Пошлость, самое необъяснимое слово в русском языке, — вещь вообще-то довольно прибыльная. Безвкусные предметы лучше продаются — это замечено всеми производителями поддельных драгоценностей необъятных размеров и дешевых магнитофонов с подсветкой и ядовито-желтыми панелями. В поп-музыке подтверждений этой мысли — просто не счесть: там даже есть люди, для которых, кажется, наличие вкуса хоть в чем-то было бы упреком — достаточно поглядеть на какую-нибудь раскрашенную Агилеру или увидеть репортаж о Бритни Спирс с удавом на шее. Но это все мероприятия, так сказать, душевного свойства: в том смысле, что все происходит по простоте душевной, и никто сознательно не стремится кроить себе имидж, исходя из желания пользоваться пошлым и безвкусным материалом, — известно же, что любая поп-звезда, что наша, что ихняя, готова часами повествовать о своей утонченной натуре, о том, как ее любят люди и какое, в связи с этой любовью, высокое искусство их творчество представляет.

Другое дело — когда спекуляция сознательная: в наш постылый век постмодернизма это не такой уж редкий случай, хотя и не самый обычный для поп-культуры. Парадокс в том, что для того, чтобы быть сознательно безвкусным, потребно несколько больше ума, культуры и артистизма, чем их есть в среднем проекте, затеваемом шоу-бизнесом. Именно культура и вытягивает на поверхность явления, подобные берлинскому Palast Orchester и его вокалисту Максу Раабе.
Раабе вообще-то нехарактерная для своего жанра фигура, ибо параллельно своей работе в качестве вокалиста оркестра, исполняющего хиты 20—30-х годов прошлого века, он учился на оперного певца: он закончил Берлинскую консерваторию по классу вокала и даже участвовал в трех классических постановках. Однако такая карьера его не устраивала — он был излишне подвижным для нее человеком: снимался в кино, ходил в клубы, словом, вел светский образ жизни. Palast Orchester, первоначально задумывавшийся как доходное мероприятие по исполнению легких пьес в фойе всевозможных культурных заведений, предоставил ему необходимый антураж.
Ибо Palast Orchester играл музыку в высшей степени легкомысленную и лощеную — хиты эпохи Веймарской республики, которая предшествовала приходу к власти национал-социалистов и была мероприятием чрезвычайно декадентским: все эти кабаре, фокстроты и танго, заменявшие довоенной Европе джаз, являлись настоящей пародией на культуру и провоцировали манеры поведения, зафиксированные в привычках тогдашних кинозвезд — в первую очередь Марлен Дитрих. Это были привычки к изломанным жестам, неопределенной сексуальной ориентации и вообще всему, что было наиболее далеко от понятия «естественный»: вульгарная мода, скоротечная жизнь. Казалось, что у той эпохи мало найдется подражателей.
Однако Макс Раабе со товарищи удивительным образом попали в цель: исполняемые Palast Orchester песенки вмиг стали крайне популярны в Германии. Достаточно сказать, что мотив хита «Kein Schwein ruft mich an» («Почему мне ни одна свинья не звонит?») стал самым популярным музыкальным фрагментом из тех, что проигрывались в автоответчиках, а одна из компаний сотовой связи забила его в качестве звонка в продаваемые ею телефоны. Немцы, и так склонные ко всевозможной ностальгии, тут получили в свое распоряжение совершенно кристальный ее образец — ибо аутентичность Palast Orchester была даже не в музыке, а в самом духе — едва ли кто-нибудь, кроме самих немцев, сумел бы воспроизвести этот дух нелепой и обреченной жизни спустя более чем полвека с такой точностью.
Скоро Palast Orchester превратился в натуральный государственный институт: ибо он начал ежегодно праздновать свои дни рождения, на которые приходило столько народу, сколько не всегда ходит на футбольные матчи — так, на десятую годовщину коллектива собралось 17 000 человек. Следует заметить, что речь не идет о рок-группе или Майкле Джексоне — речь идет о нескольких человеках во фраках и единственной среди них женщине в вечернем платье, которые на традиционных инструментах исполняют короткие песенно-танцевальные номера. Правда, в последнее время эти номера все чаще стали представлять собой кавер-версии современных хитов — от Queen до все той же Бритни Спирс — разумеется, в соответствующей обработке. Собственно, последний релиз оркестра практически из них одних и состоит — Билли Джоел тут соседствует с Еurythmics, и даже самые ужасающие сочинения в истории современного шоу-бизнеса обретают некий вполне приемлемый вид и обаяние.
В принципе в этом нет ничего удивительного: ностальгия многое делает обаятельным. Кроме того, обработки есть обработки: джазовые варианты песен какого-нибудь Джона Леннона тоже имеют не свойственные оригиналу изобретательность и утонченность. Смысл, однако, в том, что мало кому придет ныне признавать за эпохой, которую воплощает Palast Orchester, какое-нибудь особенное обаяние — его там ровно столько же, сколько и в культуре современного Веймарской республике советского государства. Собственно, потому песни непосредственно той эпохи слушаются довольно вяло, а вся прелесть коллектива проявляется в исполнении тех самых кавер-версий — что-то такое из серии: «Ленинградские ковбои» встречаются с ансамблем имени Александрова.
Потому что Palast Orchester — это тот редкий случай, когда два отрицательных явления в сумме дают положительное: взявшись языком пошлости одного времени рассказывать пошлые истории времени другого, Макс Раабе сделал продукт крайне живой и в достаточной степени небанальный. В эпоху же шоу-бизнеса нынешнего, питающегося одними и теми же продуктами, небанальности оказывается достаточно, чтобы выделиться.