Архив

Семейные ценности

Редакции «МК» вслед за скандальными фото предлагается интервью с нареченным любовником певицы

Шоу-бизнес продолжает изощряться в пиаре. И уже непонятно, новые волны слухов вокруг той или иной популярной личности — это результат хорошей работы пиар-агентов или, наоборот, итог разорванных отношений между известной персоной и его доверенным лицом. К какой категории отнести предложенное «МК» Натальей Берег интервью с «любовником» Жасмин Андреем Гасаненко?

28 января 2002 03:00
1573
0

В стране, где 70 лет идеалом было поголовное равенство, не только ни о каком наследстве, но даже о родственниках непролетарского происхождения упоминать опасались. Дай бог оставить дочкам в приданое пару подушек и комплект постельного белья.
Но, несмотря на это, практически в любом доме среди старых вещей найдется милая сердцу безделушка, принадлежавшая когда-то прабабушке или деду.

Наталья Дурова: «Нашему роду больше шести веков»

 — История рода Дуровых очень древняя. Целую книгу можно написать. Дуровы и Свиньины, Дуровы и Толстые, Дуровы и Бородины. Наша история насчитывает 600 с лишним лет — это по отцовской линии. А по материнской, по роду Бородиных, еще больше. Среди ныне живущих Дуровых наш родственник — артист Лев Константинович Дуров.
Вот столик, за которым мы сидим, единственный в своем роде. Во-первых, он сделан из огромного пласта яшмы. Таких кусков больше нет. Все извели. Во-вторых, этот столик принадлежал когда-то знаменитой Надежде Андреевне Дуровой, моей трижды прабабушке, кавалерист-девице, героине Отечественной войны 1812 года. За этим столиком сам Александр Сергеевич Пушкин правил записки Надежды Андреевны. Кавалерист-девице принадлежал и этот игрушечный сервиз. Ведь Надежда Андреевна жила в имении с дядей, так как родители ее погибли. И вот как-то он привез ей из Австрии эту игрушку из саксонского фарфора. Она еще маленькой совсем была. Если вы приглядитесь повнимательнее, то заметите, что сервизик перебит немного. Мне бабушка разрешала с ним играть. Я «поила» из него свою собачку и сурка. Однажды папа это заметил и наказал и меня, и бабаню. Почему? Потому что чашечки, чайничек настолько малы, что животные их могли спокойно проглотить. Дедушка всегда больше заботился о животных, а не о вещах. Может быть, поэтому все эти гарнитуры так хорошо и сохранились. Вот в этой комнате два гарнитура стоит. Один принадлежал роду Дуровых, другой — Бородиных. Я думаю, когда меня не станет, из всего этого музей сделают.
Вот интересные вещицы. Это пасхальное яйцо император Николай II подарил деду. Он пришел на представление и поздравил его с праздником прямо в театре. Вообще наша семья дружила с императорской четой. Николай II подарил деду шкатулку с двойным дном. Хотя даже императору частенько приходилось выслушивать в свой адрес очень смешные, но в то же время острые репризы.
А вот чучело собачки. Она была знакома с Антоном Павловичем Чеховым. Звали ее Запятайка. Кстати, история про Каштанку не придуманная. Она случилась с Дуровым, когда он был молодым артистом. Дед действительно подобрал собачку и стал с ней работать. И как-то на представлении ее узнали прежние хозяева. Только в жизни история немного по-другому развивалась. Хозяева подали на Дурова в суд. Судья долго разбирался, кому отдать собачку, и в конце концов она осталась у деда.

Михаил Зеленский: «Я тоже „больной“ человек»

В доме ведущего программы «Вести-Москва» Михаила Зеленского семейные традиции берегут, а потому и к старинным вещам, перешедшим по наследству от бабушки и дедушки, относятся очень трепетно. В комнате Михаила мирно сосуществуют две разные эпохи. Компьютер на рабочем столе и старинная пишущая машинка на маленьком комоде в углу комнаты, неподалеку на полке — довоенный немецкий фотоаппарат с выдвижным объективом-гармошкой. А на лакированном платяном шкафу лежат три старинных вместительных чемодана. Коричневая кожа на них уже изрядно потерлась, отчего вид этих реликвий становится еще более таинственным…

