Архив

Алтайская дочь

Маша ШУКШИНА: «ЕСЛИ БЫ ПАПА БЫЛ ЖИВ — ВСЕ БЫЛО БЫ ПО-ДРУГОМУ…»

19 августа 2002 04:00
999
0

Когда она была ну очень маленькой девочкой, то сердилась, что ее маму всегда и везде узнают. И даже ревновала ее. Потом подросла — и теперь уже ее узнают на улицах восхищенные поклонники и просят автографы. А мама стала ее самым главным критиком. Но совсем не строгим. Кажется, все, что сделано дочкой до сих пор, ей нравится. Она смеется, что скоро из актрисы Федосеевой-Шукшиной превратится в маму Маши Шукшиной.

 — Маша, несколько лет назад ты поразила нас прыжком в биржевые джунгли. Стала брокером. Это после иняза-то! И вдруг снова поворот — ты вовсю снимаешься в кино, стала ведущей популярной телевизионной передачи… Что, гены все-таки сработали?
 — От судьбы не уйдешь. Я действительно никогда не хотела быть актрисой. Умом понимала, насколько в этой профессии все нестабильно, зыбко, зависит от случая… Смотрела на маму. А она говорила: если повезет, выйдешь замуж за режиссера — он будет тебя снимать. А если нет — будешь безработной, будешь болтаться в подвешенном состоянии.
— Мама не подталкивала?
 — Наоборот. И потому я решила, что нужно заняться чем-то более серьезным, обеспечить себе верный кусок хлеба. Поэтому я и пошла в иняз, а потом и на биржу… Кстати, мне было ужасно трудно в ту пору — когда поступала в институт, когда пришло время принимать решения. Конкурс огромный. Мама — где-то на съемках и не может ничем мне помочь. Но когда я поступила, по-настоящему гордилась собой.
— Язык сейчас еще помнишь?
 — Да. Я периодически снимаюсь на английском языке. В принципе, если пожить в стране, погрузиться в среду на три дня — легко восстановить язык. Мне достаточно трех дней…
— А брокерство…
 — Это чистый опыт, который длился полтора года. За это время выяснилось, что ни продать, ни купить я ничего не могу. С торговлей никак не связана. Бездарна в этом плане абсолютно…
— Ты никогда не хотела поменять фамилию?
 — Нет. Категорически нет. Хотя мои мужья даже настаивали, были конкретные предложения сделать двойную фамилию. Но даже это меня не устраивало.
— Слава родителей не заставляла комплексовать?
 — У меня был случай в восьмом классе, когда учительница, которая вела параллельный класс, попросила папину книжку. Я передала маме эту просьбу. А мама сказала: нет. Не знаю почему. У нас на самом деле было немного экземпляров. И на экзамене по геометрии та учительница просто зарубила меня. Поэтому, конечно, я понимаю, что слава родителей — это палка о двух концах. С одной стороны, может и комплекс разыграться — иногда лучше, чтобы люди не знали твою фамилию. А с другой стороны, в другом обществе или компании лучше, чтобы люди были в курсе, кто ты.
— Ты похожа на маму?
 — Актерски — нет. А внешне — да. Но в принципе сейчас и по-актерски тоже что-то проступает. Не зря некоторые коллеги мне говорят на съемках: а у тебя этот жест или ужимка — мамины…
— Это ж так естественно — воспользоваться домашними заготовками…
 — Но этого не было никогда! Потому что когда шли какие-то картины с участием родителей — мы их не смотрели. Нас с сестрой лишний раз на них не дозовешься. Сейчас, с возрастом, конечно, все иначе. Часто смотрю, к примеру, «Калину красную». И то же самое касается моих детей — сейчас, когда идут мои передачи, — им абсолютно все равно…
— Когда отца не стало, тебе было семь лет. Каким его запомнила?
 — Вообще я папу видела редко — он или в бесконечных командировках, или работал в своей комнате. Но я была последним человеком, который провожал его на съемки на Дон… Это было во дворе. Мы вместе вышли из квартиры и прошлись по двору. Дошли до угла дома. По-моему, мы шли за ручку. А потом он меня оставил — я стояла и смотрела… Он прошел несколько шагов, обернулся — слезы стояли в его глазах. Я это точно помню. Эта картина — на всю жизнь.
— Ты мамина дочка или папина?
