«Мне никогда не будет больше З9 лет, ни на один день!» — с отчаянным вызовом кидала она зрителям монолог Патрик Кэмпбелл из «Милого лжеца», и зал взрывался аплодисментами. А потом читала — много и без бумажки, пела — чудно и без «фанеры». Впрочем, было не важно, что и как она делала, — сам факт ее появления приводил советских людей в состояние экстаза и ступора одновременно. Мне повезло — я наблюдала лично это науке неизвестное явление. Стройная, в голубом обтягивающем платье-макси, в голубых же перчатках, с безупречно уложенной прической, она снова и снова бросала вызов самому богу времени Хроносу. А тот, казалось, задумчиво чесал затылок, не понимая, куда все-таки «прописать» сей дерзкий персонаж — к себе под бочок в райские кущи или оставить по месту жительства — в не самой богатой земле, среди не самых счастливых людей — как идеал возможно-невозможного, прекрасного эксперимента в отдельно взятой чертом напрокат стране…
Любовь Орлова. Звезда в высшем, голливудском понимании слова. Понятная на экране и недосягаемая в жизни. Требующая, как дорогая картина, обрамления, гигантских декораций и многотысячных массовок. Аплодисментов и оваций. Бодрый и жизнерадостный Символ Эпохи. Портреты в каждом доме — вместо икон, фильмы — вместо Евангелия, песни — вместо псалмов… Девушка Моей Мечты — читалось крупными буквами на прелестном лбу под белокурыми локонами. Когда она шла по улице Горького, незнакомые мужчины снимали шляпы и радостно улыбались. Женщины столбенели. Под Орлову, как выразились бы сейчас, «косила» практически вся сознательная лучшая половина страны — ее жакеты, стрижки, кофточки, туфли, макияж воспринимались дамами как прямое руководство к боевым действиям.
А снялась она, между прочим, всего в 17 картинах — не очень-то густо по нынешним меркам за сорок лет при муже-режиссере. Да, Григорий Александров сделал свою жену самой благополучной женщиной эпохи, женщиной, которая могла позволить себе буквально все. Кроме, наверное, простого женского счастья. Сто лет назад родилась Любовь Орлова.

Всегда считалось, что она родилась в Москве в интеллигентной семье. На самом деле Люба Орлова появилась на свет 11 февраля 1902 года по старому стилю под Звенигородом, в небольшой усадьбе матери — Евгении Николаевны Сухотиной, представительницы древнего дворянского рода. В дальнем родстве с Сухотиным был Лев Толстой, книга которого «Кавказский пленник» с дарственной надписью хранилась в доме Орловых. Кстати, у ее матери было 12 братьев и сестер… И мужа она выбрала себе «по росту» — Петр Федорович Орлов, чиновник военного ведомства, происходил от тверской ветви Рюриковичей… А от большевистского возмездия их семью спасло чудо — то, что Любин отец еще до революции проиграл все три своих имения в карты. Но до последних дней все темы, связанные с родителями и родственниками, у Орловой были в разряде «табу». Она слишком хорошо знала, чем можно заплатить в этой стране за кровь голубого цвета.
…Люба оказалась вторым ребенком — сестра Нонна была старше ее на шесть лет. Как и положено в настоящей дворянской семье, у Орловых царил культ музыки. Родители часто вместе музицировали. Играли в четыре руки, пели и соло, и дуэтом. Поэтому судьба девочек была определена с детства — их готовили в консерваторию, тем более что у обеих нашли незаурядные музыкальные способности. Родители видели Любу профессиональной пианисткой и в семь лет отдали ее в музыкальную школу. А еще она посещала хореографическую студию знаменитой Франчески Беаты, о чем никогда никому не рассказывала…

Родители дальновидно старались поддерживать полезные для будущей карьеры дочерей знакомства. Но с домом Шаляпина связь завязалась благодаря младшим, а не старшим Орловым. Нонна и Ирина Шаляпина учились в одной гимназии. И хотя Нонна была на два года старше, их сдружили общие интересы. А потом к подругам присоединились и Люба, и младшие Шаляпины. Драматург Иосиф Прут вспоминал:
«В особняке на Новинском бульваре (ныне улица Чайковского) давался детский бал. Федор Иванович имел обыкновение трижды в году устраивать для своих детей и их друзей воскресные утренники. Праздничный зал, яркие костюмы, музыка, веселье — все это завораживало собравшуюся детвору… Радушный хозяин дома, казавшийся нам таким огромным, приветствовал входящих своим громовым голосом. И вдруг в дверях показался… ангел. Весь в чем-то розовом, воздушном… Это была маленькая девочка, белокурые локоны спадали на ее плечи. Шаляпин поднял ее на руки…»
По легенде, именно в шаляпинском особняке Люба Орлова сделает свои первые шаги на сцене. Когда Шаляпину покажут оперетту «Грибной переполох», поставленную любительским детским театром, в которой Люба играла Редьку, тот поднимет ее на руки и произнесет пророческую фразу: «Эта девочка будет знаменитой актрисой!»

