— Валдис, почему вашим изначальным условием было ни в коем случае не говорить о личной жизни? Отчего вы столь резки и категоричны?
— На эту тему я предпочитаю не распространяться. Просматривая большое количество прессы, в том числе и желтой, я, например, четко понимаю, что меня как читателя занимает. Допустим, материал о жизни счастливого человека не доставит мне удовольствия. Мне бы хотелось, чтобы у него было все плохо, чтобы он был по возможности порочен, желательно несчастлив, короче, проявил бы себя как существо слабое, а я бы обо всем этом узнал. Знаете, есть такая пьеса «Траектория улитки, или Смерть Сталина». Там сосед приходит в гости к главным героям и произносит замечательную фразу: «Как приятно и интересно влезть в чужую жизнь с ногами, попользоваться тем, чем пользоваться тебе не полагается». По сюжету он следит за соседкой, рассказывая об этом ее супругу. Выслеживает ее во дворе, идет за ней по лестнице, специально на три пролета ниже, чтобы потом в дневниках живописать то, что открывалось его взору, когда ветерок поднимал подол ее платья… Так вот и у вас, и у меня есть колоссальное желание влезть в чужую жизнь с ногами, причем еще не снимая обуви. Не вижу смысла открываться чужим людям. В этом вопросе я абсолютно непробиваемый. Есть вещи, которые не обсуждаются.
— Но ведь существуют вопросы в рамках приличия и, что называется, «за гранью». Вы же вообще на любые вопросы, касающиеся семьи, отказываетесь отвечать.
— Без комментариев.
— Хорошо. Валдис, несколько лет назад вы в нескольких своих интервью не без гордости говорили, что когда-то поставили себе задачу до 30 лет сделать что-то серьезное на телевидении и обрести известность. Вы этого достигли. И какие же цели теперь?
— Собираюсь работать в том же направлении. И сейчас мне интересен проект, который мы запустили. Причем в нем нам не на кого было ориентироваться. Идея, предложенная американцами, первоначально являлась лишь идеей. И поскольку именно в России состоялась премьера «Русской рулетки», мы уже и реализовывали замысел окончательно. Многое придумали и по декорациям, и вообще «по одежке» всей передачи, создали абсолютно новый образ ведущего.
— Кстати, по поводу ведения. По-моему, в «Угадай мелодию» вы были больше похожи на себя настоящего. А здесь — темный костюм, металл в голосе, вкупе со зловещей напряженностью атмосферы… Очень похоже на стиль общения Марии Киселевой в «Слабом звене».
— Не согласен с вами. У меня другой образ. Но, естественно, манера ведения из одной области — злодейства. Правда, в следующем цикле передач я стану чуточку добрее. Возможно, мы несколько перезлодействовали.
— Скажите, а зачем размножать похожие передачи?
— Но это же не передачи-близнецы. Это все равно как две мелодрамы назвать одним фильмом. Но они же разные и по сценарию, и по актерскому составу, и по манере исполнения, хотя вроде бы сделаны в одном ключе.
— Ну да, одна и та же задача режиссера разными актерами выполняется по-разному.
— Моя задача состоит в том, чтобы поддерживать нерв. Ведь под нашими участниками действительно пустота, и люки открываются в любой момент. Если бы на площадке появился добрый, милый ведущий, который бы с бодрой улыбкой успокаивал: «Не бойтесь, ребята, все будет хорошо!» — в этом было бы некое несоответствие данной теме. Хотя мы все-таки попробовали снять одну программу более веселой, суетной — не получилось. Нам не понравилось по причине того, что, во-первых, люди у нас играют на деньги, во-вторых, по жестким правилам и, в-третьих, они правда боятся падения.
— А вообще на Первом канале не слишком ли много однопорядковых программ?
— Нет. Канал специально выстроил линейку игр, основываясь на том, что в 8 часов вечера вы, включая телевизор, попадаете либо на «Поле чудес», либо на «Слабое звено», либо на «Народ против», либо на «Кто хочет стать миллионером?», а теперь и на «Русскую рулетку». Зрители каждый день имеют возможность сопереживать участникам, раньше их у экрана давать правильные ответы. Возможно, «Слабое звено» и «Русская рулетка» по жанру схожи, но не более того. А остальные передачи, согласитесь, не имеют ничего общего.