 — Эти чемоданы еще в начале 50-х годов мой дедушка привез из Китая. Он всю жизнь был летчиком, прошел войну. Позже его и еще несколько человек отправили служить в КНР. Как я понимаю, они там учили наших «китайских собратьев» летать на советских самолетах, хотя сам дедушка почему-то очень не любит рассказывать об этом. А возвращался он оттуда, видимо, с подарками. Точно знаю, что в одном из этих чемоданов ехала ондатровая шуба, которая была куплена за несколько миллионов юаней для моей бабушки. Что было в других, сейчас сложно представить, но думаю, что они были полупустыми. Разве что галифе, сапоги да портупея — парадная форма офицера Советской Армии… С тех пор эти чемоданы всюду путешествуют с нами. Каждый раз, когда мы с папой переезжали из гарнизона в гарнизон, все вещи складывали в них, и наша семья отправлялась в следующий город.
Немецкая пишущая машинка и большой фотоаппарат — от бабушки. Во время войны она воевала в партизанском отряде в Смоленской области, попала в плен, их угнали в Германию. Знаю, что какое-то время она была там на строительных работах, потом работала горничной в одной богатой семье. Когда она оттуда уходила, хозяйка дома подарила ей этот фотоаппарат и печатную машинку. Кстати, они до сих пор в рабочем состоянии. Фотоаппаратом мы, конечно, не пользуемся, а вот на машинке я печатал все время, пока не купил себе компьютер. Единственное, очень сложно было искать для нее печатную ленту, поскольку сейчас таких уже не выпускают.
Еще одна реликвия — это маленький фотоаппарат. Первый фотоаппарат моего папы, подаренный ему родителями в 1956 году во время переезда в Туапсе. Он всю жизнь увлекается фотографией, хотя по профессии — врач.
Конечно, мне бы хотелось, чтобы все эти вещи со временем не исчезли, а передавались и дальше. По крайней мере, никогда в жизни мне не придет в голову продать их какому-нибудь коллекционеру. Это абсолютно точно — традиции нужно хранить. Вообще меня почему-то тянет к подобным вещам. Сейчас, например, собираюсь купить старый желтый «Фольксваген"-жук. Отреставрирую его и буду ездить. А современную машину не хочу — зачем? Она же неинтересная, штампованная. Как у всех. Я тут побывал в «Клубе любителей «жуков», у них там есть забавная конституция — «Права и обязанности «жуковедов». Если почитать этот документ, то можно понять, что люди эти немножко «больные». Наверное, какой-то сдвиг присутствует и у меня, если я хочу потратить на это деньги…

Оксана Фандера: «Дракон — как доказательство любви»

 — В каждом доме есть своя небезымянная реликвия, имеющая личную бородатую историю, обросшую всевозможными фактами и домыслами. Есть она и в нашей семье. Итак, давным-давно, задолго до моего рождения, моя мама Лариса Давыдовна, живя в славном городе Улан-Удэ, как-то зашла в местный музей, естественно, не одна, а в сопровождении своего кавалера. И там, среди прочих диковинок ее взгляд привлек старинный бронзовый подсвечник в виде великолепного дракона о трех головах, стоящего на своем хвосте. Мимо него невозможно было пройти. И вот чего не сделаешь ради любви — поклонник в доказательство своего истинного чувства выкрал ценность из музея и преподнес сей дар моей маме. А она уже много лет спустя передала «дракошу» мне. Эта вещица сопровождает меня всю жизнь, принося удачу. Но дракон редко бывает огнедышащим, то есть практически не служит по своему прямому назначению. Я его оберегаю и забочусь о нем. Наверное, поэтому у меня в доме ему комфортно.

Борис Хмельницкий: «Эти часы отцу вручала сама Крупская»

