«Вы помните, чем жила наша страна в середине 90-х годов?» — спросил меня режиссер Александр Буравский. «Ну, в некотором роде…» — ответила я. «Вот наш фильм вам и напомнит. Это история про последнего честного человека страны, подполковника МВД Игоря Клепко. Он еще не успел продаться, не успел спиться, не успел застрелиться, но все, может быть, движется в эту сторону. Он ищет точку опоры в стране, которая потеряла абсолютно все моральные ценности. Остались воры и бандиты, а Клепко в меру сил пытается что-то изменить… Я назвал бы сериал „Точка опоры“, потому что смысл вообще-то такой». Итак, это новый восьмисерийный проект ОРТ, который выйдет на экраны осенью этого года, с рабочим названием «Гангстерские войны. Хроники обреченных».

В середине 90-х приказом министра внутренних дел при МУРе был создан отдел по борьбе с организованной преступностью и бандитизмом, который возглавил Игорь Федорович Клепко (Александр Абдулов). Тогда же в Москве появилась и начала активно действовать банда Алексахина (Игорь Лифанов) по кличке Рокки, взявшая под контроль один из «спальных» районов столицы. Над Клепко, не сумевшим посадить их за решетку, поставили нового начальника. Это было ударом. Потому что, во-первых, над ним поставили не коллегу-сыщика, а прокурора-законника, ничего не смыслящего в оперативной работе. Во-вторых, этим прокурором оказалась женщина. А в-третьих, этой женщиной оказалась бывшая жена подполковника — Нина Долгачева (Ирина Розанова), уехавшая после развода в Сибирь. И вот теперь она вернулась. С новым мужем, известным пианистом (Александр Резалин), и дочерью Аришей, отцом которой был… Клепко. Клепко ничего не оставалось, как уйти. Он написал заявление. И не ушел…
Тем более вскоре выяснилось, что Рокки связался с крупным общественным деятелем, успешным бизнесменом, знаменитым покровителем спорта и искусств, а на самом деле — «крестным отцом» столичных бандитов Гурамом Павликадзе (Зураб Кипшидзе).
Всего в сериале задействовано 146 актеров, среди которых Владимир Меньшов, Мария Миронова, Александр Мартынов, Александр Семчев, Марат Башаров, Игорь Бочкин, Сосо Павлиашвили, Юля Чичерина… «МК-Бульвару» удалось провести на съемочной площадке «Гангстерских войн» два дня и посмотреть, как снимается кино.

13.00. Мы поднимаемся на последний этаж старого «сталинского» дома на Тверской. То, что тут происходят съемки, стало ясно сразу, при выходе из лифта. Пробираясь между большим горшком с фикусом и старинной резной этажеркой с причудливыми фигурками и стараясь ничего не уронить, мы попали в квартиру. Несчастны те люди, которые пускают в свое жилище группу киношников, поскольку все съемки сопровождаются жутким бедламом: передвигается мебель, на полу валяются провода, удлинители, какие-то коробки. Хозяева квартиры — старичок и старушка божьи одуванчики — тихонечко сидели в соседней комнате. В первых трех, которые открылись нашему взору, хозяйничала съемочная группа. Дедулька время от времени проявлял любопытство и выходил «в народ», а потом снова скрывался за дверью, видимо, докладывать бабушке, как обстоят дела в их апартаментах.
Снималась сцена из шестой серии. В квартиру к прокурору Нине Долгачевой приходят бандиты во главе с Рокки, чтобы найти улики, которые она держит дома. Неожиданно на свою беду возвращается ее муж-пианист, над которым преступники начинают издеваться, чтобы выпытать, где эти улики спрятаны. Они привязывают его скотчем к стулу и избивают. Но тут на помощь Долгачеву приходит Клепко…
Александра Абдулова не было, поэтому времени было предостаточно, чтобы снять все сцены пыток и с разных ракурсов. Столкнувшись в темном коридоре с «пианистом», который шел курить на лестницу, мы поначалу даже испугались. Резалин был загримирован настолько правдоподобно, что даже не верилось, что это на нем не настоящие кровь и синяки. Проследовав за ним на лестничную клетку (тем более нас все равно постоянно выгоняли из квартиры, где и без нас толпилось какое-то невероятное количество людей), мы стали свидетелями забавной картины. Походные условия, в которых приходится проводить время членам группы на съемках, всегда поражают воображение. Не стал исключением «быт» киношников и здесь. Один из осветителей, которых тут ласково называют «светиками», лежал на огромном поролоновом матрасе и читал книжку, другой, сидя на ступеньке, азартно играл в «стрелялку» на мобильном телефоне, и звуки, издаваемые его аппаратом уже битый час, действовали всем на нервы. Тут же пристроился гример и клеил себе на руку кусок стекла, измазанный красной краской, якобы кровью. Если бы не черная полоска, на которую крепился этот осколок, можно было бы подумать, что стекло торчит у него из руки. Люди ели, спали, курили и работали на пространстве в восемь квадратных метров.