— Их объединяет денежный выигрыш и интеллектуальное начало.
— Правильно. Это наиболее интересно. Условно говоря, если бегать, пилить, строгать — то есть устроить такие «Веселые старты» или «Форт Байярд», будет менее занимательно, нежели еще и получение информации. А когда вопрос сложный и вы не знаете ответа, тем более втягиваетесь. «Русскую рулетку» мы доводим «до ума», и она еще не встала на рельсы окончательно. Там многое заложено, и многое можно дальше по ходу докрутить. Но сейчас уже можно смело заявлять — проект состоялся.
— Чем он отличается от западного образца?
— Финалом. Американскому финалисту задается 6 вопросов за 60 секунд. При этом каждые 10 секунд по направлению к нему слева направо начинают открываться люки. Если в конце 60-й секунды он не отвечает на 6-й вопрос, люк открывается уже под ним. В случае если ошибается в предыдущих пяти, происходит то же самое. Правда, ведущий после каждого вопроса спрашивает, идет ли участник дальше или забирает деньги. Но и у них, и у нас основную роль играют три позиции: эрудиция, самообладание и везение. Самый большой кайф будет, когда человек в вопросе на миллион ошибется, но останется в итоге в игре, получив возможность услышать еще один вопрос, ответить правильно и выиграть у нас эти деньги. Прелесть этой игры ведь совсем не в том, что люди проваливаются, хотя забавно наблюдать (хохочет), особенно на площадке.
— Получаете удовольствие?
— Порой колоссальное. Притом что в этом нет садизма — все знают правила. Некоторых спасает удача. Очень тонкая штука. Помню, в одной из игр участник, будучи спасенным, лидером тура, находясь на безопасном месте ведущего, привел в действие механизм со словами: «Я болею вот за эту девушку и не хочу, чтобы она выбыла». И через несколько минут провалилась именно она. В преферансе такое называется «вспугнуть фишку».

 — Поигрываете?
— Раньше играл.
— То есть азартны?
— Теперь уже нет. Нашел компенсаторные виды развлечений, которые гораздо азартнее.
— Имеете в виду прыжки с парашютом? Чем заманил вас этот вид спорта? Вы меньше всего похожи на экстремала.
— Я вам даже больше скажу — очень боюсь высоты и глубины.
— Получается, преодолеваете страх?
— Момент преодоления присутствует, когда находишься внутри вертолета, а уже когда встаешь на отделение — страх проходит. Прыжок вообще должен быть в радость — начиная от предвкушения, что же с тобой произойдет в воздухе, и до приземления.
— А с глубиной как обстоят дела?
— Водный мир меня тоже цепляет. А вот кататься на лыжах неинтересно. Хотя меня часто зовут. Друзья говорят: «Ты многого себя лишаешь». Но я точно знаю, где окажусь, приехав на место, — в ресторанчике, под подъемником, у основания горы.
— Любите покушать, и у вас явная склонность к полноте…
— (Недовольно.) Ну есть такое…
— И как поддерживаете форму? Следите ли за весом?
— В какой-то момент меня стало слишком много, и я сбросил 10 килограммов. Пришлось перестать есть после 7 часов вечера и сократить до минимума употребление спиртных напитков, даже в качестве аперитива, совсем не пьянящих.
— Это вы о пиве?
— Пиво — это вообще мое горе и слезы.
— А как же кардинальные меры типа тренажерного зала?
— Полгода ходил туда и сбросил всего полтора килограмма. Терпеть не могу тупо качать железо. Все действие на преодоление — собственной усталости, мышечной боли и смертельной скуки. Когда идешь по дорожке в так называемом горном режиме, зная, что у тебя еще впереди «три пика», ни в коем случае нельзя давать себе сосредоточиваться на этом. Нужно придумывать себе отвлекающие сюжеты, иначе — беда. Оттого я это дело сейчас забросил. Если и вернусь в зал, то только с хорошей компанией, чтобы время пролетало незаметно, то есть убивалось с пользой.
— Можете сказать, что умеете распределять время на все полезное?
