Как он выглядит — современный мачо? Он красив, брутален, «машковит» и «бандерист»? Вы уверены? Тогда мы вынуждены с вами не согласиться.
Юрий Шерлинг прославился как уникально одаренный режиссер, виртуозный музыкант и танцовщик.
А еще он — герой-любовник. По нему сходили с ума знаменитые актрисы, танцовщицы, художницы… Ослепительные красавицы и просто женщины…
В чем тайна его магнетизма? Он ведь так не похож на классического плейбоя. Какими такими чарами обладает этот маленький, подвижный, почти мультяшный человечек, что из-за него рушились семьи, сердца, жизни?|
«Только поверхностные люди не судят по внешности», — заметил как-то Оскар Уайльд, и он, безусловно, прав. А в любви и подавно: лицо, тело, пластика — первый импульс всех грядущих симпатий и антипатий. Не говоря уже про такие волнующие детали, как кисть руки или форма рта. Сначала нас пленяет образ, а внутренний мир всегда остается на потом.
Но вот парадокс: самые знаменитые сердцееды отнюдь не блистали внешними данными, а чаще всего — наоборот. Вспомнить того же «обаятельного урода» Бельмондо или коротышку Наполеона. Анри де Тулуз-Лотрек, несмотря на безобразную внешность, вел буйную сексуальную жизнь и слыл превосходным любовником. Сальвадор Дали пользовался большой популярностью у женщин, хотя красавцем его тоже никак не назовешь. Даже прославленный проходимец Казанова вовсе не походил на голливудского плейбоя. В чем секрет?
Секрет прост. Красивые мужчины слишком часто банальны и скучны в любви. Им не надо изощряться: женщины и так падают в их объятья, как спелые груши. Красавцы ленивы, самодовольны и инфантильны. Ни интриги, ни азарта — сплошной флирт, самолюбование и кокетство!
Тех же, кто не обладает завидным экстерьером, сама природа вынуждает придумывать всевозможные ухищрения. В ход идут артистизм и юмор, авантюрные выходки и трогательные ухаживания, независимость и пылкое поклонение одновременно. Словом, гремучая смесь, которая и делает отношения чертовски увлекательными.
В бессмертном романе Гюго герцогиня Джозиана написала Гуинплену любовное послание: «Ты безобразен, а я красавица. Ты скоморох, а я — герцогиня. Я — первая, ты — последний. Я хочу тебя. Я люблю тебя. Приди». Воистину женщины непредсказуемы и непонятны. Может, они и правда любят ушами? По крайней мере глаза они закрывают, это точно.

Шерлинг: «Природа не одарила меня данными Джеймса Бонда или тех мужчин, которые смотрят с обложек эротических изданий. Скорее наоборот, я напоминаю маленькую обезьянку… Женщины всегда воспринимали меня как нечто экзотическое. Они — удивительные существа, очень восприимчивые к прекрасному. Этим прекрасным был не я сам, скорее то, что я делал. Я часто слышал фразы: «когда ты садишься за рояль, ты преображаешься», «когда ты выходишь на сцену, ты становишься большим».
Юрий Шерлинг выступал на сцене Большого театра. За его плечами Московская консерватория и ГИТИС. Он ставил спектакли вместе с Андреем Гончаровым, Марком Захаровым, Надеждой Бабкиной. Самое скандальное его детище — Камерный еврейский музыкальный театр, в свое время уничтоженный коммунистическими борцами с «мировым сионизмом». А начиналась его карьера с полного крушения надежд…
Из Московского академического хореографического училища Большого театра Шерлинг выпускался партией в Большом театре — танцевал шута в «Лебедином озере» с Майей Плисецкой и Николаем Фадеичевым. В то время за подобным дебютом сразу следовало звездное восхождение. Но добраться до выступления в самом спектакле Юре так и не удалось. Накануне выпуска его выгнали из училища за скандал с преподавателем по характерному танцу.
