яга, черти болотные и все, что могло ассоциироваться с сельскими темными поверьями. Тогда же в обиход вошло поздравление Дедом Морозом на дому.

В хрестоматии «Русская речь» 1909 года в рассказе «Рождество в Англии» написано: «Дедушка-мороз… внезапно появляется в зале и так же, как сто или двести, а может быть, и тысячу лет назад, вместе с детьми совершает танец вокруг елки, распевая хором старинную песню, после чего из мешка его начинают сыпаться детям подарки». Новый ритуал вводился в детское сознание под видом преданий старины глубокой — трудно сказать зачем.

ДЕМОНИЧЕСКИЙ СТАРИК

По-настоящему древний Дед Мороз не был ни добрым, ни чадолюбивым. Он нес смерть своим ледяным дыханием. Проносился над полями и лесами, морозя все живое. Его имя содержит корень «мор». Мороз — одно из воплощений верховного божества восточных славян Велеса: оборотня, человековолка. Возможно, в глухих сибирских деревнях еще сохранился обычай кормления Деда накануне Рождества: старший в семье выходит на порог и протягивает в темноту ложку кутьи со словами «Мороз-мороз, не бей наш овес». Примерно так происходило кормление волков, домашних духов и предков. Кусочки пищи клали на перекрестке дорог, разбрасывали в лесу, засовывали за печь или под стол — чтобы все были довольны: и мертвые, и звери.

Зимний Велес ходит с палкой не потому, что немощен и стар. Этот волшебный посох убивает все, к чему прикасается. В западной традиции палка Санты противопоставляется мешку с подарками — хорошие дети будут одарены, ленивые биты. Собственно, мешок «переполз» на нашего Мороза со спины Николая Мирликийского, архиепископа-чудотворца, одного из самых почитаемых святых во всем мире. Тот был действительно добрым, одарял нищих и вошел в сладкую сказку по праву. Первым адаптировал народные мнения о Морозе Одоевский в «Детских сказках дедушки Иринея» (1840). Он дал Деду отчество: «добрый Мороз Иванович тряхнет головой — от волос иней сыплется»; живет он в ледяном доме, а спит на перине из пушистого снега.

«Мороз, Красный нос» Некрасова (1863) предпочитает «кровь вымораживать в жилах / И мозг в голове леденить». В школе испокон веков учат отрывок «Не ветер бушует над бором», не доходя до слов «Люблю я в глубоких могилах / Покойников в иней рядить».

В фильме Александра Роу «Морозко» (1964) Дед показан строгим, но справедливым стариком, ценителем девушек скромных, трудолюбивых, вежливых. В целом лента выдержана в духе советского гламура, но Деду для убедительности были оставлены его демонические свойства и лютый нрав.

Образ снежной внучки был укреплен в народном сознании не столько оперой «Снегурочка» по пьесе Александра Николаевича Островского, сколько одноименным фильмом Павла Кадочникова (1968) и восхитительно отрисованным (и незаслуженно забытым) мультшедевром Иванова-Вано.

ОБМАН И ОЧКОВТИРАТЕЛЬСТВО

Итак, была создана легенда, в которую должен был верить советский ребенок в обязательном порядке. В его внутреннем пантеоне доминировали сильные герои. Взрослые переносили в детский мир свою мечту о сильной руке, которая всех накажет, а потом всех поощрит. Удивительна сама идея Деда Мороза, подводящего итоги года сказочными, немыслимыми подарками, взявшимися из ниоткуда. Родители по условиям игры должны охать и ахать наравне с детьми, тем самым сводя свою роль к нулю. По тем же условиям вознаграждаться должны были только усердные, правильные дети. Дед Мороз являл собой подобие доброго боженьки, который ежегодно сводит дебет с кредитом, добрые дела с гадостями.

В реальности подарки получали все поголовно. Бедные дети получали нечто убогое, богатые — излишнее. Общественные елки включали в стоимость билета кулек конфет типа «Театральная» сверху сдобренный двумя «Мишками на Севере». И только это уравнивало убожество с излишеством. Вокруг кремлевской елки, взявшись за руки, водили хоровод детдомовцы вперемешку с ожиревшими номенклатурными сынками.

