В этой истории так много таинственного, нежного, заботливого, бережного, романтически-трепетного и в то же время самоотверженного, жертвенного и трагического, что хватило бы не на один роман. Но если в романах действуют совершенно нереальные, придуманные автором люди, которые говорят то, что вложил в их уста автор, совершают поступки, которые считает органичными для них автор, любят и ненавидят тех, кого предписывает автор, то в повести, которую расскажет Борис СОПЕЛЬНЯК, не будет никакого вымысла.
Прочтите для начала несколько писем и подумайте: как нужно относиться друг к другу, чтобы доверить бумаге такие душевные, идущие от самого сердца слова? «Дорогой друг! От Вас еще нет весточки. Не знаем, как доехали и как поживаете. Хорошо ли устроились? Хорошо ли работается в библиотеке? Иван. Ваш Базиль».
Что за конспирация? Зачем? От кого нужно таиться? От кого? Конечно же, от жены, от кого же еще! И Базиль, он же Иван, сообщает об этом в следующем письме: «Сегодня великолепный солнечный день со снежком. Мы с женой гуляли по той дороге, по которой — помните — мы так чудесно гуляли однажды втроем. Я все вспоминал и жалел, что Вас нет».
Классический любовный треугольник. И судя по всему, с довольно острыми углами и неизбежными в таких случаях выяснениями отношений.
Последствия не замедлили сказаться, что видно из смиренно-умоляющего письма женщины: «Никому не будет хуже, если мы вновь будем все втроем вместе». Иван промолчал. И тогда отчаявшаяся женщина срывает маски и, наплевав на конспирацию, выплескивает всю свою боль и всю свою любовь в полном безысходной тоски письме: «Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно. Я знаю, я чувствую, никогда ты сюда не приедешь! Глядя на хорошо знакомые места, я ясно сознавала, как никогда раньше, какое большое место ты занимал в моей жизни, что почти вся деятельность здесь, в Париже, была тысячью нитей связана с мыслью о тебе. Я тогда совсем не была влюблена в тебя, но и тогда тебя очень любила. Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, и только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью — и это никому не могло бы причинить боль… Я немного попривыкла к тебе. Я так любила не только слушать, но и смотреть на тебя, когда ты говорил. Во-первых, твое лицо оживляется, и во-вторых, удобно было смотреть, потому что ты в это время этого не замечал… Крепко тебя целую». Затем следовала подпись. И знаете, как оно было подписано? «Твоя Арманд».
А как было подписано письмо с описанием великолепного солнечного дня и прогулки втроем? «Ваш Ленин».
Да-да, что бы там ни говорили пуритане, пытающиеся сделать из Ленина сухого, лишенного нормальных человеческих чувств борца за правое дело рабочего класса, он, будучи неудачливым в браке, был счастлив в любви.