Счастливое детство со спектаклями и елками закончилось в 1917 году. Семья перебралась из Москвы, где они проводили каждую зиму на Патриарших прудах, в подмосковный Воскресенск, поближе к родственникам — сестре матери с семьей. Огород и сад выручал обе семьи в трудные времена. И еще — корова, которая давала молоко. Пятнадцатилетняя Люба возила его в Москву на продажу. Летом на тележке, зимой на санках она тащила тяжелые бидоны за несколько километров на станцию, втаскивала в тамбур поезда, в Москве разгружала и возила по домом. Иногда без лифта… Зимой приходилось ворочать холодные бидоны голыми руками… Следы этого трудового подвига остались на всю жизнь: Орлова всегда стеснялась своих рук, которые имели нездоровый вид…

В 1919 году, оправдывая надежды родителей, она поступает в консерваторию, в класс рояля. Сестра Нонна к тому времени уже вышла замуж и оставила надежды на музыкальную карьеру. Любе пришлось учиться «за двоих» на старшем отделении у педагога Карла Августовича Киппа. И заодно подрабатывать тапером в свободное от занятий время в кинотеатре «Унион», ставшем в советское время «Кинотеатром повторного фильма».
И не только. Еще студентка Орлова не гнушалась танцевать на эстраде: балет постепенно вытеснял из ее жизни все остальное. Тем более что по окончании консерватории она поступает на хореографическое отделение московского театрального техникума. После его окончания в 1926 году становится хористкой музыкальной студии при МХАТе.

Надо сказать, что ничто человеческое не было чуждо нашим классикам. И студию эту, впоследствии ставшую музыкальным театром, В. И. Немирович-Данченко создал специально для своей поздней любви — опереточной дивы, красавицы Ольги Баклановой, на которую, кстати, Орлова была весьма похожа. Но Бакланова решила продолжить свою карьеру в Голливуде, где и осталась в 1926 году. Чувствительный Немирович-Данченко впал в шок. Орлова же времени не теряет даром — она берет частные уроки актерской игры у педагога К. И. Колтубай и втайне от всех учит роль Периколы в одноименной оперетте Жака Оффенбаха. Когда Немирович-Данченко предлагает ей разучить какую-нибудь серьезную роль, у нее уже наготове Перикола…
Успех Орловой в этой роли стал просто ошеломляющим. Одна за другой пошли роли — Серполетта в «Корневильских колоколах», Герсилья в «Дочери мадам Анго», Жоржетта в «Соломенной шляпке»… Злые языки приписывали ей роман одновременно со старым и молодым Немировичами (Михаил Немирович-Данченко, сын прославленного режиссера, тогда руководил театром). Добрые языки пророчили скорую свадьбу с младшим. Самые близкие сомневались: во-первых, у Орловой в то время закрутился бурный роман с неким австрийским бизнесменом. Каждый вечер после спектакля он увозил актрису на своем роскошном «Мерседесе», а поздно ночью доставлял домой, а во-вторых… Орлова ведь уже была замужем.

Их знакомство произошло в театре. Кто-то из общих друзей после спектакля пригласил видного партийного чиновника Андрея Берзина за кулисы и познакомил с молодой актрисой. Они начали встречаться. 24-летнюю девушку толкнула на это, наверное, нужда… Вскоре положительный Берзин, возглавлявший отдел производственного кредитования в Наркомземе, знакомится с ее родителями, и они советуют дочери не тянуть со свадьбой. Та слушается и вскоре переезжает в квартиру мужа в Колпачном переулке.
Но карьера ее супруга закончилась, не успев толком начаться. В конце двадцатых годов Берзин был назначен заместителем наркома земледелия. Он сделал ставку на оппозицию — вступил в ее ряды и в конце концов потерял свободу. В 19З0 году его арестовали по знаменитому «делу Чаянова» (наркома земледелия) и приговорили к длительному тюремному заключению. После ареста мужа Орлова вернулась домой в Гагаринский переулок… О судьбе супруга она ничего не слышала в течение последующих шести лет.

Успеха на сцене ей уже было мало. Ее бесконечно манило кино. И вот как-то она решилась… Послушаем саму Любовь Петровну:
«Работа в театре не приносила мне полного удовлетворения, и я все время мечтала о кино. Я попыталась осуществить свою мечту, сняться в фильме, и отправилась на киностудию. Там попала в длинную очередь претенденток на роль в очередной картине. Наконец оказалась перед режиссером — человеком со взглядом решительным и суровым. Когда он поглядел на меня беспощадным профессиональным взором, я почувствовала себя как бы сплюснутой между предметными стеклами микроскопа.
— Что это у вас? — строго спросил режиссер, показывая на мой нос.
— Ро… родинка, — пролепетала я.
— Не годится! — решительно сказал режиссер.
— Но ведь… — попыталась я возразить. Однако он перебил меня:
— Знаю, знаю! Вы играете в театре, и родинка вам не мешает. Кино — это не театр. В кино мешает все. Это надо понимать!
Я поняла лишь одно: в кино мне не сниматься, а потому надо поскорее убраться из студии и больше здесь никогда не показываться. Я дала себе клятву именно так и поступить».
Но… Когда в 19 ЗЗ году режиссер Борис Юрцев пригласил ее на роль миссис Эллен Гутвуд в немом фильме «Любовь Алены» (этот фильм не сохранился), она тут же нарушила свою клятву. И потом еще раз — сыграв Грушеньку в «Петербургской ночи» по Достоевскому у Григория Рошаля и Веры Строевой. Оба фильма вышли на экраны в 19З4 году, но особой славы ей не принесли. Настоящая встреча с кино — и с судьбой! — была впереди.