Еще великий Фокин в своей книге «Против течения» писал про «зов секса», утверждая, что приемов классического балета явно не хватает для выражения всех страстей и эмоций. Приблизительно те же идеи рождались в голове у юного Юры Шерлинга. Его тело и темперамент подсознательно вырывались из узких рамок классицизма и академического танца. И, похоже, процесс этот был неуправляем: натура и воспитание брали свое. Шерлинг вырос в уникальной музыкальной семье, с детства хорошо был знаком и с классическим джазом, и со сложнейшей музыкой Шонберга, Вебера, Шнитке. Простые музыкальные формы наводили на него скуку.
Юра был блестящим демихарактерным танцовщиком, это признавали все. Многих его дарование восхищало, а кое-кого — бесило. Видя, что студент нарушает общепризнанные каноны, педагог по характерному танцу скрипел зубами. И однажды его прорвало: он обозвал Шерлинга жидом, а его танец — жидовским шалманом. Разговор у них вышел короткий: в ответ «наставник» получил пощечину. А строптивого студента выставили из училища.
Так в одночасье Юра лишился дебюта и остался без распределения. Сначала юный карбонарий попал в ансамбль Игоря Моисеева, но народные танцы не согревали его душу, и он вновь очутился на улице. Иногда подрабатывал, играя на рояле в джазовом оркестре. Как-то раз джаз-бэнд был приглашен на вечеринку в театр Станиславского и Немировича-Данченко. Сначала все шло как обычно: народ веселился, Шерлинг сидел за роялем. Но потом ему надоело играть, он выскочил на середину зала и стал танцевать рок-н-ролл. Его партнершей оказалась девушка удивительной красоты, зеленоглазая, скуластая, со змеиным лицом. В невероятном порыве они почти не касались пола. Он докрутил ее до такой степени, что у девушки закружилась голова, и кто-то подхватил ее на руки. Позже выяснилось, что Юра танцевал с народной артисткой СССР, блистательной балериной Элеонорой Власовой, примой театра Станиславского и Немировича-Данченко. Она стала первой, самой юной его любовью. Ему едва исполнилось восемнадцать, ей был тридцать один год.
Шерлинг: «Отношения с женщинами всегда были для меня вопросом чисто творческим, не имеющим отношения к физиологическому строению человека. В моей жизни было много женщин чрезвычайно талантливых, и меня влекла именно их неординарность. Моя влюбленность в Эллу произошла на почве ее великой Эсмеральды. Увидев ее на сцене, я, неоперившийся юнец, был совершенно потрясен. Я влюбился в образ — в образ женщины, от которой исходили потоки любви и очарования. А ее влекло ко мне необузданное стремление перешагнуть границы знакомого».
Вскоре Шерлинга зачислили в труппу театра Станиславского и Немировича-Данченко. Их роман разгорался как костер, хотя Элеонора была замужем за знаменитым Аркадием Толмазовым. К тому же она была старше Юры на тринадцать лет. Но он, потерявший голову Ромео, бессовестно увел свою приму у Толмазова. И сам предложил ей руку и сердце. Так Власова стала первой женой Шерлинга. Они прожили вместе около семи лет. Жили в любви и расстались по любви: она полюбила другого…
Шерлинг: «Вадим Тидеев — замечательный человек, прекрасный танцовщик. Он был партнером Эллы. И как-то плавно, постепенно я осознал, что она мучается. Она не изменяла мне, не бегала из койки в койку, но я видел, что она страдает, ее что-то гложет. И я отпустил ее — без боли, совершенно спокойно. Мы творческие люди, видимо, мы просто вошли в другую жизнь. Сейчас Элле семьдесят два года, но по сей день мы с ней самые близкие друзья».
Когда карьера Власовой в театре Станиславского и Немировича-Данченко клонилась к закату, именно к Шерлингу она пришла с вопросом — что делать дальше? Она рассталась с Вадимом Тидеевым, жила одна — слегка потерянная, выходящая на пенсию прима. Юра сказал — надо идти учиться, карьера звезды закончена. И она пошла учиться в ГИТИС на балетмейстерский факультет. К тому моменту у Шерлинга уже был свой театр — Камерный еврейский музыкальный театр, и он предложил бывшей супруге место главного балетмейстера.