 — Наша семья жила на Дальнем Востоке. Папа, еще совсем молодой человек — ему исполнился 21 год, уже возглавлял пионерский лагерь. И в 1933-м году этот лагерь был признан лучшим в Советском Союзе. Тогда отца вызвали в Москву к Надежде Константиновне Крупской и наградили всякими грамотами и вот этими часами Павла Буре. На них написано: «Начальнику районного пионерского лагеря Алексею Григорьевичу Хмельницкому за хорошую оргвоспитательную работу». Помню, когда я видел маленьким эти часики и играл с ними, папа говорил: «Когда вырастешь, вот тогда будешь носить эти часы». Сейчас я их надеваю иногда. Они модные, настоящие механические часы. Не помню, чтобы они когда-нибудь ломались. Мне, кстати, недавно подарили часы фирмы Буре, сделанные в Швейцарии, современного дизайна, но с нашей механикой. Может, они и идут более точно, потому как технология усовершенствовалась, но в старых все натуральное, все настоящее, металл — так металл, никаких добавок, все ручной работы, и они мне нравятся больше новых. Папа умер, и часы перешли ко мне по наследству. Они же останутся моим детям. Вещь эта не продается. Даже за большие деньги я их не отдам, потому что они папины. Он всегда их носил, всю жизнь. Он работал начальником Домов офицеров гарнизонных, окружных — все время в культуре, и поэтому не случайно у нас дома собрались и музыкальные реликвии.
Когда война с Японией закончилась, папа в качестве трофеев из дворца императора Пуи в Маньчжурии (последнего императора Китая из маньчжурской династии Цин. — МКБ) привез коллекцию ружей, так как был охотник, снасти рыболовные и патефон фирмы «Телефунк» в кожаном чехле с набором пластинок Александра Вертинского и Петра Лещенко. Мне было пять лет, когда закончилась война. И с тех пор, да и потом, когда стал пионером, потом комсомольцем, я слушал пластинки Вертинского. Хотя он и не был запрещен, но это и не пропагандировалось. Как я узнал позже, сам Сталин любил Вертинского. Поэтому когда тот вернулся из эмиграции, он его, слава богу, оставил в живых. То, что потом я стал музыкантом, артистом, толчком к тому были эти песни. Еще с Володей Высоцким мы крутили эти старые пластинки, в Америке выпущенные, и звонили потом в семью Вертинских Маше или Насте, выясняя какое-нибудь малопонятное слово.

Алена Апина: «В наследство мне достался серебряный половник»

 — В юности, глядя на своих замужних одноклассниц, я больше всего боялась обабиться, говорить и думать о борщах, детях, семейных проблемах. Мне казалось, что настоящая артистка должна жить и рассуждать совсем иначе. Но мама моя понимала, что все эти мысли — лишь дань моей львиной, целеустремленной природе. Тогда я думала, что самое большое счастье — успех. Теперь, когда успеха в моей жизни достаточно, я понимаю, что счастья без семейных щей не бывает. И соглашаюсь с моей мамой, которая подарила мне на свадьбу дорогую вещь — серебряный половник. Он массивный, кое-где помятый, с затейливым вензелем какой-то неизвестной мне семьи. Наверное, когда-то им пользовалась какая-нибудь кухарка в богатом доме. Скорее всего дворянском, потому что вензель на ручке половника очень похож на родовой герб. Если рассмотреть ручку повнимательнее, то можно разглядеть с обратной стороны пробу, двуглавого орла, 1883 год, когда он был сделан. А вот название герба и название фабрики практически стерлись, поэтому выяснить, где этот половник был сделан, так и не удалось. Я им практически никогда не пользовалась. И не потому, что дорожила, как реликвией, а потому что черпать им в нашем с Иратовым доме было практически нечего. Должна признаться, что готовить борщи я так и не научилась. Но зато у нас с Сашей к домашней кухне отношение одинаковое. Мы предпочитаем поужинать в ресторане, если оба едем с работы, потому что это быстро и удобно. Кстати, и кухня нам нравится такая, в которой половник оказывается не у дел. По вечерам едим суши и японский супчик, чтобы насытиться, но не располнеть. А днем иногда балуем себя итальянской кухней. Иратов страстный поклонник спагетти. Однако, несмотря на это, мамин половник сохранился в нашем доме. И хоть мы переезжали сначала в квартиру, а из квартиры в дом, половник был всегда со мной. Думаю, что он дождется, когда вырастет моя дочка Ксюша, и будет подарком ей на свадьбу. Я хочу пожелать всем, чтобы в семьях все было полной чашей, как у нас все «полным половником».