На сегодняшний день существуют две версии знакомства Орловой и Александрова, соратника и друга Сергея Эйзенштейна, с которым они делали вместе «Броненосец Потемкин» и «Октябрь». Говорят, правда, их дружба носила несколько специфический характер… Тем не менее они расстались именно после «Веселых ребят»…
Итак, версия первая, официально-романтическая… Александров начал поиски актеров для своей новой комедии. На роль Кости Потехина быстро нашли солиста ленинградского мюзик-холла Леонида Утесова. На роль Анюты долго не могли найти актрису. И тут Николай Соколов, один из Кукрыниксов, сосватал ему Орлову:
— Все закрутилось в Абрамцеве, — вспоминал Соколов. — Кукрыниксы там оказались на отдыхе все втроем. Ходили, гуляли, расслаблялись, нежились на врубелевской лежанке, обедали в мамонтовской столовой.
И повстречали там Григория Александрова. Он в нас буквально вцепился: «Я снимаю новый фильм, будьте художниками на этой картине». Мы сценарий почитали. Бред. Пастух какой-то, джазисты. Вежливо отказались — мол, много работы. Но Гриша все время жаловался, что актрисы на главную роль нет. Нужна такая, чтобы и красавица была, как Мэри Пикфорд, и все умела — петь, танцевать и играть. Нас осенило: ведь мы такую знаем — Любовь Орлова, играет в Театре Станиславского и Немировича-Данченко. По возвращении в Москву сразу повели Александрова на представление «Периколы», где Орлова буквально блистала. По окончании спектакля он подбежал к нам и — на выдохе: «Иду вербовать».
А когда вернулся, только и бросил: «Ну, все получилось». И взгляд заискрился.
Покоренный режиссер пригласил актрису на следующий вечер в Большой театр на торжества, посвященные юбилею Л. В. Собинова. Вот как вспоминает об этом сам Александров (впрочем, не будем забывать, что Г. А. был большим мастером сочинять красивые байки, умалчивая о невыгодных ему фактах):
«Во время концерта, в котором участвовали все тогдашние оперные знаменитости, я острил и предавался воспоминаниям… И на банкете продолжал азартно рассказывать ей о задуманных озорных сценах будущего нашего фильма „Веселые ребята“. Она с ужасом… слушала. Я говорил и говорил, потому что на мое предложение сниматься она не сказала „нет“.
Кончился банкет, мы вышли на улицу и до рассвета бродили по Москве… В конце концов она согласилась сниматься в моем фильме, но прежде спросила:
— Я чувствую, что мы часто будем спорить. Это не помешает работе?
Я и сам это чувствовал, но что мне оставалось делать? Я, конечно же, произнес расхожую мудрость:
— В спорах рождается истина».
Версия неофициальная не столь красива. По ней инициатором этого знакомства была сама Орлова. Она пришла на киностудию и предложила себя на роль Анюты. Кинопробы Александрову совсем не понравились. Но актриса не сдалась. Она вовлекла в свои «военные действия» близкую знакомую — режиссера студии документальных фильмов, которая хорошо знала Александрова. Та пригласила режиссера к себе на чашку чая. Как бы случайно в тот вечер зашла к ней и Орлова. Хозяйке «понадобилось» срочно уйти, и парочка осталась наедине. Через несколько дней после этой встречи роль Анюты принадлежала Орловой.
А роль «крестной матери» сыграла… Фаина Раневская, которая относилась к Орловой очень трогательно. Они познакомились на «Мосфильме», когда Раневская снималась в «Пышке» — это был ее первый фильм. Орлова, очень хороша собой, тоже появилась на студии и спросила у нее совета: «Как мне быть: навсегда уйти из театра и ехать на съемки фильма „Веселые ребята“ или остаться в театре?» И Раневская ответила не раздумывая: «Снимайтесь в кино, пусть как можно больше людей увидят, какая вы роскошная. Вас будут боготворить!» И Орлова воскликнула: «Спасибо, вы моя добрая фея!» На что Раневская отпарировала весьма неожиданно: «Скорее уж я добрый фей»…

«Веселые ребята» снимались летом 19З4 года в Гаграх. Южная природа способствовала бурному роману, которому не мешало наличие рядом жены режиссера и маленького сына. Кстати, первая супруга Г. А. была его однофамилицей — актриса Ольга Александрова. А сына он назвал в честь американского актера Дугласа Фербенкса, которого просто боготворил. Правда, Дуглас Александров не разделял этого обожания и, став взрослым, предпочел сменить имя на Василий…
А Орлову тогда в Гагры сопровождал все тот же «муж-иностранец» — так думали окружающие. К тому же и оператор Владимир Нилсен тоже влюбился в актрису. Казалось, она влюбляла в себя всех мужчин в радиусе ста метров. Но все-таки сама явно всем предпочитала Александрова. И вскоре стала полноправной хозяйкой на площадке. Г. А. даже менял на ходу сценарий, вписывая для возлюбленной все новые и новые эпизоды.
Например, такой. По сценарию Леонид Утесов должен был укротить разъяренного быка, вскочив тому на спину. Взглянув на огромное животное, Утесов сказал: «Это не моя специальность». Эпизод переписали для Орловой, и она храбро забралась по лестнице на спину быка. Села задом наперед — чтобы ухватиться за хвост. Бык ее, конечно, сбросил, и она очень ушиблась — потом почти месяц провела в больнице… Когда затем журналисты спрашивали, зачем она так рисковала, Любовь Петровна отвечала: «Считала, что моя находка поможет комедии. И еще — меня просил об этом Александров. А тогда я бы прыгнула с седьмого этажа по его просьбе».