Все эти годы Юрий Шерлинг продолжал свои поиски в хореографии. Параллельно всерьез занялся режиссурой. Он был одержим стремлением найти универсальный, синкретный, взаимопроникающий язык, который мог бы соединить разные виды искусства: пластику человеческого тела, музыку, вокал, драматургию. Как алхимик пытался создать некий таинственный синтез жанров. Кульминацией этих поисков стал балет «Последняя роль». Шерлинг сам написал к нему музыку и поставил хореографию, посвятив свое творение выдающейся русской балерине Элеоноре Власовой. Балет имел бешеный успех не только в России, но и за рубежом

Чем громче становилась популярность Шерлинга, тем шире распространялись слухи о его любовных победах. О романе с Анастасией Вертинской судачила вся столичная богема. Якобы Настя сама позвонила Шерлингу и нежным голоском попросила научить ее водить машину. К тому времени он был уже достаточно известен совсем не по части автомобилизма, но ему даже в голову не пришло отказать даме. Уроки эти затягивались за полночь и вскоре перетекли в пылкую страсть. Так сложился совершенно фантастический треугольник — Олег Табаков, Олег Ефремов и Юрий Шерлинг. А в центре оказалась Анастасия. Конечно, о наличии столь сложной геометрической фигуры Шерлинг не подозревал. Но ясность внесли гранаты… Те, что растут на деревьях. Пришел как-то Шерлинг к одному известному режиссеру и увидел в вазе гранаты. Бордовые. Огромные. Какие-то уникальные. Других таких не бывает. Возвращается домой, к Насте, — а там точно такие же. Совпадение? Он не стал задавать ненужных вопросов.
Шерлинг: «Я никогда целенаправленно не добивался взаимности. Никогда не находился в беге за той или иной добычей. У меня нет программы обольщения или установки запруд. Всегда первый толчок происходил, когда я понимал, что становлюсь человеку необходим. Я часто видел в женщине то, что другие в ней не видели, и оказывался в роли Пигмалиона, который ваял свои статуи. Официально я был женат четыре раза. Но это не означает, что я не был страстно влюблен в женщин, которые не были моими женами. И наверное, не стоит подсчитывать — сколько раз любовь посещала меня. Я отношусь к тем людям, которые не могут вообще жить без любви. То есть я постоянно женат».
В тот период Шерлинг ставил мюзикл «Тощий приз» в Театре им. Моссовета. Вера Марецкая, народная любимица, являлась на репетиции в бабьих штанах по колено, в немыслимом ночном халате на пуговицах, с пятью «бранзулетками» сталинской премии на груди. Она была любимой женщиной Завадского, который в тот момент метался в романе между нею и Галиной Сергеевной Улановой. Вера Петровна — богиня, народная артистка СССР, пять раз лауреат, неприбранная, некрасивая, тусклая приходила на репетиции, и неуемный, напористый режиссер кричал ей: «Танцуем самба! румба! пам-пам, унц-унц». На одном из таких прогонов Вера Марецкая сломала шейку бедра, ее увезли в больницу, а Шерлинга вызвал разъяренный директор: «Вон отсюда! Народных артисток калечишь!» Шерлинга выгнали из театра, спектакль закрыли. Благо рядом находился близкий человек, талантливый художник Ира Иванова. Их сумасшедший, совершенно бешеный роман был в самом разгаре. «Бешеность» его заключалась в том, что Юрий впервые встретил женщину, которая ему буквально поклонялась, боготворила. Она звала его Джезус. Вместе они отправились в Таллин, чтобы поставить мюзикл там.
Он никак не мог предположить, что едет навстречу самой неистовой любви и самой непоправимой трагедии в своей жизни. В Таллине Шерлинг попал в дьявольскую любовную воронку. Он встретил Эне…
Тогда в России еще никто не знал, что такое мюзикл. Режиссер объявил конкурс — он искал очень красивую, эффектную женщину. На одном из просмотров случилась неприятная история — Шерлинг стал показывать претендентке какие-то движения, а она внезапно потеряла сознание. Почему — выяснилось гораздо позже.
