Архив

Ирада Зейналова: «Женщине в репортаже делать нечего»

За статуэткой ТЭФИ она поднималась на сцену босиком — в последний момент на туфлях предательски сломался каблук. Но что такое сломанный каблук для лучшего репортера 2006 года? Ирада Зейналова бывала и не в таких экстремальных ситуациях. Сейчас судьба подбросила ей еще одну. Теперь она является собственным корреспондентом Первого канала в Лондоне. А поговорить нам удалось буквально через день после получения ТЭФИ и за два дня до отъезда Ирады на постоянное место жительства в столицу Великобритании.

11 декабря 2006 03:00
5985
0

За статуэткой ТЭФИ она поднималась на сцену босиком — в последний момент на туфлях предательски сломался каблук. Но что такое сломанный каблук для лучшего репортера 2006 года? Ирада Зейналова бывала и не в таких экстремальных ситуациях. Сейчас судьба подбросила ей еще одну. Теперь она является собственным корреспондентом Первого канала в Лондоне. А поговорить нам удалось буквально через день после получения ТЭФИ и за два дня до отъезда Ирады на постоянное место жительства в столицу Великобритании.



— Вот видишь листок! — Ирада протягивает бумажку, на которой крупными печатными буквами написано: «Я очень хочу получить ТЭФИ в этом году». — Есть один прекрасный способ.

— Это вы себе желание на Новый год писали?

— Какой Новый год! Все гораздо круче! Можно сказать, технология вуду. Моешь ноги в унитазе, потом пишешь записку, кладешь ее в сумочку и носишь с собою. Главное здесь — не в волшебстве каком-то, а в том, что ты переключаешься мозгами. Пропадает навязчивая идея: написал, отложил в сторону и дальше уже сам существуешь. Но счастливо.

— А почему ноги нужно мыть именно в унитазе?

— Кто его знает! Это, наверное, чтобы ты просто понял весь идиотизм происходящего. (Смеется.) Я написала эту записку, уже когда вошла в тройку финалистов и можно было желать что-то реальное.

— Премия ТЭФИ до сих пор считается такой престижной для телевизионщиков? Многие к ней стали как-то скептически относиться.

— Это поза такая: «ТЭФИ — это продажная премия, для чего она мне нужна?» Можно говорить все что угодно, но — первое: я не верю, что существуют люди, которые отказались бы от ТЭФИ. А второе: при всех разговорах о продажности, пристрастности и корпоративных сговорах номинация «Репортер» остается чистой. Потому что это профессиональная работа, и она на виду. Мы все друг друга знаем, нас очень мало, и все знаем, кто, как, насколько честно и насколько сам из нас работает.

— Мне показалось немного странным, что вас выдвинули на премию с репортажем с Олимпиады. Вcе-таки чаще вы снимаете на другие темы.

— Я снимаю всегда на одну и ту же тему — победа человека над самим собой. В спорте, на войне — где угодно. Честно могу сказать, что ничего не понимала в спорте и до сих пор с трудом в нем «плаваю». Не это главное. Я говорю о людях, которые смогли победить. Которые бегут, несмотря на боль, разрывы связок, внутренние кровотечения. Речь идет о психологии победителя. Я уверена, что мои сюжеты про Виталия Гинзбурга с Нобелевской премии и сюжеты с Олимпиады — суть одно и то же. Победа человека над обстоятельствами.

— Кто первый поздравил вас с получением ТЭФИ?

— Я тщеславна, как сорока. Как только села на место, сразу же в зале начала звонить в Лондон маме и сыну. И они меня стали поздравлять. Мама: «Поздравляю, Ира, я так счастлива!» Сын выступил потрясающе. Он взял трубку, сказал: «Поздравляю». И после этого сразу же: «Мама, а как мне войти в Интернет, мне поиграть нужно?!» Через какое-то время он увидел обо мне сюжет в новостях. Звонит: «Мама! По-здрав-ля-ю! Но ты только не обижайся — ты там была такая страшная! Ты выглядела как дура с этими накрашенными губами. Все, пока!» Так что с получением ТЭФИ меня поздравила моя семья.