 — На самом деле… Так как мне часто говорили, что я похожа на маму — мне больше хотелось быть похожей на папу… Я понимала, что если бы папа был жив — все было бы по-другому…
— У мамы были потом другие мужья. Ты не ревновала?
 — Нет, абсолютно. Наоборот. Когда появился Миша Агранович — нас просто поставили перед фактом, и все. Мама не спрашивала совета или разрешения. Кстати, именно он и занимался нашим воспитанием. Я благодарна ему за это, хотя в детстве и обижалась, когда он заставлял мыть посуду. Но отчим был непоколебим — грязная посуда тут же перекочевывала ко мне на кровать. Ему удалось приучить меня к порядку. Теперь приучаю своих детей. А когда появился Марек, я уже осознанно хотела, чтобы мама устроила свою судьбу, чтобы у нее появилось женское счастье.
— А когда Бари Алибасов?
 — Назвать его отчимом трудно. Но… и тогда тоже была рада за маму. Думала, дай бог…
— Ты сейчас сама мама… Что главное для тебя в воспитании детей?
 — Самостоятельность. Ответственность. Доверие. Неизбалованность. Для меня самое важное — чтобы мои дети не были избалованы. Хуже этого ничего даже представить себе не могу. В детях обязательно должна чувствоваться воспитанность, интеллигентность… Я очень строгая мама. И очень хочу, чтобы и Аня, и Макар вошли во взрослую жизнь подготовленными. Они, кстати, очень разные. Макар — непоседа, сорвиголова. Наблюдать за ним — сплошное удовольствие. А вот Анечка — моя подружка, с ней легко и просто, как со взрослой. Она может делать все, что захочет. Я все ей разрешаю — потому что уверена в ней.
— Она уже думает о будущем?
 — Нет. Но… Видимо, все-таки это будет язык, видимо, все-таки какой-то иностранный факультет. Учится она в немецкой школе, там дети учат два языка — английский и немецкий. Но если захочет стать актрисой — препятствовать не буду. Я верующий человек и думаю, что у каждого своя дорога.
— Что она знает о дедушке?
 — Все. Кто он, что сделал для русской культуры, литературы, кинематографа. В принципе я не навязываю ей мысль, что он был гениальный художник, хотя на самом деле сама именно так и считаю. Но для Ани он — просто дедушка Вася. Я считаю, что дети со временем сами все поймут и оценят…
— А что тебя привлекло в передачу «Жди меня»? Уж больно она такая… надрывная, пронзительная…
 — Это единственная народная передача на всем нашем телевидении! Я собираю мнения людей о ней, и бывает очень приятно, когда говорят: вот ваша передача — без фуфла! Понимаешь? И поскольку все телевидение стало каким-то абсолютно продажным — там все на деньги измеряется, то мне нравится работать в этой передаче. Мне не стыдно вести ее — в ответ я получаю такую народную любовь с избытком! Просто что-то невероятное творится…
— А другие предложения были?
 — Да. Еще тогда мне предложили работать на НТВ — у Василия Пичула намечался проект «Двое». И меня утвердили. Но потом я получила предложение от ОРТ. И мне нужно было выбирать. Я советовалась с огромным количеством людей, потому что не понимала, во что все это выльется, насколько популярной станет передача. Теперь я понимаю, что сделала правильный выбор.
— Это точно — тем более, что живешь рядом с телебашней.
 — Это как раз не плюс. Я очень хочу оттуда переехать — очень сильная радиация идет от башни… Но в принципе это была судьба — за девять лет до прихода на телевидение переехать в Останкино. Сегодня мне три минуты ходьбы до работы.
— Мне кажется, все-таки эмоционально трудно вести такую передачу…
 — Тяжело. Теперь я как никогда раньше понимаю фразу: «Чужой беды не бывает». Но всегда обязательно нужно расплачиваться за все — любовь, успех в работе… Естественно, передача трудная — но тема ее благодатная и благодарная. И когда приходит компенсация в виде абсолютного обожания зрителей, я делаюсь просто счастливой. Это не тщеславие — я вижу, что людям передача нужна, они принимают ее с благодарностью, и, конечно, уйти от этого невозможно.
