Недавно его имя было известно в узких кругах, и то с эпитетами — маргинальный, эпатажный. Выпускник актерского факультета Щуки и режиссерского курса ГИТИСа Владимир Епифанцев почти десятилетие занимался экспериментальной музыкой, кино, театром. Теперь он — положительный герой, а его роли в фильмах «Фартовый», «Живой» и в сериале «Двое из ларца» — невозможно не заметить. В обычной жизни Владимир тоже положительный герой. По крайней мере для своей супруги Насти и сына Гордея.

— В своих собственных постановках вы играли специфическую музыку, лили на сцену бутафорскую кровь, привязывали актрис к стульям, надевали на себя бычий череп… Это был жесткий андеграунд. И вдруг — фильм за фильмом, где вы классный парень, борец за справедливость. С чего такая метаморфоза?
 — Это просто работа и материальная независимость. Иначе бытовые проблемы могут разрушить тебя. Хотя я всегда наивно считал, что мое искусство принесет мне богатство, но раз денег оно не дало, пришлось зарабатывать в других местах. Вот в чем вся штука… Хотя в Интернете я по-прежнему очень популярен своими любительскими фильмами, где отрубают головы, звучат стихи Алины Витухновской и т. д. Все это абсолютно не имеет отношения к тому, что я сейчас играю в кино, поэтому среди поклонников моего андеграунда постоянно идет полемика. Кому-то кажется, будто я продался, а кому-то — что затаился. И те, и другие правы. Но в свободное время все же стараюсь заняться делом любимым.
— Каким именно?
 — Любимое — это делать что-то на компьютере: писать сценарии, сочинять музыку, монтировать кино. В общем, делать то, что я хочу. Я знаю, это возможно — угождать и тем, и другим, успевая охватывать несколько сфер деятельности. Еще в Щукинском училище одновременно с обычной программой, которую я всегда делал на «пять», я занимался своими, сугубо сокровенными вещами, идущими вразрез с системой, чем очень раздражал педагогов.
— Вам всегда нравилось раздражать, эпатировать окружающих?
 — Ну, самоцелью это не было. В школе я был рядовым хулиганом — с друзьями мы сбегали с уроков, курили, разрисовывали всякие стенды, девчонок хватали за разные места. Конечно, по поведению у меня был «неуд». А на уроках я сидел на задней парте и просто рисовал. Я не находил удовольствия ни в одном предмете, отчего в какой-то момент просто перестал въезжать во все это и начал получать сплошные «двойки». Конечно, учителей это раздражало. В общем, после 8-го класса мне пришлось уйти в школу рабочей молодежи и параллельно работать на заводе «Коммунар» токарем 3-го разряда.
— Неплохое начало для человека, впоследствии получившего два высших творческих образования!
 — На самом деле я всегда противился правилам и стереотипам. Мне нравилось все несуразное, безумное, как у Чехова, — «похожее на бред». Поэтому притягивал театр, так как я считал, что сценическая площадка — лучшее место для моих кошмарных наваждений. А на профессию мне было наплевать, и актером я стать не хотел. Зато хотелось делать открытия и удивлять ими окружающих. Этому я учился у своего отца. Папа мой был артистом (Георгий Епифанцев, снялся почти в 20 к/ф, среди которых «9 дней одного года», «Угрюм-река», «Сердце матери» и др. — «МКБ»). Но он был очень прямолинейным, не скрывал ни своих мыслей, ни намерений, говорил то, что думает, и легко мог послать на три буквы. Дважды послал так главу КГБ Семичастного, после чего стал запрещенным в кино. Но продолжал служить во МХАТе, пытался внедрять там свои идеи, написал пару пьес, по которым были поставлены спектакли на Малой сцене, сделал моноспектакль на себя и ездил с ним по стране. А потом решил стать полностью независимым и из театра ушел. Рисовал дома сюрреалистические картины, писал стихи, пил вино… Отец-то и подсказал мне репертуар для поступления в театральный — поэзию Самойлова и отрывок из «Тараса Бульбы», но участия в моей подготовке не принимал, считая, что со мной и так все в порядке.
— А вы сами-то как считали?