— А что сказал ваш муж Алексей Самолетов? Он ведь и сам профессиональный репортер, много лет отработал в этом жанре.

— Муж у меня потрясающий. Он так меня поддерживал, так переживал за меня. Леша действительно был потрясающим репортером, когда занимался этим. Значительно лучше, чем я. Но его ни разу не номинировали на ТЭФИ. Хотя мы считаем, что одна ТЭФИ в нашей семье уже была. Когда Басаев захватил заложников в Буденновске, именно мой муж сорганизовал тогда всех журналистов ехать в этом злополучном автобусе. Когда они оттуда вернулись, Леше дали квартиру. Подарили. А на ТЭФИ выдвинули другого человека. Не менее, вероятно, прекрасного, но который приехал через три дня после захвата. Соответственно, тот человек не получил ничего, а мы остались с квартирой. Вот и считаем, что это была наша ТЭФИ.

— Чем сейчас занимается Алексей?

— Алексей работает ведущим на «Радио России», а еще преподает в Институте телевидения.

— В Лондон с вами, соответственно, не поедет?

— Он ко мне приезжает. Одну неделю работает — специально так студентов организовал, а на другую приезжает ко мне. Но ему очень тяжело. Я, конечно, поступила ужасно — всю семью сдернула. Ребенок, у которого там нет друзей, теперь катается по Гайд-парку на велосипеде и читает книги, потому что больше ему заняться нечем. Моя мама, которая бросила здесь папу на съедение бактериям, сидит там с внуком и клянет меня на чем свет стоит, потому что не знает английского и никогда не была за границей в капиталистическом ее понимании. Мой муж, который туда-сюда мотается… И я вся такая прекрасная — получаю ТЭФИ, хожу по приемам, покупаю платья. Ужас!

— Работать в Лондон вас направило руководство?

— Меня вызвали и сказали: «Не хотела бы ты в Лондон?» А я, как советский человек, большая часть жизни которого прошла в советский период, сказала: «Да-а-а, в Лондон!» Мне говорят: «Ты только не говори так сразу. Подумай час, день, пять дней». Нет. Я быстро набрала Самолетова: «Самолетов, мы в Лондон поедем?» — «Да, однозначно едем!» Потом, когда я поняла, что совсем не могу ехать туда, все документы были уже подписаны. Пацан сказал — пацан сделал.

— И как вам Лондон?

— Это оказалось в тысячу раз сложнее, чем я предполагала. Мои коллеги смеются: «Да, Ир, нам в Чечне, наверное, легче, чем тебе в Лондоне». Клянусь — я бывала в таких передрягах и командировках и думала, что повидала уже все в своей жизни, — нет. Лондон — это жуткое испытание. Здесь никто даже не слышал про наш канал. «Извините, пожалуйста, а сколько у вас сотен телезрителей?» — спрашивают у меня. «Да вы что — мы крупнейший в мире канал». «М-м, как интересно…» И все. Ты можешь неделями звонить: «Здравствуйте, это Первый канал, вы обещали дать нам интервью». — «М-м, да, я помню, до свидания». А в этот момент звонит редакция: «Ир, слушай, там что-то про обедненный уран, сегодня к вечеру нужно сдать материал». — «Какой обедненный уран! Тут в беличьем заповеднике не договоришься снять, как белки орехи украли!» — «Ну ты покрути, поиграй, к вечеру же что-нибудь будет?» А из-за разницы во времени их вечер — это практически мое утро. Но ты же не можешь не выполнить задание?

— Про обедненный уран — это к вам как к знатоку?

— Я немножко в этом разбираюсь. Да, у меня техническое образование, причем хорошее. Так что по крайней мере термины знаю.

