Архив

Полеты во сне и наяву

Наталья Николаевна Рюмина — глава большого семейства, счастливая мама и бабушка… Не так давно эту обаятельную женщину сложно было назвать домохозяйкой. Смыслом ее жизни был космос. Она знает то, о чем молчат информационные сводки.

1 апреля 2004 04:00
2212
0

Чинное семейное фото. Старшие внуки — Ласаро и Наташа, младшие — Федор и Катюша. Возле ног — любимая собака Багира. Наталья Николаевна Рюмина — глава большого семейства, счастливая мама и бабушка. Сейчас наследники — это главная радость и смысл ее жизни. Хотя не так давно эту обаятельную женщину сложно было назвать домохозяйкой. Смыслом ее жизни был космос. Она знает то, о чем молчат информационные сводки.

В советской космонавтике есть такое неофициальное понятие — бывшие жены. Почему-то наши космонавты в большинстве своем не отличались постоянством в личной жизни. Они создавали новые семьи, а боевые подруги их молодости переходили в категорию «бывших». Но, как известно, «неофициальные"лица чаще всего и владеют самой интересной «неофициальной"информацией. Той, что долгие годы числилась под грифом «совершенно секретно».
Наталья Николаевна — бывшая жена космонавта Валерия Рюмина. Она не скрывает своих эмоций: «Все, что связано с космосом, я вспоминаю с теми же чувствами, с какими фронтовики вспоминают войну: и рассказать хочется, и больно очень. И даже не потому, что мы с Рюминым развелись…»
Они познакомились будучи студентами Лесотехнического института в Подлипках (нынешний город Королев). Правда, к лесу ни Валерий, ни Наташа никакого отношения не имели. Просто именно тогда на базе этого вуза Сергей Королев открыл свой факультет — разумеется, совершенно иного профиля. Космос! В те времена все, связанное с космической тематикой, было глубоко засекречено, и факультет создавался тихо, без шума. Наташа узнала о его существовании лишь благодаря тому, что в лестехе училась ее сестра. Будущих космических специалистов набирали в основном из армии — самых способных и физически крепких. Так на факультет Королева попал Валерий. Все проходило под таким покровом тайны, что даже когда Рюмин уже начал летать в космос, многие удивлялись: «Он же заканчивал лестех! Он же почти агроном!»
В их группе было всего три девушки. Когда Наталья пришла сдавать вступительные экзамены, в глазах зарябило от обилия студентов в военной форме. Сергей Королев, который никогда и ничего не делал в полмеры, пригласил к себе самых сильных педагогов. Учиться было трудно, но безумно интересно. Впрочем, математика и физика Наташе всегда давались хорошо.
Наталья: «Мои родители — строители, у нас была большая семья, шестеро детей. Мы жили во Фрязино, там я закончила техникум и поступила работать в НИИ электронной промышленности. Увлекалась спортом, ходила в кино и мечтала стать артисткой. Даже экзамены сдавала во ВГИК. Но все было предрешено заранее — во ВГИК я провалилась, потому что у меня не было музыкальных способностей. Ну и слава богу, что судьба все решила по-своему.
А потом — как гром среди ясного неба — запуск Гагарина. Помню, на работе включили аварийную связь, и голос Левитана объявил: «Советский человек — в космосе!» Мы поехали в Москву, шли в колоннах с плакатами, все вокруг плакали от счастья, на Красной площади творилось что-то невообразимое. С этого момента я втайне начала мечтать о космосе. А как известно, когда человек о чем-то очень сильно мечтает, это обязательно сбывается…»