Светлана Тома: «Если в доме есть камея, то будут рождаться только девочки»

 — У меня мало что осталось от моих предков. Но есть несколько дорогих сердцу вещиц. Вот, например, камея. Мама рассказывала, что она перешла к нам еще от прабабушки. И передавалась исключительно по женской линии. Прабабушка Фани передала бабушке (тоже Фани). Потом камею отдали младшей из дочерей, моей маме. А потом она уже перешла ко мне. Я свою бабушку практически не видела, потому что, когда она умерла, мне было всего 2 годика. Но мама мне рассказывала, что с этой камеей связана небольшая история. Оказывается, если ее передавать из поколения в поколение, то в роду будут рождаться только девочки. Так оно пока и получается. В маминой семье были все девочки, у меня родилась дочка, у моей дочки тоже дочка. Хорошо это или плохо, но мальчика пока у нас в роду не получается. Может быть, действительно из-за камеи? Я ее собираюсь передать своей внучке Маше. Если доживу до того момента, когда Маша станет мамой, то посмотрим, сбывается ли пророчество.
Еще у меня есть бабушкина шкатулка. Я ее очень люблю, пользуюсь ею. Она у меня стоит на комоде в спальне. Шкатулку, чтобы она сохраняла свой вид, время от времени протираю смесью из подсолнечного масла и уксуса.
Вот эта вещь очень интересная. Моя тетушка Сара жила в Брюсселе. И во время войны участвовала в Сопротивлении. Ее посадили. В общей сложности в тюрьме она провела около 10 лет. Сначала сидела в Бельгии, потом ее перевели в Румынию. У нее очень сложная судьба. Красивейшая женщина, а в тюрьме ее искалечили всю. Она была активисткой движения. И моталась по тюрьмам, пока советские войска ее не освободили. И вот когда она сидела, то сделала эту ленточку-закладку. Видите крохотную фигурку? Этого божка тетушка сделала из хлебного мякиша. Достала где-то краски, нарисовала на ленточке березку, и потом, когда кто-то освободился, передала как привет своим сестрам. И вот эта ленточка сначала была у тетушек, потом ее сохранила моя мама, а теперь и я.
А вот это часы мамы. Папа накопил денег и купил позолоченные часы. Они ходят. Но я их никуда не ношу — боюсь потерять. Ирина моя знает, что эти часики я передам ей по наследству. Их, конечно, можно было бы почистить, циферблатик обновить. Но я не хочу. Пусть такими останутся.
Подсвечник. Это единственная вещь, которая осталась от предков по папиной линии. Его семью раскулачили и сослали в воронежскую губернию, где они стали заниматься кожевенным делом. Ничего не оставили, чудом сохранили вот этот подсвечник. Он еще бабушке служил. Простой, латунный. А во время войны и с маминой стороны практически все пропало. Все ушло — драгоценности, мебель. Дом, в который они вернулись после войны, был разграблен. Вот осталось несколько вещиц, которые передаются только по женской линии. И они мне очень дороги.

Борис Моисеев: «Мама мне оставила ложку для снятия пенок»

 — Все знают, что родила меня мама в тюрьме, будучи политзаключенной. Поэтому никаких фамильных бриллиантов, золотых портсигаров или безделушек Фаберже мне в наследство от моих богатых предков не досталось. От зажиточного семейства Мойсес перешла ко мне только генетика, которой я горжусь. Наверное, оттуда и вкус в одежде, и тяга к красивым вещам, и умение вести себя в обществе, и внутренняя свобода, которая принесла мне во времена молодости много неприятностей, а теперь приносит успех. От моей мамочки осталось мне много воспоминаний, несколько фотографий и ложка для снятия пенок. Обычная алюминиевая ложка с дырками, которая была в каждом доме. При моей кочевой жизни, частых переездах с одной съемной квартиры на другую, из страны в страну, эта ложечка осталась со мной. С ней не связано ни одной истории кроме того, что у меня в жизни воровали все. Но никому бы не пришло в голову украсть простую копеечную ложку. А ложка эта не проста. Я очень люблю готовить себе и друзьям. Часто готовлю по маминым рецептам, которые навсегда остались в памяти вместе с секретами ее домашней кухни. И эта ложка напоминает мне маму. Я пользуюсь ею каждый день, который провожу дома. Пенки снимаю. С супа, с компота, с молока, и с жизни, как вы понимаете.