— Времени катастрофически не хватает на чтение книг, на походы в театр. Допустим, пропустить кинопремьеру не страшно — можно потом на видео посмотреть, хотя это и ослабляет восприятие. Не ходить на всякие тусовки, как-то: открытие бутиков, ресторанов, показы моделей одежды и т. д. — вообще не проблема, потому что это самое бессмысленное на свете времяпрепровождение. Я эти мероприятия, как правило, не посещаю, за редким исключением.

 — Когда удается почитать, каких авторов выбираете?
— Несколько дней назад читал Бродского. Вчера вечером — Гумилева. Такой у меня был поэтический период. Еще недавно прочел «Парфюмера» Зюскинда. Очень понравилось. И сломался (хохочет), прочел «Гарри Поттера», в чем стыдно признаться. Но самое постыдное, что скоро выходит четвертая книга, и я ее тоже куплю.
— А домашних животных в квартире держите?
— Ненавижу. (Смеется.)
— Так и запишем?
— У меня аллергия на шерсть, к сожалению. Можно, конечно, завести хамелеона, у которого нет меха, но я банальнейшим образом считаю, что звери не должны жить в замкнутом пространстве, в неволе.
— Я знаю, что вы обитаете в знаменитом доме на Фрунзенской набережной, где еще живут такие небезызвестные люди, как Олег Янковский, Лев Дуров, Николай Губенко… И в этом здании есть подземный гараж, в который вас почему-то не пускали и вы ставили свою машину на улице…
— Сначала я попытался узнать, можно ли туда влезть, но когда понял, что бесполезно, арендовал гараж рядом с домом. Кстати, идти гораздо ближе, чем к подземному.
— Вы родом из Риги. Часто навещаете этот город?
— Раз в год или в два. И это история про то, когда деревья были большими. В детстве город казался мне огромным, а теперь он милый, маленький, и мне там уютно. Я люблю Ригу, но больше двух дней не могу в ней находиться. Там люди живут в другом темпоритме. Я чувствую обоюдную аритмию, так как привык к московскому режиму. В Москве я живу постоянно и являюсь гражданином Российской Федерации.
— Кто ваши родители?
— Папа — Эйжен, так что на самом деле я Эйженович, а не Евгеньевич. Радиожурналист. Мама — Элла, инженер-мелиоратор. Я, как говорят, из служащих.
— Вы единственный ребенок?
— Нет, у меня есть старший брат Александр, которому 38 лет, он сейчас работает в сфере шоу-бизнеса, и младшая сестра, 22-летняя Сабина, пробующая свои силы в промышленном дизайне.

 — Вы поступили на философский факультет МГУ, потому что по большому счету не определились тогда, кем быть?
— Да нет, я знал, кем хочу быть. В школе меня прельщали три предмета: история, география и обществоведение. А так как я в тот период полагал, что время великих географических открытий все равно закончилось, у меня оставалось два варианта — или исторический, или философский факультет. Сейчас уже трудно сказать, что повлияло на мое окончательное решение. Видно, эта область знаний привлекла больше.
— Вы легки в общении плюс философ, значит, умеете пудрить мозги…
— Конечно.
— Считаете это своим главным достоинством?
— Нет, это скорее атрибут работы и присущая мне черта характера. А что, говорить нескладно? Да просто я мальчик веселый, что же теперь?! Для меня не составляет проблемы выход на сцену и общение с залом.
— Обычно это экспромт? Вы не готовитесь заранее?
— Да. Замечательно, когда у тебя есть смешной, репризный текст, но на сцене зачастую происходит масса вещей, не предусмотренных сценарием. И задача ведущего — подчинить себе ситуацию и импровизационно среагировать на происходящее. Это сиюминутная легкость бытия, когда концерт немного отклоняется от заданного курса и начинается такой джем-сейшн. К слову, на ТЭФИ все смеялись над моим пресмыканием перед Любимовым. Но я не знал, что Александр Михайлович выйдет на сцену с этой фигуркой в руках, ее должен выносить ассистент. Момент нужно было отыгрывать. Было бы жалко, если бы я его пропустил. И, по-моему, вышло забавно.
— Теперь вы директор Дирекции развлекательного и детского вещания. Удобно в кресле начальника?