— Правильно ваша специальность называется…

— «Специалист по порошковым материалам и защитным покрытиям». Сначала я закончила МАТИ имени Циолковского, потом нас отправили на стажировку в Америку, потому что это была настолько новая профессия, что в России даже негде было защищать диплом — здесь не было такого оборудования. Мы защищались в University of Pennsylvania, а занимались технологией «Стелс» — нас учили делать материалы для самолетов-невидимок.

— Хороший английский у вас с тех времен?

— Да, потому что когда я училась в МАТИ — это же мужской вуз, и девочек там практически не было. Мальчишки тоже были довольно стремные. Но в результате я поняла, что хотя бы один красивый мальчишка на каждом курсе есть, а все они вместе собираются на спецкурсе английского. И я пошла на этот спецкурс!

— Но красивый мальчишка нашелся в итоге не там, а на телевидении?

— Cначала красивый мальчишка нашелся и там. Но все равно: если бы одно не цеплялось за другое — не нашелся бы мальчишка, не выучила бы язык, в общем, не дошла бы я до телевидения. Я ведь не собиралась работать журналистом. Я пришла на телевидение переводчиком — мы строили с голландцами ньюс-рум в программе «Вести». Тот, который вы сейчас видите за спиной ведущего. Я была менеджером этого проекта. И в общем-то, действительно, именно там я познакомилась со своим будущем мужем, репортером Алексеем Самолетовым.

— А еще там была ваша подруга Ольга Кокорекина, благодаря которой и началась ваша телевизионная карьера.

— Да. Ольга — потрясающая девчонка. Она всегда была красавицей. Помню, когда она стояла на балкончике, мои голландцы все время говорили: «Какая красивая ведущая!» А она тогда еще была не ведущая, а редактор. Кстати, когда мы с ней познакомились, мы жутко невзлюбили друг друга. Но потом как-то посидели вместе у друзей, ночь проговорили — и начали дружить. Вот она меня и устроила на телевидение — мне тогда и в голову не приходило, что столько счастья в одни руки выдают. Она стала ведущей, а я начала работать у нее редактором.

— Как быстро вы нашли свою собственную репортерскую манеру? Брали кого-то за пример, может быть, чему-то учил муж?

— Муж меня учил все время. Раньше я не понимала многих вещей. Мне говорили, репортаж — это король жанра, главный на телевидении. Я думала: «Как это? Главный на телевидении — ведущий». И пока сам этим не займешься, не поймешь. Как только я стала редактором и начала писать, муж сказал: «Ты должна читать Шкловского». Абсолютно любые его книги, потому что там очень четкие, информационные построения фразы — новостные, насыщенные. Прочитав Шкловского, ты получаешь как бы «размер стиха». Потом потихоньку начинаешь: Зощенко — но не рассказы, а какие-то серьезные вещи. Постепенно накручиваешь, накручиваешь… Так образуется стиль. Когда я научилась писать — я была уже звездным редактором. Но, когда стала репортером и попыталась продолжать свои штучки, мне сказали: «Ты играешь с формой, а надо включать голову». И я переписывала тексты к своим сюжетам по 17 раз. А дальше пошло.

— Если говорить о манере подачи материалов — она у вас очень жесткая. Даже мужская, я бы сказала.

— Это неудивительно — Самолетов умеет растить только мальчиков. А что такое женская подача? Тоненьким голосом, что ли?

— Она, наверное, более спокойная, уравновешенная.

— То есть у меня неуравновешенная подача материалов? Так это просто эмоциональная составляющая! Кровь — не водица, я же все-таки наполовину азербайджанка. Спокойная, уравновешенная — это понятно. Не путайте с равнодушной! Я считаю, что телевидение — это театр. Человек смотрит телевизор, чтобы получить информацию и эмоции. Значит, ты должен отжить и отыграть свою ситуацию: ты должен увидеть ее и быть харизматичным. Деньги платят за обаяние. Звездами становятся те, кто зацепил. А чем ты можешь зацепить человека? Своим повышенным интересом к теме. Если мне интересно — то и тебе интересно. Это актерская подача материала. У меня муж по образованию — актер. А поскольку все-таки он во многом научил меня работе на телевидении, то моя работа — это женский вариант того, что умеет он.