Юрий Саульский: «От всего, что указывало бы на наши корни, родители старались избавиться»

 — К сожалению, на ваш вопрос мне мало есть что ответить. Виной ли тому время, сложившаяся ситуация, когда приходилось стесняться своего происхождения, своих родных. Мои мать и отец из дворян. Раньше это тщательно в семье скрывалось, и от всего, что указывало бы на наши корни, родители старались избавиться. Мне, например, мой отец немного рассказывал о своей семье. Знал я, что он — сын могилевского вице-губернатора, как правовед закончил Московский университет и занимался адвокатской практикой. Воевал в Первую мировую в звании штабс-капитана, был начальником поезда Ее Величества императрицы Марии Федоровны. На фронте его ранило, и он попал в Вятку в госпиталь, где познакомился с семейством Скрябиных, композитором Николаем Михайловичем, братом известного большевика Вячеслава Михайловича (Молотова), на почве музыки. Николай и Вячеслав играли на скрипках, отец был пианист, вместе они музицировали. После такого знакомства отец, естественно, попал в Красную Армию. О судьбе его братьев я ничего не знал. Пока перед своей смертью мне младший дядька не рассказал и другую историю. Два его брата тоже воевали в империалистическую войну, но попали в Сибирь, где формировалась армия Колчака, и оба погибли. Отец мой тоже мог попасть в Омск, а не в Вятку, и тогда, наверное, его судьба сложилась бы по-другому.
Из реликвий практически ничего не осталось, кроме этих двух фотографий родственников со стороны матери. На этой, 1902 года, мой дед, Юрий Алексеевич Булгаков. Он закончил юридический факультет Петербургского университета, здесь он как раз в форме студента. Как видно по фотографии — настоящий денди. Человек с ясной дальнейшей перспективой, если бы не женитьба на артистке. В его кругах это очень подорвало его реноме. Он был чиновником по особым поручениям при саратовском генерал-губернаторе, а это путь к вице-губернаторству и вообще в любую престижную сторону, как бы мы сейчас сказали. Женившись на оперной певице, Анне Владимировне, обладавшей красивым голосом и выступавшей в совместных оперных спектаклях с Шаляпиным и Собиновым, дед стал начальником земской управы города Балашова. Мать его, которая изображена на следующей фотографии 1871 года, княгиня Софья Николаевна Трубецкая, по мужу Булгакова, не представляла себе, чтобы породнились дворяне с какой-то там плебейкой артисткой. Своего сына за то, что тот женился на моей бабушке, она лишила наследства и прокляла. Да и потом так никогда и не принимала мою бабушку у себя, а внуков, мою маму и моих дядей, привечала — в селе Трубецком, которое находилось на границе Тамбовской и Саратовской губерний. Село это сохранилось, и я все порываюсь туда съездить, было бы очень интересно на эти места посмотреть, но так пока и не удалось. Дед мой умер в 1922 году от сыпного тифа, когда голод был на Волге, и тогда вся его семья переехала к родственникам в Москву, в Газетный переулок, где я сейчас и живу.
Мой старший сын, живущий в Америке, Игорь Саульский (у нас он был известный клавишник, начинал «Машину времени» с Макаревичем еще в 10-м классе, играл у Леши Козлова в «Арсенале»), так вот он копался в библиотеках славистики в Нью-Йорке и обнаружил, что корни его семьи со стороны Трубецких восходят к хованским Рюриковичам. Я, конечно, держу свои старинные фотографии в квартире на самом видном месте. Все-таки какое-то родственное чувство сохраняется, хотя, повторяю, время, в которое мы жили, никак не способствовало сохранению этих традиций и реликвий.

Тамара Гвердцители: «Подсвечник не дает мне забыть о корнях»

 — Есть вещи, без которых просто не можешь жить. Не потому что не можешь дышать, а потому что они не дают забыть о твоих корнях — о том, кто ты и откуда. В нашей семье некоторые вещи хранятся и передаются из поколения в поколение еще со времен моей прабабушки княжны Марии Ильиничны. Есть, например, бронзовый подсвечник. Мы им очень дорожим. Я привезла его из Грузии, он нашей семье принадлежал еще до революции. Прабабушка говорила «до большевиков». «Это было до большевиков, а это — после большевиков». Когда ее спрашивали, а когда было лучше — «до» или «после» — она тактично отвечала: «До», потому что тогда я была моложе". Я хорошо ее помню. Невысокая, статная, волосы убраны назад, она надевала черное платье, перчатки гипюровые — они выглядели как новые, но лет им было, наверное, как минимум семьдесят — и выходила в город. Настоящая аристократка, образованная. Она очень любила русскую и грузинскую поэзию. Детям выдавала «французскую стипендию» — серебряный рубль за выученные стихотворения.
От Марии Ильиничны ее подсвечник перешел к матери моего отца — бабушке Тамаре, в честь которой меня и назвали, от нее — к отцу и моей маме, и ко мне.