Шерлинг: «Эта девушка была единственная в своем роде и лучшая, и я выбрал ее на главную роль. Она была шикарна во всех отношениях — красивая, умная, элегантная. По тому времени просто Мэрилин Монро. В один прекрасный вечер она сказала, что хотела бы обсудить дома кое-какие рабочие вопросы. И я в силу своей авантюристичности поехал на это домашнее свидание. Никаких романтических отношений даже не намечалось — она была шведских кровей и потому достаточно сдержанна. Но тем не менее роман начался, как взорвавшаяся пороховая бочка. Не было ни прелюдий, ни фуги, ни интродукций — просто из двух углов комнаты друг другу навстречу бросились двое сумасшедших. А через энное количество часов нашего романа выяснилось, что она замужем. Я, в свою очередь, вынужден был сказать, что я тоже не один. Прошли дни, ее муж вернулся из поездки, и первое, что она сделала, — посадила нас рядом и объявила мужу, что за время его отсутствия она полюбила другого. И никоим образом продолжать свою совместную жизнь с ним не может. Признаюсь, я был смущен, потому что в подобной ситуации спокойного разбирательства между мужем, женой и любовником я оказался в первый раз».
Эне была первой красавицей Таллина, звездой знаменитого таллинского мюзик-холла. Ее муж, белокурый Аполлон, богатый, респектабельный, с мировой славой — известный советский теннисист Томас Лейус… Надо отдать ему должное — он не проронил ни слова. Сказал только: «Если моя жена так считает, значит, так тому и быть». Но ведь и рядом с Шерлингом был человек, который любил его, — Ирина. В итоге они сели за стол вчетвером, чтобы все обсудить. Никакой драматургии не дано описать тот момент — как каждый яростно, по-настоящему защищал свою любовь. Из этого четырехугольника Юра и Эне ушли вдвоем, взявшись за руки.
Шерлинг: «Я чувствовал себя невероятно счастливым. Там, где я появлялся с нею, всегда светило солнце. Я, может, единственный раз в жизни встретил такую женщину — при ней расцветали цветы, при ней убогие помещения становились красивыми. Она как раз и придумала мне имя „экзотическая обезьяна“. Я сказал себе, что, наверное, вот моя жена, она послана мне богом. Мы приехали в Москву. Неожиданно пришло известие, что у ее мужа неприятности. Она сказала, что должна вернуться и помочь ему. Оказалось, его арестовали. Потом отпустили под подписку, шло следствие, а она была рядом: помогала, кормила, отвечала на звонки. Я летал к ней на премьеру нашего спектакля, а когда вернулся в Москву и позвонил, ее мама на непонятном мне языке сказала только, что ее НЕТУ. Через пару часов пришло известие: муж убил Эне из ревности. Как выяснилось на следствии, утром его должны были забрать, и он потребовал от нее исполнения супружеских обязанностей. В последний раз. Она сказала — я люблю ту обезьяну, и поделать с этим ничего нельзя. И он ее задушил. Вот и вся, собственно говоря, история…»
На похоронах Шерлинг накрыл ее могилу подвенечным платьем. Ведь платье было куплено, они собирались стать мужем и женой. Лейусу дали восемь лет, но выпустили года через четыре. Он приехал к Шерлингу, они встретились. Нет смысла спрашивать, зачем он приезжал — просить прощения? обвинять? еще раз попытаться понять необъяснимый выбор своей жены?