14.30. Время тянется медленно и печально. За полтора часа сняли совсем немного. Тут режиссер оживился: «Все, снимаем Долгачева на стуле, когда бандиты толкают его в грудь и он, привязанный к креслу, падает спиной назад». На актера начали натягивать специальный жилет и налокотники, чтобы смягчить падение. Резалин стал похож на что-то большое и квадратно-угловатое, как будто к нему прикрепили гладильную доску. Пришлось приматывать жилет скотчем к телу бедного артиста, и в итоге пианист в свитере стал гораздо толще, чем был до этого. Но по телевизору видно этого не будет.
15.30. Наконец-то появился Абдулов. Отрепетировав драку, в которой заслуженный артист принимал непосредственное участие и в некоторых моментах показал себя даже грамотнее самого постановщика трюка, Абдулов снова исчез: пошел в трейлер переодеваться и гримироваться. Все снова заскучали.
Привезли обеды. Вскоре выяснилось, что салат прокисший. Всем, однако, было абсолютно без разницы: лопали с большим удовольствием. С едой управились минут за пятнадцать, а еще минут через десять все снова проголодались и стали собирать экспедицию в ближайшую бигмачную. Абдулов все не приходил. Большинство съемочной группы бездельничало. Игорь Лифанов упорно тренировался падать на пол. Тут-то и пригодился матрас с лестницы, который постелили на пол, чтобы актер не сломал себе спину. После нескольких десятков прыжков Игорь запарился в прямом и переносном смысле. И тут вернулся Абдулов.
За спиной его многие называли Абдула, но вообще-то его все боятся, и потому радостно, почти с подобострастием смотрят ему в рот. Александр Гаврилович это чувствует и позволяет себе указывать даже режиссеру. Когда после очередного дубля сцены драки режиссеру опять что-то не понравилось и он захотел с самого начала переснять весь эпизод целиком, Абдулов не выдержал: «Давайте сразу с броска, чего дурака-то валять?» Режиссер безропотно согласился, и начали сразу с броска. Когда мы сунулись к Александру Гавриловичу, ассистент по актерам шепотом нам поведала: «Он человек настроения. Сейчас лучше его не трогать», и к звездному телу мы допущены не были.
17.15. Оставаться на съемках больше не было смысла, так как всех посторонних вежливо попросили покинуть площадку, и мы уехали.

14.00. «Русское бистро» у метро «Измайловский парк». На улице невообразимый холод, хотя и светит яркое солнце. Кафе, естественно, не работает, но нас все же пустили внутрь. Но загнали сразу на второй этаж, где сидела толпа статистов, которые потом будут играть прохожих, санитаров или милиционеров. Они еще сами толком ничего не знали: один мужчина с ассистентом по актерам решал, кем ему лучше быть — милиционером или врачом «Скорой помощи». Остановились на враче, только очки в дорогой оправе сказали снять — дескать, не может такого быть.
Снималась сцена из первой серии. Оперативник с важной свидетельницей (Мария Аронова) сидят в кафе. Потом приходит его коллега, который должен перевезти свидетельницу в другое место, где ее не смогут найти преступники. В это время продажный мент рассказывает об этом бандитам. Они присылают в кафе киллера (Андрей Смоляков), переодетого в алкаша, который достает из целлофанового пакета автомат и всех расстреливает. Стекла в кафе разлетаются вдребезги…
Гримеры готовили «посадки» — пакетики с кровью, которые крепятся к актеру и, когда в него стреляют, взрываются, разбрызгивая кровь.