 — Мне казалось, что я сейчас приду — и все обрадуются. Но не тут-то было — два года меня не брали. Дело в том, что я очень экстравагантно выглядел — у меня были длинные волосы, заплетенные в косы, — следствие увлечения восточными единоборствами. Я носил китайскую одежду, иногда даже в метро ходил босиком — на мнение окружающих мне было плевать, а те, кто меня задевал, получали отпор. Видимо, моя внешняя агрессивность испугала приемную комиссию. Поэтому, когда на второй год я опять пришел в вызывающем виде, меня тут же с прослушивания и скинули. Тогда я в этот же день подстригся, прилично оделся, явился на прослушивание снова и мгновенно попал на конкурс, минуя все туры. Мое существо всегда бунтовало против правил, но тут правила игры пришлось принять.
— Сейчас вы опять отрастили непривычно длинные для себя волосы. Не для кино ли?
 — Да, и как раз для непривычной для зрителя роли. Из-за нее же я сейчас не занимаюсь спортом, только бегаю, поскольку в фильме «Дженерейшн Пи» по роману Виктора Пелевина играю застенчивого, интеллигентного человека в очочках — главного героя Вавилена Татарского. Перед тем как меня утвердили, я был очень сильно накачан: груда мышц — ни капли жира, шея — толще головы. Пелевин, посмотрев мою пробу, сказал: «Такому парню только на амбразуру, но сможет ли он сыграть проститутку?» В общем, не уверен был в моей кандидатуре. Но мне казалось, что я понимаю персонажа, поэтому я был упорен: делал множество домашних проб, снимал себя, предлагал разные варианты режиссеру и наконец убедил всех в том, что играть должен именно я. Скоро эти съемки закончатся, и к следующему фильму, который будет сниматься в ЮАР, я собираюсь опять вернуться в спортивную форму. Жду не дождусь, когда можно будет сбрить волосы и купить абонемент в тренажерный зал.
— Трудно представить, что вы — такой брутальный — в одной из ролей переодевались в женщину.
 — В спектакле «Калигула»? А чем это противоречит моей брутальности? Я и в жизни «переодеваюсь» в женщину. Не в прямом смысле — в женскую одежду, просто иногда бытовые ситуации заставляют вести себя, как женщина: впадать в истерику…
— … быть мягче?
 — Нет. Я не думаю, что женщины — мягкие существа, мужчины гораздо мягче. В этом-то и весь ужас. Но иногда приходится вести себя так, чтобы кого-то ранить, и, по-моему, это как раз очень по-женски.
— Долгое время вы были известны лишь специфической публике, теперь стали почти медийным лицом. Ловите кайф?
 — Пока я не чувствую популярности. Менты меня не отпускают, если останавливают мою машину. Меня вообще узнают редко — как к Чадову или Смольянинову, конечно, не кидаются.
— А наверное, хочется, чтобы вас окружили девчонки, просили автограф, заглядывали в глаза?
 — Нет, не хочется. Зачем? Раньше я рассматривал женщин в качестве персонажей моей творческой деятельности. Сейчас для меня существует только одна женщина — моя жена Настя, которую я очень люблю и которой мне более чем достаточно для вдохновения. К счастью, она мне интересна не как персонаж, а как часть меня, и без нее я просто не смогу дышать.
— Настя разделяет ваши идеи в искусстве?
 — Думаю, да, но делает вид, что нет. (Улыбается.) Это меня здорово стимулирует и при необходимости опускает на землю. Очень важно, когда есть такая женщина рядом. Не тупо восхищающаяся всем, что ты делаешь, а критикующая каждую секунду. Считаю, что это правильно, ведь помимо критики она дает мне очень правильные советы, да такие, что я рядом с ней порой выгляжу полным бездарем.
— А как вы познакомились? У необычных людей ведь и в любви все нетривиально…
 — Я всегда искал королеву — и внешне, и внутренне. Мне казалось, что рядом со мной должна быть только та, которая сама ощущает себя королевой и умеет себя преподнести. Но, увидев Настю (это было на спектакле студентов Щукинского училища), я поначалу отказался от идеи королевы. Она играла некрасивую девочку и была убедительна. Но все равно, она так мне понравилась, что я специально пошел посмотреть на нее за кулисы. К тому моменту она приоделась, подкрасилась, распустила волосы. Я увидел, насколько она на самом деле красива, и решил, что, наверное, с поклонниками у нее все давно уже схвачено. И все-таки при помощи моего друга, который просто за шкирку меня к ней подвел, каким-то чудом мы заговорили. И началось… Я сразу стал биться с ее ухажерами, просто всех отшвыривал от нее. Морду никому, конечно, не бил, но угрозы серьезные с моей стороны были. А потом еще долго пришлось отбиваться от своих поклонниц, которые мне звонили. Но я всем честно сказал, что общаться мы больше не будем, потому как у меня появилась любимая женщина. Просто я влюбился в Настю — и все!