Королева убила роковая случайность

На третьем курсе Наташа и Валерий поженились, вскоре у них родилась дочь Вика. Все шло хорошо, но настоящим ударом для них стала смерть Королева. Студенты его боготворили…
Наталья: «Я слышала от врачей одну версию, которую я, разумеется, не могу подтвердить документально. Но думаю, эта версия еще всплывет. Все знают, что Королев умер на операционном столе. Он лег на операцию по поводу болезни прямой кишки. И врачи нам рассказали, что произошло. Как известно, Королев сидел в лагере. Однажды один из заключенных уронил на него дерево, и у него сломалась ключица. И она неправильно срослась! Это заметно, если внимательно посмотреть на фотографии Сергея Павловича — голова у него всегда немножко набок. Перед операцией это, видимо, не было зафиксировано в его медицинской карте. И когда он находился под наркозом, кто-то поправил ему голову. И у него началась дыхательная кома. Через всю Москву неслась машина с искусственными легкими, но она не успела. В официальном заключении о смерти написали: саркома. Но кто от саркомы умирает на операционном столе?»
После института молодые супруги Рюмины пошли работать в один отдел — туда, где испытывалась космическая техника. Работа строилась так: объект сначала проходил испытания в Королеве, потом в сопровождении группы испытателей его везли на Байконур. Командировки длились как минимум сорок дней. В общей сложности Наташа провела на Байконуре два года жизни. Маленькая дочь Вика оставалась с бабушкой.
Наталья: «Там были очень тяжелые условия. Вы представляете, что такое солончаковая степь? Королев ведь не случайно выбрал именно это суровое место. Он же в свое время был осужден совершенно необоснованно. И одним из обвинений было то, что он нецелесообразно тратил государственные деньги на ракетостроение. В дальнейшем это так засело у него в голове, что он старался организовать работу как можно скромнее. Ему предлагали разные места, но он выбрал Байконур не только потому, что он подходил по условиям безопасности полетов. Королев говорил, что сюда люди будут приезжать работать, а не гулять и отдыхать. Сначала появились бараки, потом построили маленький домик Королева. За растительность вокруг него сражались примерно так же, как за построение ракеты, потому что земля там абсолютно безжизненная. За каждое дерево отвечало определенное количество солдат, они постоянно поливали саженцы, а вода уходила в песок. Я помню эти тополя, которые казались неживыми, ненастоящими. Неимоверными усилиями озеленили площадку, деревья большие выросли. Но и комары там тоже большие водятся, потому что постоянно течет вода для полива. Очень неприветливый край…
Нам еще повезло: зимой мы надевали унты, меховые брюки, куртки. А у первых отрядов были только телогрейки. Когда я слушала их рассказы, становилось не по себе: все жили в одном длинном бараке, с собой брали самую плохую, рваную одежду, которую не жалко. Как-то группа испытателей летела домой, но посадку в Москве не дали и посадили их в Ленинграде. Когда они вышли из самолета, в зале ожидания ахнули: заключенные какие-то прилетели. Так жутко они выглядели».
Впрочем, Наталье тоже пришлось столкнуться с бытовыми неурядицами на Байконуре. Однажды в зимние морозы лопнули трубы отопления. Спали в верхней одежде, плюс по два матраса снизу и сверху. Вода стояла на этажах, в столовой с потолка капала в тарелки. Когда батареи починили, отогрели паяльной лампой и наконец пошло тепло, это считалось большой общей победой.