Те, чье детство пришлось на время застоя, помнят жуткие спектакли, полные пафоса и лицемерного заигрывания с залом. Помятые артисты после вчерашнего путают реплики, пытаются попасть в такт общего кордебалета. Дед Мороз едва держится на ногах, у Снегурки отклеилась ресница. Только самые нечувствительные к искусству индивиды могли искренне веселиться на таких елках. Те, что потоньше, рыдали по углам.

Разумеется, находились дети, искренне верившие в Деда, несущего добро им персонально. Они были окружены столь мощной стеной обожания многочисленных родственников, что пошлость мирская не доходила до них. Время от времени в сетевых дневниках, идеальных для разговоров по душам, всплывают ностальгические темы «Как я верил (а) в Деда Мороза» и «Как обделены те, кто в него не верил». Воспоминания о следах на снегу, таинственном скрипе половиц и покашливании, о «случайно» оставленной мужской рукавице в прихожей говорят о количестве времени и усилий, потраченных взрослыми на то, чтобы поддержать в ребенке иллюзию: настоящие блага падают с неба. Через дымоход. А привозят их олени с Северного полюса.

Поэтому почти никто из ностальгирующих не пишет: «Я так благодарен своей маме за то, что она целый год откладывала деньги на шикарные подарки мне и сестре, а потом просила знакомого парня с работы нарядиться и выполнить ряд действий за бутылку шампанского».

ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Зачем родители делали это? Зачем вкладывали силы в поддержание морока, созданного около ста лет назад в коммерческих целях на Западе, у нас — в идеологических. Дед Мороз бил врага на подступах к Москве (сохранились документальные свидетельства, открытки), Дед Мороз продает кока-колу (довольно большой процент американцев верит в то, что именно производители колы Деда и выдумали). Шарики-фонарики на улицах города поднимают настроение, но в странах с развитым самосознанием пик борьбы с консьюмеризмом (то есть потребительством) приходится именно на Рождество. А некоторые люди приходят к супермаркетам с плакатами «Засуньте ваши подарочки в задницу». Что в переводе на спокойный человеческий язык означает: «Не обязательно скупать бессмысленную дорогую ерунду и раздаривать ее кому ни попадя; на самом деле она никому не нужна».

Единственные люди на земле, которые без подарков загрустят не на шутку, — это наши дети. Мы выросли не в самое богатое время, нам хочется, чтобы у этих мальчиков и девочек было то, о чем мечтали мы. Так к чему отдавать чужому Дедушке восторг дарения и совместного распечатывания с ребенком огромных, чудо сулящих кубов в пестрой бумаге? Глаза малыша будут блестеть в вашу — не в его — честь. Он кинется на шею вам, а не станет прыгать у окна с криками: «Дед Мороз, вернись, поцелую».

Что за ложная (глубоко советская) скромность? Это я, твоя мама, пронеслась вихрем по рынку «Совенок» и сгребла все самое лучшее.

Теперь о главном. И в наше время есть артистические родители, разыгрывающие новогоднюю комедию. Но потеют они перед цинично скривившимся ребенком, который не готов поверить в Деда Мороза. Такие родители страдают и ноют, что сказка умерла, что рационализм исключает детскость — и еще двадцать пять страниц про особых детей индиго.

Благая весть заключается в том, что современные дети верят совсем в другое. Сказка о строгом и справедливом уже не работает, мы ведь растим свободных людей. Они верят в волшебников, которым подвластны время и пространство (напомним, что единственной волшебной манипуляцией Деда было убийство путем замораживания). Их кумиры варят зелья и трансформируют предметы, они швыряются огненными шарами и останавливают противника взглядом. Всему этому учат в школах чародейства — почти все малолетки верят в них втайне и мечтают попасть туда.

Изменение менталитета поколения, желание менять мир силой своей воли, не ожидая оценки и дара, — что может быть прекраснее? Не к тому ли мы стремились? Так о чем мы плачем?