ПРАКТИЧНАЯ ДЕВУШКА

Начнем с того, что никакая она не Арманд, а Стеффен. Ее отец — французский оперный певец Теодор Стеффен. Мать — Натали Вильд, полуфранцуженка, полуангличанка, тоже оперная певица, а несколько позже учительница пения. Отец умер довольно рано, дать образование дочери матери было не под силу, и Инессу забрала с собой тетка, которая нашла племяннице в Москве место преподавательницы французского и учительницы пения.
Обворожительная, изящная и раскованная, Инесса на балах и вечеринках пользовалась сумасшедшим успехом. Она прекрасно танцевала, недурно пела, очаровательно болтала не только по-французски, но и по-русски. А ее внешность! «Пышная прическа, грациозная фигура, маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот, зеленоватые глаза» — так описывал ее в своем дневнике один из влюбленных современников. Но Инесса была практичной девушкой и всем подпоручикам, студентам и присяжным поверенным предпочла сына купца первой гильдии, владельца торгового дома «Евгений Арманд с сыновьями» Александра Арманда. И не прогадала. Семья Армандов была по-настоящему богатой. У них были текстильные фабрики, лесные угодья, доходные дома и многое другое. Александр оказался мягким, добрым человеком, молодую жену ни в чем не ограничивал, но на одном настаивал непреклонно: он не только любил детей, но и, как тогда говорили, любил их делать. Инесса это тоже любила — и рожала чуть ли не каждый год. Пятеро детей — даже по тем временам достаточно много! Но ни роды, ни заботы о детях не убили в ней духа суфражизма — модного тогда движения женщин за равные права с мужчинами.
Инесса вступает в «Общество улучшения участи женщин», запоем читает книги идеологов народничества, а оказавшись на отдыхе в Швейцарии, сближается с социалистами. Тогда же в ее дневнике появляется имеющая судьбоносные последствия запись: «После короткого колебания между эсерами и эсдеками, под влиянием книги Ильина „Развитие капитализма в России“ становлюсь большевичкой».
Бедная Инесса, она тогда не знала, что Ильин — это ее судьба, что Ильин — это Ленин (естественно, и сам Владимир Ильич знать не знал, что, напечатав небольшую книжицу, «увел» в революционный большевистский стан многодетную купеческую жену, которая впоследствии станет самым близким и самым любимым человеком).
А вскоре в ее личной жизни произошла такая революция, что ее имя на долгие годы стало предметом насмешек, сплетен и издевательств. Надо же было такому случиться, что Инесса по уши влюбилась в… младшего брата своего мужа. Несчастный, но благородный и великодушный Александр отпустил Инессу вместе с детьми, назначив солидное содержание. Больше того, он согласился не оформлять развод, так что формально Инесса оставалась его женой и, следовательно, наследницей капиталов и совладелицей текстильных фабрик.
Поселились «молодые» на Остоженке, сняв роскошную квартиру в доме купца Егорова. Так как Владимир считал себя социал-демократом, они вместе со свежеиспеченной большевичкой ударились в революцию. Игра зашла так далеко, что после двух арестов Инессу на два года сослали в Архангельскую губернию. Вместе с женой в ссылку поехал ее невенчанный муж Владимир.
Жили они то в городе Мезень, то в деревне Койда. Климат там был отвратительный — и Владимир серьезно заболел: врачи обнаружили туберкулез. Инесса заметалась. Любимый человек тает на глазах, а она ничем не может помочь. Единственный выход — побег. Надо любой ценой добраться до
Швейцарии, туберкулез умеют лечить только там! Раздобыв поддельный паспорт, Инесса добралась до Москвы. Там она усадила Владимира в поезд, а сама, опасаясь быть задержанной на границе, осталась в Москве.
Сначала Владимир пошел на поправку, но буквально через три месяца Инесса получила извещение, что ему стало хуже. Несмотря на угрозу (на этот раз из-за побега) оказаться не просто в ссылке, а в каторжной тюрьме, Инесса бросилась в дорогу. Через Финляндию, а потом Швецию и Германию она домчалась до альпийского санатория и застала Владимира живым. Она не отходила от него две недели, все две недели, пока он был жив. Похоронив любимого и памятуя о том, что в России ее ждет неизбежный арест, домой она решила не возвращаться.

ЛЮБОВНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Перебравшись в Брюссель и страдая от потери любимого, Инесса не придумала ничего лучшего, как заглушить неизбывную тоску… учебой. Она поступила в университет, за год прошла полный курс экономического факультета и была удостоена ученой степени лиценциата экономических наук.
А в 1909-м Инесса переехала в Париж. Там-то она и познакомилась с Лениным. Завороженный женскими чарами Инессы, Владимир Ильич даже не пытался скрывать своих чувств, тем более что жена не особенно противилась их близости.
Ленин, Крупская и «товарищ Инесса» — так ее прилюдно называл Ильич — затеяли совершенно новое дело: в пригороде Парижа Лонжюмо они открыли ставшую впоследствии знаменитой партийную школу. Сюда под видом сельских учителей из России приехали восемнадцать рабочих-большевиков, которых учили не только азам марксизма, но и методам конспирации, способам тайнописи и другим премудростям нелегальной борьбы с царизмом.
Как только выпускники школы вернулись в Россию, выяснилось, что квалифицированные руководители нужны не в Париже, а в Петербурге. Раз надо — значит, надо. И в Петербург отправляется привлекательная, элегантно одетая дама с паспортом на имя Франциски Казимировны Янкевич. Два месяца пани Янкевич будоражила Петербург. А потом ее арестовали. Тут же выяснилось, что пани Янкевич не кто иная, как находящаяся в розыске Инесса Арманд. Следственная машина завертелась с головокружительной быстротой. Вот-вот должен состояться суд, а потом — каторжная тюрьма, выжить в которой удается далеко не всем. И вдруг совершенно неожиданно в это дело вмешался случай: узнав об аресте неверной жены, в Петербург примчался Александр Арманд. Сколько он привез с собой денег, история умалчивает, но из Петербурга он уехал с пустыми карманами. Зато Инесса каким-то таинственным образом оказалась в варшавском поезде, причем на границе ее никто не досматривал и паспорт не проверял. Из Варшавы Инесса быстренько перебралась в Краков, а оттуда — в Поронино, где ее с нетерпением ждал Ленин.
Как же они тогда были счастливы! Ленин непрерывно строчил статьи для «Правды», Инесса ему помогала, под псевдонимом Елена Блонина писала и сама.
К сожалению, счастье оказалось недолгим — началась Первая мировая война. После кратковременного ареста австрийскими властями Ленин был освобожден и тут же перебрался в нейтральную Швейцарию. Инесса последовала за ним.
Некоторое время Ленин, Крупская и «товарищ Инесса» жили в горной деревушке Зоренберг… Где-то грохочут пушки, стучат пулеметы, звучат предсмертные вопли, а здесь тишина, покой и неправдоподобно безмятежная сельская идиллия. Инесса играла на рояле, Ленин что-то писал, Крупская, ревниво поглядывая на них, вычитывала корректуру.
Но и на этот раз счастье было недолгим: Ленин рвался в Россию… До родины политэмигранты добрались благополучно. В Петрограде они разделились: одни остались в столице, а другие подались в Москву. Среди последних оказалась и Инесса. Работы было невпроворот — ведь ее избрали депутатом Московской городской думы.