Сильвестр Сталлоне — память о легендарных кулаках

В свое время Слай получил от прославленного боксера Мохаммеда Али ценный презент — боксерские перчатки. Али подарил их актеру после того, как увидел картину «Рокки».
"И хотя мы с Али не связаны никакими родственными связями, — говорит актер, — я почитаю его подарок как настоящую семейную реликвию. Признание такого великого человека многого стоит. В моей жизни бывали чернейшие периоды депрессии и пустоты, когда я терял веру в себя и в свое будущее, но стоило мне прикоснуться к этим перчаткам, как весь негатив куда-то улетучивался".

Изабелла Росселлини — кладбище воспоминаний

Нью-йоркская квартира знаменитой актрисы — настоящий семейный музей, в котором хранятся реликвии многих поколений. Дочь легендарной пары Ингрид Бергман-Роберто Росселлини, Изабелла с юных пор стала собирать домашнюю коллекцию. Сегодня она разместилась в специальной «черной комнате», в которую актриса наведывается на сеансы общения с душами родственников чуть ли не каждый день. В массивных платяных шкафах покоятся выходные платья ее матери и даже известный зимний комплект (меховая шапка и пальто с меховым воротником), в свое время наделавший много шуму среди голливудских модниц. Кстати, когда дети Изабеллы обнаружили эту ветошь, они предложили матери в срочном порядке похоронить ее на кладбище домашних животных, что было встречено Изабеллой крайне неодобрительно. Она считает, что все оберегаемые ею семейные реликвии наделены мощной душевной энергетикой, положительно влияющей на ход жизни самой Изабеллы и ее детей.
Но если фамильные драгоценности, библиотека раритетных книг, фотографии и одежда еще как-то подпадают под этикетку «семейная реликвия», то как быть с теми вещами, которые Изабелла оставляла себе на память после неудачных романов: недопитая бутылка виски «Джонни Уокер» с кусочком сгнившего черного лимона на дне — от ее возлюбленного Гэри Олдмена, пенсне бывшего мужа Мартина Скорсезе, чернильница Дэвида Линча?.. Интересно, какую энергетику излучают эти предметы?

Рутгер Хауэр — нож моряка

Актер никогда не расстается со старинным перочинным ножом, попавшим к нему по наследству от прадеда-мореплавателя. «Говорят, что этим скромным по виду оружием, — вспоминает Рутгер, — дедуля однажды спас себе жизнь, когда на него во время шторма рухнула мачта с парусом. Он прорезал себе ход в плотной материи да еще спас напарника, запутавшегося в тросах… Увы-увы, думаю, мой прадед был бы очень недоволен, когда б узнал, что его „боевым оружием“ его правнук нынче нарезает апельсины».

Джон Малкович — звоночек бедняка

У актера всегда при себе миниатюрный золотой колокольчик, который в свое время подарила ему бабушка. Она попросила своего внука всегда носить его с собой: «При каждом движении ты будешь слышать его звон, который будет напоминать тебе о том, что в мире много нищеты, горя, печали, и у тебя по большому счету нет повода для особого веселья».
«Мудрость бабушки была безгранична, — вспоминает актер. — Этот звоночек здорово вправлял мне мозги в самые головокружительные моменты жизни, помогал сохранять спокойствие и даже придавал моему выражению лица некую снисходительность. Я всегда помнил ее слова».

Микки Рурк — ценнейшее тряпье

Среди самых дорогих его сердцу вещей бывшая надежда Голливуда Микки Рурк называет… рваную майку своего погибшего от наркотиков друга Митча Джоунса. «Возможно, это излишняя сентиментальность, но я не могу справиться с ощущением того, что хранение этих обносков как-то особо влияет на мое настроение. Во-первых, я всегда знаю, чем заканчивается полный улет, и это знание довольно драматично, во-вторых, чувствую себя невероятно счастливым и невероятно живым, и это чувство окрыляет… Не думаю, что подобная реликвия вызовет схожую реакцию у моих будущих детей. Моя первая жена Дебра Уингер в своей время попыталась даже выбросить ее на помойку».