Женщина в логове зверя

У них была уникальная семья. Из жен космонавтов лишь единицы работали в космической отрасли. Но испытателем была только одна женщина — Наталья Рюмина. Сначала она занималась системой аварийного спасения, которая нескольким космонавтам сохранила жизнь.
Наталье довелось войти в группу, которая работала над последним детищем Королева — так называемым носителем Н1. Это был аналог американской программы запуска человека на Луну. Когда Рюмина впервые вошла в МИК (монтажно-испытательный комплекс) на Байконуре, где делались блоки для Н1, она не сразу поверила, что это — блоки ракеты. Такими они были огромными.
Исторически сложилось так, что женщин на старт никогда не пускали — еще со времен Королева считалось, что это дурная примета. Впрочем, логика Королева была далека от мистических предзнаменований. Он знал, что на старте все операции выполняют солдаты и офицеры. И Королев говорил: «Солдат может заглядеться на девушку и забыть, какую кнопку нужно нажать». Поэтому на финальном этапе женский пол исключали как класс. Вдобавок мужчины свято хранили свои маленькие традиции: перед стартом все должны были встать в кружок и под ракетой совершить священный акт (тот, что другие мужчины обычно совершают над костром) — на счастье. Какие уж тут женщины!
Наталья: «Я тогда была молодым специалистом, мы готовили изделие (Наталья Николаевна использует именно этот профессиональный термин: „изделие“ — Авт.), мы за него болели всей душой! И так тяжело было осознавать, что женщин на площадку не пускают. Пропуска у нас забирали, и несколько дней, пока шла подготовка на старте, мы должны были сидеть в гостинице и ждать. Помню, как я рыдала в этой гостинице от обиды, потому что мне безумно хотелось попасть на старт.
И вдруг мне позвонили и сообщили: „Срочно одевайся, поедешь на площадку! Есть замечания по электрической части, в которых надо разбираться“. Я была просто ошарашена, ведь обычно одно оформление пропусков занимало много дней. За мной приехал „козлик“, забрал меня… Старт был абсолютно уникальный, одна только подземная часть занимала несколько этажей с лифтами — очень впечатляющее сооружение. И вот я иду по этой площадке, на старте стоит изделие, и по громкой связи диктор говорит: „Пропустите на такой-то объект Рюмину Наталью Николаевну“. Вы не поверите, но у меня слезы градом потекли, мне было и обидно, и тревожно, и в то же время меня переполняло счастье — я понадобилась! я нужна при свершении такого важного дела! я громко слышу свою фамилию! По замечанию мы разобрались, нашли „боб“. Это такой термин — все недоразумения называются „боб“. А дальше мне разрешили остаться на площадке. Я не могла поверить, что мне так сказочно повезло!
До сих пор эта грандиозная картина стоит перед глазами. Когда ракету вывозили на стартовую площадку из МИКа, то платформу, на которой она лежала, толкали два тепловоза. Огромные движки мне лично напоминали зверя. Красные сопла, чудовищная мощь! Тепловозы на ее фоне смотрелись как спичечные коробки. Меры предосторожности предпринимались исключительные: изделие было уже заправлено перекисью, и чтобы не было инцидентов, солдат разоружили.
Когда все это выехало, ведущий конструктор позвал меня как единственную женщину: „Наталья, вот тебе бутылка шампанского, жахнешь ее о платформу“. Но у меня хватило ума отказаться. Я подумала — а вдруг она не разобьется? Я и так натерпелась, прежде чем сюда попасть. Бутылку дали одному солдату, он ее кинул — бах! — и она не разбилась. Потом кто-то схватил ее, стукнул со всей силы, полетели брызги. Люди брали осколки на память… И все было так торжественно, такой это был праздник, такое счастье!
А потом был пуск. Незабываемое, ни с чем не сравнимое зрелище — когда на старте стоит это изделие! В пультовой сидела только группа пускателей, мы смотрели с безопасного расстояния. Небо было тяжелое, низкое, февральское. На наших глазах ракета поднялась и ушла в тучи. Мы начали кидать вверх шапки, ликовать, кричать „ура“. Рядом стояли космонавты, ребята, вместе с которыми мы так долго работали и каждую мелочь через себя пропускали! И вдруг из облаков посыпались черные куски. Семьдесят секунд полета… И взрыв».
Со вторым носителем Н1 вышло еще хуже — он взорвался прямо на старте. А сам старт был полностью ликвидирован взрывом. Для всей группы эти события стали настоящей трагедией. После двух неудач программу Н1 закрыли. Наталья Рюмина до сих пор считает это большой ошибкой: Н1 нужно было дорабатывать, не останавливаясь на полпути.