Осенью 1934 года фильм был окончательно завершен. И… категорически запрещен к показу отделом пропаганды ЦК ВКП (б). Картина была названа «хулиганствующей» и «контрреволюционной». Но начальник главного управления культуры Б. Шумяцкий вступился за картину и написал письмо Сталину, чтобы тот лично решил ее судьбу. Вождь после просмотра выразился так: «Посмотрел, точно в отпуске побывал…»
И «Веселые ребята» вышли на всесоюзный экран в немыслимом количестве — 5737 копий! Картину даже послали на фестиваль в Венецию, где она поразила своей искрометностью западных зрителей — там фильм назвали «Москва смеется».
После премьеры «Веселых ребят» Орлова просыпается знаменитой. В 1935 году ей было присвоено звание заслуженного деятеля искусств РСФСР — Сталин лично распорядился об этом. А на банкете, последовавшем после награждения, вождь захотел с ней побеседовать. И тогда же спросил, нет ли у нее просьбы. Пообещал выполнить любую. Орлова попросила… не машину, не дачу, не квартиру… А узнать о судьбе арестованного мужа — Андрея Берзина. Сталин был удивлен, но виду не подал. Спустя некоторое время ее пригласили на Лубянку и сообщили, что муж жив и находится в одном из северных лагерей. Если она пожелает, то может с ним воссоединиться в лагере. Орлова не пошла по стопам декабристок — по размышлении она пожелала воссоединиться с Александровым, и не в лагере, а в московском загсе…
Судьба же Андрея Берзина сложилась не очень счастливо — в конце 40-х его выпустили на свободу. Но в Москву приехать не разрешили. Он уехал к матери в Литву и прожил недолго, умер от рака — роковой болезни и для самой Орловой, и для всех близких к ней людей.

Любовь Петровна любила рассказывать, как появилось название фильма «Волга-Волга»:
— Григорий Васильевич и Чаплин дружат уже более тридцати лет. Катались они однажды на лодке по Тихому океану и запели нашу «Волга, Волга, мать родная…» И Чаплин пошутил: «Вы должны непременно снять фильм «Волга-Волга».
Прошло несколько лет, и Александров сделал картину с предложенным Чаплином названием.
Так ли это было на самом деле — останется теперь тайной.
Кстати, эта комедия произвела впечатление даже… на Рузвельта. В 1942 году Сталин послал копию фильма президенту США. Тот не понял, почему именно эту комедию прислал советский руководитель, и, подумав, приказал перевести все слова песни — может, разгадка там? Прокрутили фильм еще раз и особое внимание обратили на слова песни:
Америка России
Подарила теплоход.
С носа пар, колеса сзади,
И ужасно, и ужасно,
И ужасно тихий ход…
«Вот теперь ясно, — будто бы воскликнул Рузвельт. — Сталин упрекает нас за тихий ход, за то, что мы до сих пор не открываем второй фронт!»