— Однако в интервью вы соглашаетесь, что репортер — не женская работа.

— Абсолютно не женская! Я уверена, что женщине в репортаже делать нечего! Не потому, что она не может сделать репортаж, — женщина может все то же самое, что может мужчина. Но женщина хочет иметь семью и выглядеть красиво. Ей нужно спать, улыбаться, накрашиваться, гладить вещи, покупать эти вещи, питаться фруктами, носить каблуки. Репортерская работа, если ею заниматься серьезно, этого всего не предполагает. Причем категорически. Если у тебя семья — ты должен ею заниматься. А у меня сто тысяч раз было — отмечаем день рождения ребенка, а мне звонят: «Собираем вещички и валим». Хочешь быть женщиной — не ходи в эту профессию, если пошла — забудь про свои штучки. Однажды мы приехали на землетрясение в Пакистан: весь штат Кашмир завален трупами — 60 000 жертв. Нас привезло МЧС — человек 15 журналистов, и среди них три женщины. Я и две девчонки-газетчицы. Высадили. Вокруг — огромное футбольное поле: песок, грязь, и все воняет кровью. Оказалось, МЧС не рассчитывало, что журналисты приедут в таком количестве. И мне говорят: «Знаете, Ира, вы приехали абсолютно голая. У вас есть спальник, пенка, палатка, фильтр для воды? Нет. Поскольку вы — жена Самолетова, мы вам дадим лучший совет по выживанию: спите рядом с собаками, с ними ночью теплее». Со мною приехала моя съемочная группа: я-то за славу, а они за меня работают. Купить ничего невозможно. Мы пошли, выпросили у пакистанцев из гуманитарной помощи одну льняную палатку на деревянных палочках, потом поменяли блок сигарет на два одеяла, одно одеяло — на спальник. Поставили палатку — постелили мешки для трупов на пол, чтобы не затекала вода, втроем спали на спальнике, накрывались одеялом, а сверху — еще мешком для трупов, чтобы тепло не уходило. И в этот момент подходит МЧСник и говорит: «Ир, а можно две девушки в вашей палатке остановятся?» Я говорю: «Какие девушки?» Он: «Ну, вот видишь, они такие несчастные, им деться некуда». Я была в шоке. Я тоже девочка, но я справилась с ситуацией. Я нашла себе палатку и уложила свою съемочную группу. Приехал в «экстремалку» — разрули свои проблемы, не перекладывай их на других. Если ты ввязался в мужскую ситуацию — играй по правилам. Будь лучше и соответствуй. Не подводи собственный пол, чтобы потом тыкали и говорили: все бабы — канарейки.

— Ирада, а сколько лет вашему сыну?

— Ему 10 лет, зовут Тимуром. Мы специально выбирали ему имя, которое было бы и русским, и азербайджанским одновременно. И еще чтобы фамилии Самолетов подходила. Сейчас он ходит у нас в посольскую школу в Лондоне, «пятерки» ведрами носит.

— Недавно на вопрос о том, чего хотите достигнуть, вы сказали: «Сначала получу ТЭФИ, потом будут другие планы». Так какие планы дальше?

— Планы у меня сейчас приехать в Британию и убедить дорогую редакцию в том, что им хотя бы несколько дней не нужны репортажи из Лондона. А самой за это время найти хорошее жилье. Потому что сейчас я живу в квартире, где окна текут так, что нужно подсовывать газеты, канализация не работает, метраж в ребенкиной комнате крошечный, а потолок я там мыла с мылом — такой он был грязный. А найти хорошую квартиру в Лондоне… Ну знаете, я думаю, ТЭФИ получить гораздо проще.