Скорбная летопись

История советского космоса помнит и другие глобальные трагедии. И большинство из них связано с гибелью людей. Наталья Николаевна как специалист-испытатель лучше, чем кто-либо иной, знает, какой ценой приходилось платить за малейшие просчеты.
Когда Наталья впервые увидела, как укладывают парашюты для спускаемых аппаратов, изумлению ее не было предела. Купола и стропы заталкивали в контейнер вручную с помощью… огромной кувалды. Это первобытное орудие труда почему-то называлось «инструкцией». Весила инструкция немало, и под ее тяжестью парашют плотно утрамбовывался в цилиндрический контейнер. Позже именно это обстоятельство стоило жизни советскому космонавту Владимиру Комарову.
Наталья: «Когда Комаров вышел на орбиту, у него не открылось крыло солнечной батареи, начались замечания. Комарова стали аварийно сажать. И при посадке произошел несчастный случай: не раскрылся парашют спускаемого аппарата. Он был настолько плотно спрессован, что купол не выдернулся. Поэтому в плотные слои атмосферы аппарат вошел на огромной скорости и моментально загорелся. Володя погиб. Ребята из группы спасателей рассказывали: тело настолько обуглилось, что голова была размером с кулак… Жуткая смерть…»
После этой трагедии в конструкцию спускаемого аппарата были внесены изменения: убрали одно из кресел пилота и за счет освободившегося места сделали новый контейнер для парашюта. Он стал конической формы, с расширением кверху — чтобы парашют легче выдергивался.
Другая космическая катастрофа стала решающей в судьбе Натальи Рюминой и ее мужа. Они вместе работали в группе по подготовке полета Волкова, Добровольского и Пацаева. Наталья испытывала систему приземления.
Наталья: «Вместо них должны были лететь Алексей Леонов и Валерий Кубасов. Но экипаж заменили дублерами. Это был первый длительный полет на станции, поэтому было много проблем, на борту даже случился пожар. Волков явно волновался. Они пошли на спуск, как обычно, вне поля видимости приборов. И лишь на входе в плотные слои они должны были выйти на связь. Но связь исчезла. Объект был уже виден, а космонавты не отвечали! Все надеялись, что скоро они заговорят… Весь участок приземления они молчали, участок парашютирования — по-прежнему тишина. Уже вертолет доложил, что видит объект на земле, генеральный конструктор каждую минуту запрашивал: есть ли связь с космонавтами? А ему отвечали: „Работаем по инструкции“. Наверное, считали, что еще есть надежда привести их в чувство. Но когда открыли люк, космонавты уже были без признаков жизни…
Случилось следующее: сломался клапан, который должен был открыться уже в слоях атмосферы и выровнять давление (как бы пробка такая). Эта пробка откупорилась еще в космосе, но уперлась в бытовой отсек и держалась лишь благодаря ему. Но как только бытовой отсек отстыковался, отверстие вскрылось. Воздух на этом отрезке еще очень разреженный, и у космонавтов закипела кровь. Предположительно Добровольский даже пытался что-то предпринять. Ребята-спасатели говорили, что он вроде руку освободил, наверное, хотел подтянуть люк. Видимо, надеялся использовать последний шанс на спасение, он же бывший летчик-высотник, у него здоровье было более крепкое…»

Полная чаша

После трагической гибели Волкова, Добровольского и Пацаева многие испытатели захотели стать космонавтами. И Валерий Рюмин в том числе. Казалось бы — люди должны испугаться. А получилось наоборот, у всех был один и тот же порыв: восемьсот человек написали заявления, чтобы пройти медкомиссию и начать подготовку к полетам.
В тот день, когда случилась катастрофа, Наталья пришла домой и увидела, что квартира полна народа, а вся кухня и ванная залиты водой. Оказалось, что мужчины выпили с горя, наполнили ванную и стали нырять в воду, задерживая дыхание. Хотели выяснить — кто сколько времени смог бы обойтись без воздуха, окажись он на месте погибших ребят. Все были очень возбуждены, обсуждали случившееся, пытались понять — оставалась ли у космонавтов хоть малейшая возможность спастись.
Из сотен претендентов только двое прошли медкомиссию, и одним из счастливчиков оказался Валерий Рюмин. Так началась его дорога в космос. И с этого момента жизнь семьи круто изменилась.
Наталья: «Ему выпал уникальный шанс, и он не мог его не использовать. Честно скажу, меня это не сильно порадовало. Но если бы такой шанс выпал мне — я бы тоже его не упустила».
В октябре 1977 года совместно с Владимиром Коваленком состоялся первый космический полет Рюмина в качестве бортинженера корабля «Союз−25». Валерий готовился к нему как одержимый. Но в полете начались осложнения: корабль не состыковался со станцией. Космонавты сделали несколько попыток состыковаться, израсходовав при этом все горючее. С риском для жизни им пришлось садиться на резервном топливе.
Вернувшись домой, Рюмин находился в полном трансе. Они настолько серьезно и ответственно готовились, на полет были затрачены такие огромные средства — и он не мог понять, почему они не состыковались. Валерий находился практически на грани нервного срыва. Видя мучения мужа, Наталья очень за него переживала. Делала все, чтобы его успокоить, но не всегда помогало.
Это был удел всех космических жен. Обычно после полетов космонавты проходили реабилитацию. Во-первых, физическую (первые часы после приземления многие не могли даже встать на ноги), а во-вторых — психологическую. Но для этого нужно было иметь надежный тыл. Жена как заправский психоаналитик должна была залечить душевные раны супруга, плюс создать уют и комфорт.
У каждого космонавта была личная бытовая карточка, его семью «ставили на довольствие"в одном из продуктовых магазинов. А одежду можно было приобрести в специальной секции ГУМа. Дома у Рюминых часто бывали гости, все удивлялись — надо же, как все вкусно! И наряды Наталья покупала отменные.
Наталья: «У нас было много общих праздников, всегда собиралась большая компания. Только вот беда: все жены космонавтов то и дело приходили в одинаковых кофточках, юбочках, платьицах. Мы же покупали их с одной вешалки! Но мы не расстраивались — наоборот, веселились на этот счет».