Конец 30-х годов — время подлинного триумфа Орловой. В «Цирке» (19З6) она сыграла Марион Диксон — кстати, ее имя звучит как парафраз Марлен Дитрих. Кстати! Говорят, с этой немецкой звездой у Александрова случился короткий и бурный роман — еще до встречи с Орловой, во время его зарубежных вояжей. Спустя много лет Орлова и Дитрих встретятся в Москве, будут долго разговаривать, станут переписываться, но подругами так и не сделаются. Похоже, что Орлова не только инстинктивно ревновала к давнишней сопернице, но как образцовая советская женщина просто не понимала и не принимала ее свободу мысли и поведения, смелую власть над мужчинами, гражданскую принципиальность, европейскую образованность. И хотя они были весьма похожи, и хотя цилиндр в «Веселых ребятах» перекочевал явно из «Голубого ангела», дружбы не получилось. Даже когда Орлову снимали в одной компании с Дитрих, она никогда не становилась с ней рядом. А на полученных снимках потом всегда ее вырезала…
Съемки «Цирка» были достаточно сложными. Александров выверял каждый миллиметр ракурса, ставил ее роль как танец… И актриса исполняла его совершенно естественно. Когда, например, снимали знаменитую сцену на пушке, металл орудия и блестки на трико актрисы под светом мощных ламп раскалились чуть ли не докрасна. Но на «Мосфильме» была введена строжайшая экономия пленки, за которой следили люди в штатском, поэтому Орлова спела куплеты и не дожидаясь лестницы, свалилась в страховочную сеть. Потом трико с нее снимали… в травмопункте вместе с обожженной кожей… «Актриса не имеет права на слово «не могу», — считала Любовь Петровна.
…На экране она легко парила над ареной на полумесяце. На самом деле… Вот что вспоминала сама Любовь Петровна: «Меня закрепили на маленьком велосипедном сиденье, крутили всю смену, восемь часов. Докрутили до того, что я была больна дня три морской болезнью».
На самом деле все было гораздо драматичнее. Она с юности страдала «болезнью Миньера». Яркий свет, нервные встряски, кружения вызывали у нее у нее самую болезненную реакцию — головокружение, рвоту, физическое бессилие. Так было и в тот раз. Но актриса всегда улыбалась и бодро делала свое дело.
Фаина Раневская вспоминала:
«Она умела делать то, чего не мог никто, кроме нее. Помните знаменитый эпизод из «Цирка» — Марион Диксон танцует? Площадка — дуло пушки. Высота — страшно сказать, а мне, всю жизнь боявшейся высоты, оттого и запомнилась эта цифра — 4 метра, а диаметр площадки — 75 сантиметров. И здесь — та же легкость, изящество, чувство свободы и улыбка — уникальная улыбка Орловой. Эта улыбка не была формой, она была существом Любочки, светом ее души. Я спросила ее как-то: «Любочка, в чем секрет вашей молодости?» — «Я никогда никому не завидовала и всем хотела добра». — «Я тоже никому не завидовала и хотела добра», — сказала я почти гневно. «Может, были иные причины…» — робко начала она. Вдумайтесь: ведь в этом секрет феномена Орловой — хотела добра».
Кстати, из пушки «в небо» уходила не сама актриса, а ее дублерша. А орудие это для циркового номера придумали в 30-е годы молодые харьковские инженеры. Вера Буслаева и выступала с этим аттракционом по всей стране. Орлова была готова к самостоятельному «полету» и очень хотела совершить его сама. Но конструкторы, дирекция и сам супруг-режиссер, опасаясь за ее здоровье, воспротивились. В небо вылетела дублерша Вера Буслаева.

В фильме ее чернокожего сына сыграл Джеймс Паттерсон, ставший впоследствии моряком, поэтом, литератором… Его отец, негр-москвич, выпускник театрального колледжа, Ллойд Паттерсон ставил Любови Петровне английский акцент и хорошее произношение. Любовь Петровна подолгу беседовала с ним, внимательно вслушиваясь в его речь. А в эпизоде, когда Марион Диксон напевает: «Щирака стьрана мая ратнайа…», прямо за кадром в студии Паттерсон-старший подсказывал, как это произносить с нужным акцентом.
Спустя годы, закончив мореходку и литинститут, Джеймс Паттерсон посвятит Орловой следующие строчки:
Вы простите, что по малолетству
Я не по-актерски поступал
И не вовремя да и не к месту
Я на киносъемках засыпал…
Ваше мастерство и человечность
были совершенны без прикрас,
Потому и замерцала вечность
в глубине рассветных Ваших глаз.

«Цирк», как ни странно, тоже нелегко пробился на экраны страны. Сначала в картине увидели разврат и порок. И не кто иной, как большой знаток предмета Лаврентий Павлович Берия.
«Ну что же, дарагой, — сказал Берия Большакову, тогдашнему министру кинематографии после просмотра — все члены ЦК пришли к единодушному мнению. Эту ПОРНОГРАФИЮ нельзя показывать народу. А с вами — тобой и Александровым — я буду разбираться в своем ведомстве».
Говорят, именно после этой встречи Большаков поседел… Оказывается, на Берию произвела огромное впечатление сцена, где народная артистка СССР, кавалер орденов Ленина и Красного Знамени, лауреат Сталинской премии, всесоюзная любимица и, что более значимо, личная любимица товарища Сталина, совершая непристойные телодвижения, танцует на пушке, одетая в коротенькое платьице, с открытыми ногами, на которых вызывающе поблескивают эротичные колготки. Большаков онемел. Его мучил только один вопрос: смотрел ли фильм Сталин?
Прошло два дня. Большаков и Александров, как говорится, приготовили узелки. Наконец в квартире Большакова зазвенел телефон. На проводе был сам Сталин… «Слушай, Большаков, — сказал Сталин, — хорошее кино делает для народа твой Александров!.. Мне очень понравилось. Думаю, что и членам Политбюро ваш с Александровым „Цирк“ также понравится…»
Еще через два дня фильм вышел на экраны страны, а эпизод с танцующей на пушке Орловой стал у членов Политбюро любимым. После триумфальной премьеры, пожимая Большакову руку, Берия, интимно приблизившись, сказал: «Это не порнография, это — любовь!..»
Народный фольклор приписывает главному поклоннику актрисы еще одно веское замечание. Как известно, Сталин смотрел все фильмы с ее участием и однажды во время приема упрекнул Александрова: «Почему моя любимая артистка так плохо выглядит — похудела вроде?» Любовь Петровна пошутила: «Да вот, Григорий Васильич замучил — съемки да съемки». — «Ну, — сказал тогда игриво Сталин, — если вы так будете мучить такую актрису, как Любовь Петровна, мы вас расстреляем…»
Александров, говорят, опять не спал всю ночь. А на следующий день Сталин позвонил и как ни в чем не бывало предложил режиссеру подумать над новым фильмом.