— Какие сюжеты самые тяжелые?
 — Связанные с маленькими детьми. Дети потерянные, брошенные, забытые… Я не могу просто быть спокойной… Все могу пережить, но когда речь заходит о маленьких детях — слезы выступают на глазах. Действительно, тяжело становится на душе. Я ревела, к примеру, когда к нам приходила бабушка, у которой во время взрыва на улице Гурьянова погибли дочь и зять, их останки нашли и опознали. А внука не нашли, мальчик как будто канул. Бабушка обошла все морги — никаких следов. Но она не теряет надежды…
— Что самое трудное в работе ведущей?
 — Честно говоря… Не знаю. Это либо получается, либо нет. У меня получилось. Критерий один — успех или его отсутствие. Либо хвалят, либо молчат. Кто-то этому учится, кто-то такой от рождения, как я. У меня гены, наверное, действительно, очень хорошие…
— Никогда не приходилось выбирать — телевидение или кино?
 — Пока нет, вопрос так не стоял. Всегда можно со съемками подгадать со временем…
— Предложение Шахназарова сняться с Машковым в «Американской дочери» было неожиданным?
 — Конечно, полной неожиданностью. Я пришла на студию — и увидела огромный альбом со снимками актрис, которые до меня пробовались на эту роль. Двести актрис! Буквально все, кого я знаю! Я решила, что это шутка, наверное. Для меня это было каким-то потрясением…
— Но ведь ты уже снималась — в картине «Какая чудная игра»…
 — Да, до этого я работала у Тодоровского… Хотя вообще-то в кино я с полутора лет — еще папа снимал меня в «Странных людях». Я тогда согласилась сниматься, чтобы попробовать свои силы. Это моя первая серьезная работа в кино, и поначалу было страшно. Помню, все недоумевала: как это актеры могут быть такими спокойными перед камерой? Я мандражировала ужасно, тряслась и не была, наверное, достаточно раскрепощена… Поэтому мне не нравится то, как я там сыграла. А в «Американской дочери», считаю, уже была настоящая актерская работа… И в общем-то удачная. Помогло и то, что мы были на выезде в Сан-Франциско, много репетировали…
— А не мешало отсутствие актерской школы?
 — Нет. Кстати, все режиссеры, с которыми я работала, мне говорят: «Какой класс, что ты не актриса! У тебя нет штампов! У тебя нет наработанности! Если ты плачешь — то плачешь по-настоящему. Если любишь — то по-настоящему. Все «от живота»…
— А как насчет театра? Не хочешь рискнуть?
 — Было несколько реальных предложений играть в театре, но… Честно говоря, не рискнула, потому что считаю: для театра нужна техника — прежде всего поставленный голос, а у меня он очень тихий. И вообще там своя специфика. Я больше люблю кино — ведь там могут играть и непрофессионалы. Пока не рискнула.
— Что нужнее всего для женщины?
 — Уверенность. Хотя я далека от феминизма. Женщина для меня прежде всего мать, хранительница очага. Но образование и возможность реализовать себя ей необходимы. По жизни надо идти с высоко поднятой головой.
— Что важнее — иметь любимого человека или детей?
 — И то, и другое. И чем больше любимых детей, тем лучше (смеется). Как можно так выбирать? Ну, естественно, дети — это твое кровное, родное…
— Правда, что ты хочешь еще одного ребенка?
 — Да, я бы с радостью родила еще, честно говоря.
— И у него была бы фамилия Шукшин?
 — У моего второго ребенка другая фамилия. Но по крайней мере он Макар. А Шукшин у нас — один Васька, которому уже шесть лет.
— Ты бываешь на Алтае?
 — Да, каждый год на папиной родине проводятся Шукшинские чтения. Встречают меня так, как могут встречать потомков гения…
— Мечта твоей жизни…
 — Чтобы дети были здоровы и счастливы. Мне больше ничего не надо.
— Какой фильм отца ты бы взяла с собой… куда-нибудь очень далеко?
 — Веселые «Печки-лавочки». У нас есть собрание папиных фильмов на кассетах — но мы их не пересматриваем. Это достаточно тяжелое чувство — видеть папу на экране. Тем более ленты часто крутят по телевизору. И мне достаточно. Но я бы точно взяла «Печки-лавочки».