Русский мат на просторах космоса

Их мир существовал по своим законам. Все давали подписку о неразглашении и имели дело с засекреченными сведениями. Сейчас Наталья Николаевна уже может говорить на эти темы открыто, а тогда они могли обсуждать все только между собой…
Наталья: «Сначала мы жили в Королеве. Бывало — еду я в автобусе на работу, слышу, что народ вокруг говорит, и уже понимаю: на станции что-то произошло (хотя никаких официальных сообщений не было) Да, люди все были одержимы общей идеей и разговаривали не для того, чтобы разболтать, а потому что все страшно переживали за свое дело. Конечно, у меня тоже было очень много поводов для переживаний. Неприятности на борту случались регулярно: и большие, и маленькие. И для меня это была настоящая пытка… Я же говорю: как на войне — и интересно, и больно, и очень страшно».
Она приходила в КИС (контрольно-испытательная станция) и знала: если около макета стоит народ, значит, что-то случилось. Когда Рюмин летал (а он дважды провел в космосе по полгода), Наталья с детьми каждую субботу или воскресенье ездила на сеансы связи в ЦУП (Центр управления полетами). Кроме того, она ходила туда «вчерную» — неофициально, следила, как идет работа на борту.
Наталья: «Пропуск у меня был. Вот я приду, тихонечко сяду, как мышка, и смотрю. Благо там все свои, никто не выгонял. Я дико переживала. Но не могла себя заставить не пойти. Однажды я пришла как раз в тот момент, когда Рюмин находился на волосок от гибели. Во время второго полета у них начались проблемы. На борт отправили радиотелескоп с антенной, которая представляла собой огромный зонтик из тонкой металлической сетки. Он размещался на торце станции, в конце полета его нужно было отстрелить. Его отстрелили, но он зацепился за станцию и остался висеть. Из-за этого к стыковочному узлу нельзя было стыковать объекты, то есть вопрос стоял вообще о существовании станции. И Рюмину пришлось выйти в открытый космос, пройти вдоль всей станции и отцепить зонтик. Это была аварийная ситуация, никакой предварительной подготовки к ней не проводилось. Поэтому риск был велик. Валере предстояло самому сориентироваться в обстановке.
Он вышел и начал разговаривать как робот: тяжело, медленно. Я думаю — что такое? Оказалось, у него начался сильный перегрев скафандра. А если не обеспечивается отвод тепла, человек в условиях герметичности просто закипает. Рюмин замер, решая, идти вперед или вернуться… Я одеревенела, в глазах стояли слезы, но я боялась показать свои чувства. Валерий двинулся вперед. К счастью, все пришло в норму, началось охлаждение…»
Это было одно из самых сильных потрясений в ее жизни. Но нештатных ситуаций при полетах было много. И не только с ее мужем. Наталья переживала за всех ребят, любое происшествие в космосе оставляло рубцы на сердце. Например, полет Олега Макарова и Василия Лазарева… Сначала им пришлось пережить аварию во время выхода на орбиту. При этом была огромная перегрузка, таких перегрузок не испытывал больше ни один космонавт. А когда спускаемый аппарат приземлился, он качался так, будто опустился на воду. Лазарев с Макаровым осторожно открыли люк и увидели, что приземлились в горах и застряли между скалой и стволом могучей сосны, прямо над обрывом. Обессиленные, они выбрались наружу, в снег и холод. Их уже вызывали из ЦУПа, но космонавты не выходили на связь — они оставили рацию в кабине, а проникнуть обратно, не сорвавшись в пропасть, было очень сложно. Потом Олегу Макарову все же удалось достать рацию, и в ЦУПе наконец вздохнули с облегчением: живы!
Но на Чкаловском аэродроме их встречали не как настоящих героев, а как заключенных — будто авария произошла по их вине. Дело в том, что в момент самых сильных перегрузок Макаров стал выплескивать свои эмоции открытым текстом — то есть отборным русским матом. Как только его пламенная речь прозвучала в прямом эфире, в ЦУПе зависла тишина. Там ведь сидел министр! Такого в истории советской космонавтики еще не случалось…
В итоге приехать на Чкаловский аэродром разрешили только женам. Офицерам сказали: хотите встречать, приезжайте в штатском. Вместо красной дорожки и торжественной встречи у трапа стояла небольшая группа самых смелых друзей. И жены.
Наверное, военная дисциплина — это святое. Но почему-то на фронте никто и никогда не требовал от солдат изящества выражений. И в той тяжелейшей ситуации порыв Макарова можно было понять и простить. Однако министр его не простил. В будущем вся эта история отразилась на карьере Макарова.