Юрию едва исполнилось тридцать, он невероятно тяжело пережил жуткую трагедию с Эне. Он остался один, с разбитым сердцем… Завадский летал в Таллин смотреть его мюзикл, оценил его благосклонно и предложил вернуть спектакль на сцену Театра им. Моссовета. Но режиссер не мог продолжать работу: слишком свежа была рана. Так и метался, неприкаянный, не зная, чем отвлечь себя от грустных мыслей. Случайно попал в один дом, на вечеринку, сидел в одиночестве, как грустный идальго. Рядом оказалась темненькая девочка, мартышкообразная, совсем некрасивая. Неожиданно она уселась за рояль и стала играть. И тогда Юра сразу обратил на нее внимание. Она играла превосходно, звали ее Нина. Заметив его интерес, она предложила: «Не хотите ли завтра поехать куда-нибудь вместе?» Ему было безразлично — ехать-не ехать. Никаких эмоций. Тем не менее он согласился. Они долго катались на машине, разговаривали о музыке, о звуках, но мысли его витали далеко. Потом авто остановилось у высоченных ворот, они распахнулись, внутри стояла женщина в крахмальной наколке, слева вытянулся по струнке мужчина в фартуке с метелкой в руках. Ситуация становилась нестандартной. Нина сказала — здесь я живу. Была зима, их пригласили в столовую, подали поесть: пиколли, паштет, пол-литра померанцевой, а потом вдруг принесли арбуз. Зимой арбузы! Он и летом-то их толком не ел, хотя по тем временам был уже довольно богат. После обеда они оказались в комнате, где стояло два великолепных рояля «Стенвей». Начали играть дуэтом, инструменты звучали фантастически, потом Нина включила музыку. Но это была не просто музыка, это была квадрофония, «Dolby Surround». Шел 1974 год!!! Такого звука Шерлинг даже представить себе не мог. У него случился эстетический оргазм, шок, он сошел с ума! Как безумный кинулся танцевать. Совершенно обессиленный, он был подхвачен руками консьержки и препровожден в спальню. Там жанр фэнтези продолжился — гость с трудом скрывал потрясение. Перед ним была белая спальня, с ослепительными покрывалами, белоснежным толстым пушистым ковром, живыми цветами в вазах, в углу стояло белое пианино «Циммерман».
Шерлинг: «В эту ночь меня очень крупно поимели, сопротивляться я уже не мог и сдался на милость победителя… Утром мы вышли из спальни, я совершенно не понимал, где нахожусь, что со мною происходит. Лишь тихонько спросил ее — кто ты? И тогда она сказала, что она — пианистка Нина Коган, дочь знаменитого скрипача Леонида Когана, лауреата международной премии, Ленинской премии и так далее. Я торопился улизнуть: „Ну я поехал, привет-привет“. Она возразила: „Ну зачем тебе ехать на этой машине? Пойдем в гараж!“ В гараже стоял „Мерседес−600“! Там стоял „Пежо−404“! Плюс какие-то мотоциклы, еще что-то, а вокруг бегали два сенбернара и простирались три гектара земли — вот как жил этот человек. Никакой Крез не мог себе позволить жить так, как наш лауреат Ленинской премии».
У Шерлинга и Нины начались отношения. Иногда она исчезала, потом раздавался телефонный звонок: «Алло, любимый, я в Париже». Или: «Алло, любимый, я в Лондоне…» В один прекрасный день она уехала на очередной международный конкурс, а Юра всерьез задумался: ему уже 31 год, пора как-то устраивать жизнь, рядом есть замечательный человек. «Конечно, она не Мэрилин Монро, — размышлял он, — но у нее есть иные преимущества: талант, положение в обществе, частые отъезды из дома». В тот период мама купила Нине новую квартиру на набережной Шевченко. А Шерлинг сделал возлюбленной подарок для будущего семейного гнездышка: в комиссионном магазине приобрел огромную кровать.
Шерлинг: «Девочка моя вернулась с конкурса и привезла мне свой первый презент: светло-голубой вельветовый пиджак с потрясающими разводами. Тогда же режиссер Александр Митта пригласил меня работать над фильмом „Арап Петра Великого“. Я ежедневно ездил на Мосфильм и, проезжая по набережной, мимо новой квартиры Нины, посылал воздушные поцелуи своей невесте. Один раз из-за дождя съемку отменили, и я решил заглянуть в гости, посмотреть на любимую девочку. Квартира была на первом этаже, с огромным балконом. Ничего кроме кровати внутри еще не поставили. Я захотел поиграть в романтику — постучать в окошко с балкона. Сорвал два-три цветочка, приготовился к поэтичной встрече, заглядываю через стекло внутрь и вижу, как на моей кровати чья-то задница ходит вверх-вниз! Я не поверил, клянусь! Подумал, это чье-то отражение. Как стоял в балконном проеме, так в него и вошел. Первая фраза, которую изрекла моя суженая: „По какому праву?!!“ (А у нас уже свадьба назначена.) С кровати вскочил один лауреат международного конкурса и в голом виде сиганул на соседний балкон. По иронии судьбы он принадлежал человеку по фамилии Ильяш — известному гомосексуалисту, который писал о балете! Старик в несмелой надежде, что это к нему счастье привалило, начинает к нему приставать. А у меня параллельно идет разборка с Ниной. Вдруг я вижу, что на полу лежит мой пиджак, ее подарок. Моментально прихожу в себя: „Минуточку, а он-то здесь откуда?“ И вдруг она заявляет: „Это не твой пиджак. Я привезла два одинаковых“. Это был уже верх вероломства и фарса! Как в итальянской комедии: там голый лауреат кричит „насилуют!“, здесь полуголая девица… Меня начал разбирать такой смех! И я закрыл для себя историю с Ниной.