Ошеломляющий успех принес актрисе все атрибуты сладкой жизни: роскошную квартиру и частые приглашения на всевозможные застолья. Причем на диетах она отнюдь не сидела. В те годы пронесся и другой, куда более устрашающий для ее репутации слух — Орлова пьет. И не только в компании, но и в одиночку. Говорят, «завязать» помог ей супруг — пригрозил самым страшным — загубленной карьерой. Пить Орлова прекратила. Но вскоре разразился другой скандал — финансовый.
Летом 19З8 года супруги решили построить себе дачу во Внукове — на западный манер. Строительство стоило немалых денег, и Орлова зачастила с «чесом» по стране, требуя немыслимые гонорары — порядка 3 тысяч рублей. И зачастую их получала. В то время как ее концертная ставка была 750 рублей. А вот Одесская филармония оказалась принципиальной и отказалась. Находчивая Орлова договорилась напрямую с председателем месткома филармонии. За восемь концертов ей должны были заплатить 24 тысячи рублей. Но история дошла до ЦК и попала в печать. 10 июня в газете «Советское искусство» вышла статья под названием «Недостойное поведение», после которой Александров обил все высокие пороги, чтобы выгородить жену. Ему это еле удалось…
Видимо, эта история многому научила актрису. Она стала щепетильно педантичной в финансовых вопросах. Глеб Скороходов вспоминал, как однажды ей за выступление недоплатили и она написала заявление: «Вы мне заплатили 15 рублей, а ведь народной артистке СССР полагается еще 7.50 — пятьдесят процентов за мастерство. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы мне выплатили эту разницу». Для нее были важны и эти деньги. Она стала очень пунктуальным человеком — хранила все бумажки-квитанции. И всегда могла наглядно продемонстрировать, сколько, где и за что ей платили. «Никогда чужих денег в руки не брала, — обижалась она. — Я получаю свою ставку, и не больше».

Двухэтажная каменная, роскошная даже по тем временам дача во Внукове поражала воображение. По сути это была вилла — с огромным участком, настоящим лесом. Григорий Васильевич придумал эмблему дома — сердце — и повесил ее в холле. Гостей особенно поражала большая белая каменная вставка в холле, которую все принимали за киноэкран. Но это было «полотно» для картины, о которой мечтал Александров. Он хотел, чтобы художник там воспроизвел сюжет «Похищения Европы» — бык и на нем Любовь Петровна. А свою спальню (у супругов всегда были разные комнаты) она убрала своими руками. Сама сшила занавески, подобрала покрывало, обтянула мебель шелком белого цвета с зелеными листочками и розовыми цветочками. Кстати, часто ей не нравилось то, что предлагали костюмеры, и она доводила до ума свои наряды — собственноручно обивала туфли шелком и делала шляпки. И очень любила на вопрос иностранных корреспондентов о ее драгоценностях демонстрировать — в духе эпохи — поршневое кольцо с номером, которое ей подарили на Челябинском тракторном заводе: «12 314 штук — от стахановцев отдела поршневых колец литейного цеха…»

«Золушка» — так должна была называться эта картина. Прокат уже заготовил рекламные духи с этим же названием. Но вождю не понравилось. И Сталин прислал на выбор Александрову двенадцать приемлемых, на его взгляд, названий будущей картины. Александрову пришлось выбрать «Светлый путь».
Если перед съемками «Волги-Волги» Орлова, вживаясь в образ письмоносицы Стрелки, в течение нескольких дней разносила почту по домам, то перед съемками «Светлого пути» ей пришлось три месяца осваивать премудрости ткацкого дела у станка на Глуховском хлопчатобумажном комбинате. Причем под руководством однофамилицы — стахановки Ольги Орловой. Она ей потом скажет: «Приходи, если не получится в кино. Будешь толковым мастером». Тренируясь, актриса без устали вязала ткацкие узелки — каждую свободную минуту… И дома, используя бахрому скатертей и занавесок, и в общественных местах — в ее сумке всегда наготове был моток ниток…
Кстати, как ни странно, «Светлый путь» Сталину потом совсем не приглянулся. Но и возражений не вызвал — такая была индифферентная реакция у вождя. А на приеме в Кремле он сказал Александрову: «Мы вас ценим за смелость, а этой картиной вы нам хотели угодить, угодить начальству». И потом добавил: «А угождением угодить нельзя. Вот Иисус Христос — всем хотел угодить. Когда били его по левой щеке — подставлял правую. Его распяли. Если бы мы угождали нашим врагам — нас бы давно всех распяли. Надо бороться. Товарищ Александров раньше показывал нам. как он умеет бороться, а теперь — как он умеет угождать. Я терпеть не могу, когда приходят творческие работники и говорят: „Товарищ Сталин, подскажите, а на какую тему творить?“ Как будто хотят чтобы на них надели уздечку и вели по правильному пути. Вот когда художник сделает свое дело — мы скажем, правильно это или нет. А подсказывать — только мешать. Интересно, согласен ли со мной товарищ Александров?»
Товарищ Александров был согласен «целиком и полностью».