— Как к начальнику я отношусь к себе с большой иронией, так как не являюсь прирожденным управленцем. Меня все же больше прельщает творчество, и поэтому я, по возможности, некоторую рутину, что называется, подсовываю заместителю. (Смеется.) В этой должности меня прельщает прежде всего креативное начало, когда мы отсматриваем новые проекты, пытаемся дать заключение, предрешить судьбу той или иной идеи — будет она существовать на нашем телевидении или нет. Оцениваем, помогаем, советуем. Такие функции мне интересны. Голое администрирование — менее, но это необходимая составляющая работы и от нее нельзя убежать.
«Это парень Фила»
— Вы приобрели популярность все же в рамках чужих проектов, а не своих собственных…
— Во мне нет громадных амбиций, чтобы все титры были заполнены только моим именем. Телевидение — это работа в команде. Главное — участвовать в реализации отличной идеи, пропустив ее через себя, и совсем неважно, кто ее автор. Когда, как в мультфильме «Геркулес», можно с гордостью сказать: «Это парень Фила», то есть это и моя программа тоже.
— Тем не менее у вас было множество своих идей, которые выходили на экран единожды или не видели свет вообще. Не анализировали, отчего так происходило? Прокомментируйте, например, что произошло с широко анонсированным «Обыкновенным чудом».
— «Обыкновенное чудо» не пошло в силу ряда объективных причин. Да, это была красивая идея об исполнении нами мечты обычных сограждан, на которую мы истратили кучу денег. (Смеется.) И можно было побороть какие-то шероховатости драматургии, редактуры, но изменить другое было практически невозможно — простому человеку, который приходит на съемку, чрезвычайно сложно рассказать свою судьбу, образно сгенерировать мечту, поведать о том, как она зародилась. И когда благодаря нашим усилиям сокровенное происходило наяву — участники входили в клетку с бенгальскими тиграми, водили троллейбус по Москве, погружались на станцию «Мир» в Звездном городке, то визуально, к сожалению, ничего не проявлялось. Эмоций на лице не было, глаза не горели. Восхищения чудом — то, ради чего в принципе все задумывалось, не наблюдалось. Когда мы уже закрыли проект, узнал, что у американцев есть нечто похожее — «Встреча со звездой». Посмотрел эту программу и убедился, что мы бы ни за что не добились такого фонтанирования, когда человек орет, визжит от радости, чуть ли не бьется в припадке…
— Почему вы творчески разошлись с Алексеем Кортневым?
— Мы не расходились. Я нахожусь в творческом отпуске с 98-го года. Группа стала популярной, у нее появилось большое количество предложений, которые никак не увязывались с моими планами, а совмещать не получалось.
— Получается, вы выбрали то, что для вас важнее и денежнее?
— Скажем так: если взять весь универсум позитива работы в составе «Несчастного случая» и весь универсум позитива работы в качестве ведущего телевизионной программы и шоумена, то второе перевесит. О чем я честно пришел и сказал Леше. Мы сели и обсудили технологию моего ухода в отпуск. Но тем не менее я в составе коллектива.
— Придя когда-то на телевидение, вы имели при себе вакцину от з/вездной болезни?
— Избежать ее совсем не удается никому. Вопрос в том, какая у тебя опухоль — доброкачественная или уже злокачественная.
— И какая же у вас?
— Доброкачественная, причем не опухоль, а так — прыщ. (Смеется.) Вообще, условно говоря, накопление информации, что ты стал узнаваемой личностью, происходит достаточно быстро. А осознав это, уже начинаешь выстраивать приемлемую форму поведения с друзьями, известными людьми и совершенно незнакомыми. Слава как бы детерминирует характер, то есть, если ты сволочь, то будешь ею вдвойне, и наоборот. Но и у закаленных случаются рецидивы. Казалось бы, ты уже знаешь себе цену и то, что популярность по большому счету фикция, а порой все-таки замечаешь, что ведешь себя как: да вы знаете, кто я такой?! И вот подобное немедленно гасишь. Вообще гораздо большее удовольствие получаешь, когда, будучи известным, поступаешь адекватно, вызывая удивление окружающих. Хотя на первый взгляд и кажется скучным выслушивать фразы типа: «Мы думали, ты вздорная звезда, а оказался — нормальный парень».