Опять же ирония судьбы — в тот момент я был назначен главным режиссером Московского государственного мюзик-холла. Меня вызвал к себе замминистра культуры — он был без ноги, а протез ему привез из-за границы не кто иной, как Леонид Коган. Замминистра посмотрел на меня тяжелым взглядом и сказал: „Или вы сейчас же пересматриваете свое решение, либо все, конец вашей карьере“. Так я не стал режиссером мюзик-холла».
Папа Нины изначально не хотел их брака. Рядом с его великосветской дочерью Шерлинг выглядел эдакой безродной дворняжкой с замашками д’Артаньяна. После скандала Нину в течение недели выдали замуж за молодого скрипача. Молниеносно сделали его лауреатом международного конкурса, благо отец Нины был председателем всех мыслимых комиссий.
А спустя годы скрипичную партию в одном из спектаклей Шерлинга записывал именно муж Нины. Юрий предложил ему работу, зная, что им очень нужны деньги…

Есть женщина, о которой Шерлингу тяжелее всего рассказывать, — это вторая жена, мама его старшей дочери Ани, актриса Тамара Акулова. Они познакомились на очередной вечеринке, Тамара была вызывающе юна — всего 19 лет. Она сама подошла и спросила: «Это
вы — знаменитый режиссер Шерлинг? Могу ли я прочитать вам отрывок из басни Крылова…» Он опешил: «Ну прочтите». Потом его кто-то попросил похлопотать за нее. А через неделю Шерлинг уехал с Максимом Дунаевским в Киев снимать фильм, к которому Максим написал музыку.
Шерлинг: «Я был режиссером и хореографом на той картине. Однако главная героиня оказалась неудачной, съемки встали. И тут я вспомнил, что в Москве мне навязывали одну белокурую курицу. Быстро вызвал Тамару в Киев, сам взял в руки камеру и снял ее так, что вдруг обнаружилось: да она — красавица! На съемках она буквально не отлипала от меня, потом в Москве снова появилась на моем горизонте. А вскоре ее выгнали из дома, где она жила. И в один прекрасный день Тамара забралась ко мне в постель, я даже не понял толком, как это произошло. Мне было ее так жалко! И я сказал — ладно, оставайся, живи. Оставил, а потом у нас появилась Аня. После рождения дочери мы поженились».
Отношения с Акуловой складывались непросто. По большому счету Шерлингу тогда было не до семейной жизни. Все время и силы он отдавал своему детищу — Камерному еврейскому театру. А Тамара рвалась в кинематограф. Через знакомых Юрий пристроил жену во ВГИК, у нее началась своя жизнь, сам он не вылезал из гастролей. Ребенка отправили в деревню к бабушке.