Обласканность властью достигла своего апогея в 1941 году. За участие в двух фильмах — «Волга-Волга» и «Светлый путь» — Орлова становится лауреатом Сталинской премии. Но война смешала все планы творческой пары. Она застала их в Риге, откуда Орлова и Александров трое суток под бомбежкой добирались сначала до Минска, а потом до Москвы. Александров сразу же записался в отряд противовоздушной обороны и дежурил на крышах. Он снял тогда «Боевой киносборник» № 4, в котором Орлова была ведущей.
Звездная пара покидает Москву и отправляется в Алма-Ату на поезде, набитом интеллектуальной и творческой элитой — артистами, писателями, учеными… Потом Орлова напишет об этом периоде шутливую поэму… Она ездит с концертными фронтовыми бригадами, поет на улицах Сталинграда… Мало кто знает, что Орлова имела во время войны звание полковника — в отличие от «рядовой» Марлен Дитрих. И могла выступать в военной форме. Но не желала.
Затем — Баку, где Александров становится директором и художественным руководителем местной киностудии. Там он снимает фильм «Одна семья», который на экраны так и не вышел — приемная комиссия решила, что «фильм слабо отражает борьбу советского народа с немецкими оккупантами…»
Это был серьезный удар по самолюбию режиссера. Но он реабилитировал себя через несколько лет — в 1946 году, сняв на студии «Баррандов» в Чехословакии комедию «Весна». В ней, как помните, Орлова сыграла две роли — ученой Никитиной и актрисы Шатровой. Кстати, за эту роль в 1947 году на фестивале в Венеции актриса получила специальный приз…

У нее была идея фикс — внешность. Она объявила личную и непримиримую войну времени. В отличие от других актрис, не боящихся выглядеть на экране пожилыми и некрасивыми, она неустанно боролась с возрастом. Вся страна знала, что ее утро начинается с сорокаминутной разминки у балетного станка.
На самом деле, по свидетельствам очевидцев, в жизни Орлова вовсе не блистала нечеловеческой красотой — маленького роста, худощавая, даже невзрачная. Если она была без грима, то выглядела неважно — у нее был не очень хороший цвет лица. Красавицей ее сделал супруг — заставил вставить фарфоровые зубы и покрасил в белый цвет волосы — a la Марлен Дитрих.
Тем не менее именно Орлова привнесла в наше кино поистине голливудские стандарты: рост 1 метр 58 сантиметров, талия — 43 сантиметра. У нее хранился дома ремешок для талии, который был все время впору.
Киномэтр, снимая ее, разглаживал светом все морщины. Но этого было мало. Одной из первых она стала делать пластические операции, всевозможные «шелушения», что тщательно скрывала… Из своих поездок за границу привозила не только редкие туфли на прозрачных каблуках, но и специальный крем для рук и лица. Руки стали ее проблемой — суставы болели, распухали… Поэтому ее часто можно было видеть в перчатках.
В последние годы, бывая на людях, участвуя в съемках или концертах, она постоянно смотрела на часы — и больше полутора часов никому не дарила. Быстро, как Золушка, убегала. Одному журналисту удалось увидеть ее в это «запрещенное» время. Он был поражен проступившим беспощадным ликом старости. Волшебный крем молодости давал, увы, кратковременный эффект…
Тем не менее… Ей было далеко за шестьдесят, а когда она выходила на сцену, в зале нарастал явный гул, в котором слышалось: «Сколько ей лет?» Никто не верил… Да и толком тогда не знал.
Сама Любовь Петровна свой возраст никогда не афишировала. Фаина Раневская как-то сетовала: «Одна я такая идиотка. Когда впервые выдавали паспорта и можно было назвать любой год рождения — документов никто не спрашивал, — скостила себе только три года, что провела на „курортах“! А Любочка — сразу десять». Когда в 1972 году ей исполнилось 70 лет, ни в одной из статей не упоминался ее возраст — такова была просьба актрисы…

Окна ее квартиры всегда были задернуты плотными портьерами — светобоязнь. Еще одна напасть из тех же времен — бессонница, которой она страдала до конца жизни…
Она никогда не носила дома халатов. Супруги спали в разных комнатах и обращались друг к другу всегда исключительно на «вы». Даже в домашних записочках это «вы» сохранялось. При этом Александров звал ее дома Чарли. Она его — Спенсером. Так отразился образ великого Чаплина в их быту.
Некоторым такая семейная жизнь напоминала союз двух деловых партнеров. Завидовали — врали, что она летает в Париж, только чтобы купить перчатки. Или какие-то деликатесы. Другие видели в них идеальную пару. Вместе сорок лет без расставаний — не шутка. На людях они не ссорились. Только однажды она выразила вслух свое недовольство мужем. Собираясь на дачу, тот забыл взять ее сумочку. «Гриша, вы жопа», — сказала тогда Орлова…
Из квартиры на Большой Бронной на дачу попал круглый туалетный столик Любови Петровны со специальной выемкой для косметики (ее любимыми духами были «Карвен») и овальным зеркалом. На нем всегда стояла фотография спальни, где ее рукой было написано: «С каким нетерпением, Гришечка, я жду вас в своем углу. Люба».
О них никогда почему-то не сплетничали. Может, причиной была их обоюдная холодность? Кстати, ни в одном фильме ее героиня ни с кем не целуется. В этом смысле отсутствие детей выглядело у нее чем-то логичным и закономерным. К ним она относилась с прохладцей, держала дистанцию. Но когда в 36-м году выступала по радио в поддержку проекта закона о матери и ребенке и об абортах, то, сказав то, что от нее ждала партия — о большой пользе абортов, — в завершение заявила: «…Мне самой хочется ребенка, и я его непременно буду иметь!»
Не получилось. Однажды на даче, в дружеской компании, авиаконструктор Микулин, крепко выпив, вдруг посетовал, что, мол, такая великолепная женщина и не познала радостей материнства. Всех передернуло. А Орлова как ни в чем не бывало рассмеялась: «Познала, вполне познала, одного Гриши как младенца мне вот как хватит!»
… Спустя много лет, когда Александрова спрашивали журналисты, почему у них не было детей, он отвечал неизменное: «Сначала она не хотела, потом не могла».
При этом измен (явных) не наблюдалось ни с той, ни с другой стороны. Она мечтала быть звездой. Он сделал для нее это. Они были нужны друг другу. Однажды, когда Г. А. поднимался с ней вместе в самолет, им сказали: «Проходите, товарищ Орлова. Проходите, товарищ Орлов!»
Новый год они всегда встречали только вдвоем — выходили на улицу, к огромной украшенной елке. Там поздравляли друг друга, пили в 12 часов шампанское и возвращались в теплую дачу. Это была многолетняя традиция. А 27-го числа каждого месяца поздравляли друг друга — дарили цветы и подарки. В этот день они познакомились…