Медные трубы

Наталья делит всю свою жизнь на три эпохи — двадцать лет до космоса, двадцать лет в космосе и двадцать лет после космоса. После полета Рюмина вся семья переехала из Королева в Москву, им дали хорошую квартиру. К тому времени у них подрастал и второй ребенок — сын Вадим. Дети были еще маленькие, и Наталье пришлось оставить работу испытателя. Это решение далось ей очень тяжело. Но отказываться от командировок, отсиживаясь за спинами товарищей, она считала неудобным. Она устроилась в Высшую школу профсоюзного движения, преподавала вычислительную технику. А потом они с Рюминым расстались…
Наталья: «Я знаю, что я — не единственная. Много бывших жен космонавтов вокруг. Недавно одна моя подруга тоже переживала такой период. Мне не хотелось, чтобы она прошла через те же муки и терзания, что и я. И я стала анализировать — почему так получалось?
Во-первых, когда наши мужья летали, они испытывали большое напряжение, физическое и моральное, очень уставали. На земле — то же самое. Рюмин, например, руководил Центром управления полетами — там те же бесконечные стрессы. И у них нервная система становится подвижная. И потом, после полета начинались „медные трубы“, а слава — она двоякая. С одной стороны — это почет, а с другой — ты каждый день куда-то идешь, все тебя угощают. Рюмин заходил в кабинет любого начальника, тот сразу открывал сейф и предлагал выпить. И вот начинаются застолья, большое внимание, много женщин вокруг, молодежь… А молодежь, она такая быстрая… Ну, наверное, он влюбился…
Возможно, они уходят, потому что устали от семьи, надеются, что там их ждет другая жизнь. Лично у меня эти пьянки всегда вызывали неудовольствие. Каждый день он приходил навеселе или приводил домой компании — это ни к чему хорошему привести не может. Тем более росли дети, они видели это безобразие… Рюмин ушел. Потом уже он создал новую семью».
Она осталась одна. Нужно было поднимать детей, зарабатывать деньги. В школе профсоюзного движения платили мало, и Наталья пошла работать инструктором ЦК профсоюза космической отрасли. Объездила все заводы, которые обслуживали космос, — от Находки до Калининграда. Ей по-прежнему было интересно работать.
Наталья: «С одной стороны, я — счастливый человек, потому что мне довелось связать свою жизнь с такой передовой областью. Вряд ли многие могут похвастать, что их жизнь была такой же насыщенной, как моя. Я считаю, что это подарок судьбы. Но есть и такие моменты, которые разрывают мне сердце.
Раньше у меня в квартире было много вещей, связанных с космосом, в комнате стоял макет станции. Я все убрала, потому что я не-мо-гу, все это меня очень ранит. И не только из-за семейных переживаний. Очень многих людей, с которыми я работала, уже нет в живых: и талантливых руководителей, и космонавтов нашего поколения, и ребят-испытателей. Это тоже вносит грусть. Но главное — все, что сегодня происходит с космосом, задевает меня так, как будто я и сейчас там работаю. Мне очень обидно, что наши уступили свои позиции. Я воспринимаю это как свой личный проигрыш».