Шерлинг — основатель и художественный руководитель театра, автор всех спектаклей, музыки, хореограф, все в одном лице. Его окружали фанатично преданные делу люди, артисты, всю свою жизнь посвятившие еврейскому искусству. Многие приехали из провинции, денег не хватало, они жили на съемных квартирах, их гоняла милиция, потому что у большинства не было прописки. Но ради общего дела они шли на любые жертвы. А Шерлинг гонял их по полной программе. Его спектакли были невероятно сложным психологическим инструментом, который, как скальпель, вскрывал людские души. Бывало, что на спектакли выезжали машины «скорой помощи». Люди ломали двери, рвались внутрь. Секретари парткомов и горкомов на местах не знали, что делать, потому что на их глазах возрождалось еврейское самосознание, тогда как в стране шла активная антисемитская кампания. И КБГ стал принимать меры. Помимо женщин у Шерлинга была еще одна слабость — он обожал машины. Чтобы не поднимать лишнего шума, из него решили сделать правонарушителя. Сначала на капот его авто бросили человека. Через пару дней люди из КГБ предложили: «Мы закроем дело, если вы пойдете на наши условия. Увольте полтеатра, создайте передвижную бригадку. Нам не нужны ваши психологические изыски». Прием не сработал. Тогда режиссера обвинили в оказании сопротивления сотруднику власти с нанесением телесных повреждений. Якобы он укусил милиционера за руку. Год шло следствие. Главным свидетелем обвинения на суде выступала его жена Тамара Акулова. Она заявила, что не видела точно, кусал ли ее супруг милиционера, но предполагает, что такое могло произойти.
Шерлинг: «Конечно, это был фарс и фальсификация. Им нужно было любым путем убрать меня из театра. И Тамару заставили дать эти показания. Еще до начала всей истории наши отношения сошли на нет, мы практически находились в разводе. Конечно, это было предательство, но я не злился на нее, я понимал, что такое бывает… Видимо, такова моя планида: мне не везло с „женами-декабристками“. У нас растет дочь, которая живет вместе со мной. Когда Ане исполнилось 13 лет, Тамара вдруг поняла, что не справляется с девочкой, собрала ее чемоданчик и отправила к папе. Сейчас Ане 23 года».

После суда Шерлинг остался без работы, без средств к существованию: статья 191, часть вторая — сопротивление представителю власти с нанесением телесных повреждений. В тот период Юрий очень дружил
с корреспондентом норвежского радио и телевидения по имени Ганс Вильгельм Штейнхельд. Он очень интересовался еврейской темой в СССР, регулярно делал материалы для западной прессы обо мне и о нашем театре. Когда Ганса отозвали из Союза, на его место приехала женщина — Марит Кристансен.
Шерлинг: «Марит — совершенно неуемное существо ста восьмидесяти килограммов веса. Настоящая Брунгильда. Когда меня выгнали из театра,
я был словно в коме… Это был даже не стресс — я просто умер. Жена предала, работы нет, любимое дело загубили. На руках у меня больная мать и тяжело больная дочка. Денег ноль: все, что было, я вкладывал в театр. И тут Марит сказала: „Я одинока, ты одинок. Давай поженимся и уедем отсюда!“ Вдобавок у меня на горизонте замаячило реальное заключение. Единственным способом избежать его было предать делу международную огласку. Дело в том, что Марит имела родственные связи с королевской семьей Норвегии, она внучка норвежского короля. Поэтому на свадьбу к нам приехал посол Англии, посол США, посол Норвегии, другие видные персоны. Мы поженились, я подал документы на выезд, и мы уехали в Осло».
История с норвежской принцессой длилась недолго. Через четыре года началась перестройка, и Шерлинг вернулся домой. Его друг Михаил Шатров через Союз театральных деятелей помог образовать новый театр — «Школу музыкального искусства». Там Шерлинг поставил самый замечательный свой спектакль «Помилуй», народную оперу на тему русских народных песен. С этим спектаклем он поехал в США. После оглушительного успеха его ждал удар в спину: 99% артистов остались в Америке работать по контракту. Потеряв труппу, Шерлинг получил инфаркт. Но взамен судьба сделала подарок: он влюбился в девочку по имени Олеся.
Шерлинг: «На прослушивание в мою „Школу музыкального искусства“ пришла дородная певица и в качестве аккомпаниатора привела с собой маленькую Барби. У которой были огромные глаза и маленькие ручки. Певица завыла нечеловеческим голосом, и я тут же попросил ее убрать. Но наглая Барби заявила: „А почему, собственно? Она хорошо поет!“ Я сказал: „Может, и хорошо, но мне не нравится. А вот вы играете неплохо. Может, вы еще и джаз умеете?“ И ребенок начал совершенно фантастически играть. Я бросил конкурс, посадил ее в машину, и мы поехали в консерваторию, где она училась. Там стояли два рояля, я сел за один, ее посадил за другой, и начался невероятный музыкальный роман. Мы играли несколько часов подряд. Она удивительно одаренный человек. И как выяснилось в дальнейшем — совершенно неземной.