ПОЕЗДКА В САНАТОРИЙ

Жила она в гостинице «Националь». Получала тысячу рублей в месяц, кроме того, у нее было «право на первую категорию классового пайка». На фоне дикой разрухи и всеобщего голода такой паек дорогого стоил. Инессе его хватало, но здоровья все равно не было. Прихварывать она стала все чаще и чаще. Ленин это заметил и в феврале 1919-го организовал ей поездку в Париж.
По возвращении в Москву она стала заведующей женским отделом ЦК РКП (б). С одной стороны, это назначение Инессу обрадовало — чуть ли не каждый день она виделась с Лениным, а с другой — уж очень странным делом пришлось ей заниматься. В соответствии с учением Маркса нужно было убедить всех женщин России, что главная их задача — не забота о семье, а классовая борьба, что домашний труд вот-вот отомрет, что вместо кастрюль и корыт появятся общественные кухни, столовые и прачечные, что воспитание детей на себя возьмут детские сады и ясли, а что касается любви, то она должна быть свободной, настолько свободной, что ее следует рассматривать как свободу выбора партнера — и не больше.
Надо ли говорить, какое неприятие в обществе вызвали эти идеи! Но Инесса моталась по фабрикам и заводам, выступала на митингах и собраниях, писала статьи и фельетоны. И вскоре свалилась с ног, причем в самом прямом смысле слова. В феврале 1920-го обеспокоенный Ленин посылает ей записку: «Дорогой друг! Итак, доктор говорит, воспаление легких. Надо архиосторожной быть. Непременно заставьте дочерей звонить мне (12−4) ежедневно. Напишите откровенно, чего не хватает? Есть ли дрова? Кто топит? Есть ли пища? Кто готовит? Компрессы кто ставит? Вы уклоняетесь от ответов — это нехорошо. Ответьте хоть здесь же, на этом листке. По всем пунктам. Выздоравливайте! Ваш Ленин. Починен ли телефон?»
Но Ленин на этом не успокаивается. Он понимает, что ни компрессы, ни дрова здоровье Инессе не вернут — нужно более серьезное, санаторное лечение. И он пишет ей новое умоляющетревожное письмо: «Дорогой друг! Грустно очень было узнать, что Вы переустали и недовольны работой и окружающими (или коллегами по работе). Не могу ли помочь Вам, устроив в санаторий? С великим удовольствием помогу всячески. Если едете во Францию, готов, конечно, тоже помочь: побаиваюсь и даже боюсь только, очень боюсь, что Вы там влетите… Арестуют и не выпустят долго. Надо бы поосторожнее. Не лучше ли в Норвегию (там по-английски многие знают) или в Голландию? Или в Германию в качестве француженки, русской (или канадской?) подданной. Лучше бы не во Францию, а то Вас там надолго засадят и даже едва ли обменяют на кого-либо. Лучше не во Францию… Если не нравится в санаторий, не поехать ли на юг? К Серго на Кавказ? Серго Орджоникидзе устроит отдых, солнце, хорошую работу. Он там власть. Подумайте об этом. Крепко, крепко жму руку. Ваш Ленин».
«Еду!» — решила Инесса и сообщила об этом Ленину. Ильич тут же озаботился организацией этой поездки: «Прошу всячески помочь наилучшему устройству и лечению подательницы, тов. Инессы Федоровны Арманд, с больным сыном. Прошу оказать этим, лично мне известным партийным товарищам, полное доверие и всяческое содействие».

ОПАСНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Итак, в августе 1920-го Инесса Федоровна в Кисловодске. Отдых шел ей на пользу: прогулки, которые совершала Инесса, становились все продолжительнее, по вечерам в своей темной комнате она уже не сидела, а приходила в музыкальную комнату и часами играла на рояле. У нее появился аппетит, на щеках — румянец, она стала замечать людей, азартно играла в крокет, охотно шутила, заразительно смеялась — словом, пошла на поправку.
Но вскоре комендант запретил ходить в горы — оттуда доносилась не просто стрельба, а раскаты артиллерийской канонады. Страшновато стало и по ночам: то совсем рядом застучит пулемет, то разорвется граната. Это пытались прорваться из окружения остатки белогвардейского десанта генерала Фостикова, которых поддерживали бандитские шайки всевозможных абреков. Ситуация сложилась настолько серьезная, что было принято решение: отдыхающих немедленно эвакуировать. Как всегда, кто-то запаниковал, заплакал, запричитал, что не хватит, мол, мест, что нужно усилить охрану, что надо потребовать бронепоезд. И тогда на помощь растерявшемуся персоналу пришла Инесса. «Тихо! — перекрывая вопли и причитания, закричала она. — Без паники! Белые еще далеко. Пули и снаряды летят не в нашу сторону, так что нечего размазывать сопли! Комендант, прикажите отправить прежде всего женщин и детей. Мужчины поедут на вокзал последними. Замыкать колонну буду я! Для начала едем в Нальчик. А там посмотрим…»
До ближайшей большой остановки, которая была во Владикавказе, тащились четверо суток. Отдохнув денек во Владикавказе, горе-курортники двинулись дальше. До Нальчика все-таки добрались и даже неплохо провели там целый день: осмотрели город, побывали на собрании местных коммунистов, где Инесса долго и восторженно говорила о последней работе Ленина «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме». А ночью ей стало плохо. Так плохо, что утром пришлось отвезти в больницу.
Диагноз установили быстро: холера. Инесса то теряла сознание, то приходила в себя, извинялась, что с ней приходится возиться. От обезвоживания организма она сильно похудела. Потом начались судороги. Стал хриплым, а затем совсем пропал голос. Эпидемия холеры поразила тогда всю страну. Больные умирали десятками тысяч. Инесса сражалась двое суток. В полночь она в очередной раз потеряла сознание. Врачи делали все возможное — инъекции, капельницы, но утром ее не стало. В тот же час из Нальчика полетела телеграмма: «Вне всякой очереди. Москва. Совнарком. Ленину. Заболевшую холерой товарищ Инессу Арманд спасти не удалось тчк Кончилась 24 сентября тчк Тело перепроводим в Москву тчк».

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Москва встречала Инессу с нескрываемой печалью. От Казанского вокзала до Дома Союзов гроб с ее телом несли на руках. В газетах были напечатаны пространные некрологи с рассказом о жизни и деятельности покойной.
Делегаций к гробу шло множество. Но, что характерно, шли не только делегации, направленные райкомами или профкомами, — шли молоденькие девушки, шли старушки, шли искалеченные солдаты Первой мировой, шли рабочие Лефортовского района, где в молодые годы Инесса занималась пропагандистской работой.
Похороны состоялись 12 октября. Первым за колесницей шел человек, для которого эта утрата была невосполнимой, для которого это была не просто потеря друга, а потеря любимой женщины, без которой борьба не борьба и жизнь не жизнь. Ну кто теперь ему скажет: «Я бы и сейчас обошлась без поцелуев, и только бы видеть тебя, иногда говорить с тобой было бы радостью»? Кто, забыв о гордости, воскликнет на весь белый свет: «Расстались, расстались мы, дорогой, с тобой! И это так больно!»? Господи, как же ему было больно теперь! Шедшая неподалеку от Ленина Александра Коллонтай взглянула на Ильича, она была ошеломлена. «Ленин был потрясен, — написала она в тот же вечер в своем дневнике. — Когда мы шли за гробом Инессы, Ленина невозможно было узнать. Он шел с закрытыми глазами, и казалось, вот-вот упадет». (Поразительно, но через четыре года Коллонтай вернулась к этой записи и дополнила ее провидческими словами: «Смерть Инессы Арманд ускорила смерть Ленина: он, любя Инессу, не смог пережить ее ухода»)…
Кстати, сразу после кончины Ильича, когда еще не был решен вопрос о строительстве мавзолея, говорили, что Крупская предложила похоронить Ленина рядом с Инессой Арманд.