— То есть вы классически потеряли голову?
 — Нет. Я долго пристраивался, адаптировался… Сразу у меня к ней не было совершенно никаких сексуальных желаний, и два месяца мы просто встречались. А потом, когда все произошло, я понял, что в моей жизни не было никого более сексуального и желанного, чем Настя. Вскоре мы поженились, и Настя родила мне ребенка. Из-за этого она на некоторое время выпала из профессии. А ведь она потрясная актриса с широким диапазоном, умеет быть и некрасивой, и суперзагадочной, и очень банальной, если этого требует образ. Но часто ее воспринимают однозначно, как модель — она ведь классическая блондинка с голубыми глазами и модельной внешностью. Режиссеры, продюсеры видят ее и говорят: «Извините, но нам нужна хорошая актриса». То есть им сразу кажется, что она ничего не умеет, а она умеет все! Даже осваивает технику ножевого боя, бокса и борьбы, мы вместе ходим в спортзал. Она страшно работоспособна! Я стараюсь ей всячески помочь, и в одном фильме нам уже удалось сняться вместе. Надеюсь, что в будущем у нас будет возможность играть в паре в серьезном кино — о такой партнерше можно только мечтать.
— В профессии вы за жену горой. А дома — не тиран ли, не деспот?
 — Мужчина более разумен в некоторых бытовых вещах, а женская необдуманность каких-то действий иногда приводит меня в ярость. И я могу быть тираном, но на пять минут, потому что в доме должен быть покой и разум. Поэтому все-таки я предпочитаю с женой находить общий язык, а конфликты делать поводом для юмора.
— А отчего чаще всего возникают семейные конфликты?
 — Муж и жена не должны постоянно друг от друга чего-то требовать, иначе это не жизнь. Я вот не требую от Насти быть домохозяйкой, готовить мне еду. Она этого не любит, не умеет, что меня вполне устраивает. Хотя сейчас ситуация меняется — она много готовит для ребенка, и мне что-то перепадает. Женщине нельзя, особенно взрослого мужчину, приспосабливать под себя, учить каким-то правилам, которые ему неприятны. Мне кажется, что в паре обоим нужно уметь подстраиваться и принимать то, что есть, если чувствуешь любовь, конечно. Я думаю, что те семьи, которые долго держатся, рано или поздно к такому пониманию приходят. Да и дети, конечно, сильный объединяющий момент.
— У вас ведь с Настей сын?
 — Да, Гордей, ему год и восемь. Он фантастическое существо, которое пока осваивается в этом мире. Но некоторые пристрастия у него уже есть: он очень любит путешествовать. Показывает на мою машину и просит, чтобы мы куда-то поехали. Куда — не важно, главное, чтобы была «движуха».
— Возвращаясь к вашей профессии: у вас есть приз фестиваля «Дух огня» за лучшую мужскую роль в «Фартовом», театральная премия «МК» за роль Калигулы, недавно вы получили «Белого слона» за роль второго плана в «Живом». Пора прибивать полку для «Оскаров»?
 — (Улыбается.) Это мама прибивает — она любит собирать мои награды, расставлять. Но, по-моему, это не очень интересно.
— Кем бы вы могли стать, если бы не пробились в актеры?
 — Врачом. Я лихо удаляю занозы, не боюсь крови, легко могу оказать любую первую медицинскую помощь. Меня постоянно преследуют эпилептики — в год я несколько раз вывожу случайных людей из припадка. Никогда не пройду мимо раненого. Однажды я увидел человека с практически перерубленной рукой. Я дико спешил, но в ближайшей аптеке купил жгут, перетянул ему руку, сверху вставил бумажку со временем перетяжки, вызвал «скорую помощь» и пошел дальше. В общем, эти вещи меня не пугают, и даже на профнавыке в институте я делал этюд — наблюдение за хирургической операцией, для чего несколько раз ходил в реальную больницу и смотрел, как режут людей. Все это так необычно, а мне нравится разгадывать тайны.
— Хотели бы сыграть известного исторического персонажа, личность?
 — Наверное, да. Например, Иисуса Христа.
— А где вас в ближайшее время можно увидеть?
 — (Иронизирует.) Можно увидеть меня идущим по улице, можно в супермаркете — покупающим памперсы, а можно за рулем — в пробке: «Эй, Фартовый!», или «Эй, второй из ларца!», или «Эй, Живой! Дай-ка закурить!» Пока не пошлю.