Я живу с ней 17 лет. На самом деле, я был женат один раз, на Олесе, а все остальное — круговорот воды в природе. В одном из своих интервью Олеся обронила, что я для нее гуру. Мир метафизики и музыки она познавала в консерватории, а мир реальности, духов и Лагерфельда стал знаком ей через меня. Я делаю ей подарки все время: гораздо чаще, чем полагается. Я как бы Пигмалион при исполнении.
Иногда меня спрашивают: Олеся — капризная жена? Но эти два слова не слагаются в одно предложение. Так нельзя сказать про Олесю. Она капризная, но не жена. Жена, но не капризная. Она не относится к тем категориям, к которым все привыкли. И это не гипертрофированное заявление, она — очень сложный индивидуум, далекий от обыденности. Олеся — человек тишины. Она не может жить вне темноты и одиночества. Ей чужды тусовки. Она может на них присутствовать, но это не значит, что она там. И тем не менее она полна страсти, и эти минуты истинные. Они принадлежат откровению, а не наслаждению».
Сначала юная пианистка Олеся родила мужу дочку Шуру. Но год от года их семейство становится все многочисленнее: три с половиной года назад на свет появился сын Матвей, Мотя. А еще через год родилась третья дочь Марианна.
Шерлинг: «Не так давно у меня был серьезный разговор с одним близким другом, который сказал: „Ты что, сумасшедший? Зачем в таком возрасте ты родил детей? Ты ничего не успеешь им дать“. Я ответил — во-первых, я абсолютно не чувствую себя на свои годы. А во-вторых, все, что им нужно, они возьмут сами. И то, что я успею дать, будет хорошей основой для их самостоятельного движения вперед».
Старшие сестры похожи и внутренне, и внешне, несмотря на то, что у них разные мамы. И та, и другая — абсолютный Шерлинг. У старшей, Анны, непростой характер, она неординарная девочка. Закончила Институт международных отношений по специальности «международное право». Но она считает, что общество слишком сильно подчинено золотому тельцу, пока ей сложно найти подходящую нишу в жизни.
Вторая дочь Шура совершенно уникальна. Она — Богом данный талант, у нее удивительный, глубокий голос. Она лауреат нескольких международных конкурсов и джазовых фестивалей. Уже в пятилетнем возрасте снималась в кино, сыграв роль Людмилы Гурченко в «Карнавальной ночи−2». Спела так, что никакой примадонне не снилось. А недавно вместе с мамой Шура выступала с Алексеем Козловым и его «Арсеналом» — а это, согласитесь, уже совсем иной, суперпрофессиональный уровень. Шура — блистательный музыкант как в области классической, так и популярной музыки. Она великолепно совмещает джазовую классику и вещи из репертуара поп-звезд — Кристины Агилеры и Бритни Спирс. Плюс ко всему природа одарила ее изумительной пластикой. К слову сказать, этой необыкновенной девочке всего тринадцать лет.
Шерлинг: «Я отдал искусству сорок лет. Я стал великим медитатором в придуманном мною пространстве… Но это „игра в бисер“, говоря словами Генриха Гессе. И мне захотелось испытать другую, реальную жизнь, познать все ее черные и белые стороны. Я поставил крест на искусстве и теперь занимаюсь бизнесом. Признаюсь, что это самый тяжелый период в моей жизни, самый удивительный путь самопознания. Я легко оперировал художественными образами, был полным властелином человеческих душ на сцене. А вот в жизни мне самому часто доводилось становиться игрушкой в чужих руках».
«А вам когда-нибудь приходилось комплексовать по поводу своей внешности?» — спрашиваю я моего героя на прощание. На его лице — кокетливое изумление: «Мне? Да, приходилось. Однажды на улице ко мне подошла молоденькая девушка и сказала: «Дедушка, как пройти туда-то?» я рассмеялся и подумал: «Наверное, пора сбрить бороду, она вся белая. А до этого — никогда».