— Откуда кровь? — спросили мы.
— Из морга, — пошутил мужчина. Его напарница, увидев мои округлившиеся глаза, поспешила объяснить, что это гримерная кровь (а не какой-нибудь вишневый сок или что-то в этом духе), которая покупается в специальном магазине. Кровь была налита в бутылку из-под лимонада. Женщина надувала презервативы, проверяя, нет ли в них дырок, мужчина наливал туда кровь, и все это вкладывалось еще в один презерватив. Резиновые изделия передавались пиротехнику, который крепил их скотчем к маленьким зарядам. Мой вопрос: «А почему в презервативы?» — поставил их в тупик. «Так всегда делали», — ответили они.
15.00. Пришел Андрей Смоляков. Одет он был уже очень живописно, теперь надо было его загримировать под бомжа. Гримерша закрашивала ему зубы черной краской. Смоляков увидел себя в зеркале и завопил: «Ну чего ты еще рисуешь? Меня мать родная не узнает. Хватит уже!»
Андрея отпустили, и он с раскрытым ртом, чтобы закрашенные зубы высохли, встал посередине зала и принялся веселить поникших статистов, про которых, кажется, вообще все забыли: они грустно сидели на лавочках и пили неизвестно какой по счету стакан чаю.
— Называется бывший заслуженный артист Андрей Смоляков на пенсии… Артисты — малые дети. Зубы закрасили, они и радуются как идиоты, — подытожил он и пошел пугать актеров и режиссера. Мы пошли за ним, потому что сидеть на втором этаже было достаточно уныло.
Внизу Смоляков продолжал прикалываться: «Сейчас пойду ментов пугать». Все посмеялись и забыли. А зря, потому что минут через тридцать он действительно пошел к метро пугать местную милицию и бомжей.
16.00. Сцену, в которой героиня Ароновой обедает, снимали с разных ракурсов и с нескольких дублей. Поэтому актрисе каждый раз приходилось съедать несколько ложек гречки и котлет, да с большим аппетитом — по сюжету свидетельница жутко голодная. Аронова давилась, но ничего не поделаешь — приходилось глотать. После команды «Стоп! Снято!» она с ненавистью бросала ложку: «Не могу больше». Поэтому предложение женщины, ответственной за реквизит: «Маша, давайте я вам подогрею, чтобы вкуснее было», звучало как издевательство. «Я вас умоляю, не буду я больше это есть!» — вскричала артистка и ушла курить на улицу, пока режиссер в очередной раз придумывал, с какого бы ракурса еще снять, и переставлял камеру и свет.
17.20. Вся группа высыпала на улицу, чтобы снять эпизод, в котором киллер-алкаш заходит внутрь кафе. Это была самая быстрая съемка сцены в этот день. Операторам и режиссеру, одетым в две куртки и закутанным в шарфы до самого носа, понадобилось минут двадцать, чтобы отрепетировать, объяснить статистам, куда и как идти мимо кафе, разогнать толпу зевак и снять весь эпизод.
18.00. Готовились снимать важную сцену, в которой киллер всех расстреливает. Три камеры поставили за спину Ароновой, чтобы одной снимать Смолякова с автоматом, второй — посетителей кафе, а третьей — Аронову, которую пуля проходит насквозь, и на ее спине расплывается пятно крови. Операторы почему-то решили, что когда «посадка» взорвется, то их всех забрызгает кровью. Полчаса ушло на то, чтобы одеть камеры и операторов в дождевики. (Если честно, мы потом пристально их рассмотрели и не нашли ни единой красной капельки.)
Но самого интересного мы так и не увидели — нас выгнали на улицу. Мы поругались с директором площадки, но он был непреклонен. Поэтому сцену расстрела мы смотрели сквозь окно кафе. Даже на улице автоматная очередь звучала пугающе. Люди, стоявшие через дорогу на остановке автобуса, были не в курсе и сильно перепугались.
Когда потом выяснилось, что и это будут снимать с разных ракурсов, а до момента взрыва стекла еще очень и очень далеко и нам при этом присутствовать все равно нельзя в целях безопасности, мы — голодные и замерзшие — уехали. Было 19.00. Эпизод, над которым только при нас съемочная группа работала пять часов, на экране займет от силы минут десять, а то и меньше.