Однако она была реалисткой. И ясно понимала, что ее время в кино заканчивается. А одной светской жизни — даже такой блестящей, с ежегодными поездками за рубеж, с близкой дружбой таких корифеев, как Чарли Чаплин, Пабло Пикассо, Федерико Феллини, — ей не хватало. Орлова решает вернуться в театр. Александров максимально смягчает ей этот переход, пригласив вторым режиссером на «Весну» Ирину Анисимову-Вульф из Театра им. Моссовета, а партнерами — Плятта и Раневскую. В 1955 году Орлова дебютировала на сцене в роли Джесси Смит в спектакле «Русский вопрос» по пьесе К. Симонова.
Ростислав Плятт вспоминал: «Сначала в „Русском вопросе“ Симонова она играла по-киношному, отдельными кадрами. Но скоро органично вписалась в наш ансамбль.
Ее любили все. Никакой „звездности“, чванства, привередливости примадонны не было у Любови Петровны и в помине. Свое плохое настроение или, скажем, раздраженность, упаси бог, чтобы она выплеснула на кого-нибудь. Наоборот, Любовь Петровна была действительно и по праву „звездой“, причем не холодной. Знаете, как говорят, „холодный блеск далеких звезд“. Это не про нее. Она светилась радостью, красотой, весельем и счастьем, и этот ее свет бесконечно радовал и согревал людей».
И потом почти всегда она играла именно таких ярких иностранок. Всего ею было сыграно семь ролей. В театр, славящийся обилием звездных имен, стали ходить «на Орлову».

Тем временем с треском провалился очередной фильм Александрова — «Русский сувенир», в котором она сыграла Варвару Комарову. В «Крокодиле» даже появился фельетон, посвященный фильму: «Это и есть специфика?». Нападки подхватили другие газеты. Друзья режиссера выступили с открытым письмом в его защиту.
Александров долго не мог решиться на новый фильм. В конце концов в начале 70-х он решился на «Скворца и Лиру» — историю о судьбе двух советских разведчиков, их роли сыграли супруги. Орловой было 72 года…
«Скворец и Лира» не прибавил ей лавров. Скорее наоборот. «Добрые» коллеги еще в процессе съемок обозвали этот проект «Склероз и климакс». Увы… По сценарию в одном из эпизодов уже пожилая звезда появилась… в подвенечном платье. Все были в шоке. Но актриса потребовала, чтобы вместо ее рук, которых она всегда стеснялась, в кадре появлялись руки двадцатилетней девушки. Желание звезды — закон. И молоденькая дублерша, сидя под столом, жестикулировала поднятыми руками, якобы принадлежащими героине фильма. Но все старания были напрасны: художественный совет киностудии счел фильм слабым и вовсе запретил к показу. Говорят, после этой картины Орлова всерьез поссорилась с супругом…
В это время Джеймс Паттерсон часто посещал ее дачу. Потом он напишет:
«Помню и нашу последнюю встречу. Там же, во Внукове. Мы говорили о творчестве. Любовь Петровна заметила, что, мол, хорошо писателям. То, что было написано раньше, можно дополнить, изменить и напечатать в новом варианте. Она задумалась. Я сказал, что видел все фильмы с ее участием, но не думаю, чтобы там нужно было что-то переделывать. Любовь Петровна улыбнулась, помолчала, а затем ответила: «Если бы можно было сыграть все заново, я много сыграла бы по-другому…»
Возможно, неудача с этим фильмом сказалась на ее здоровье. Вскоре у нее начались страшные боли в почках. Орлова ушла из театра — она тяжко заболела…

В январе 1975 года она внезапно потеряла сознание. Ее тут же отвезли в больницу, Орлова считала, что у нее камни в почках. Однако диагноз был гораздо серьезнее — рак поджелудочной железы. Врачи обнаружили метастазы и рассказали об этом Александрову. Но он попросил ничего не говорить жене: «Пусть думает, что у нее камни». Врачи даже для убедительности вручили актрисе якобы ее камни. На самом деле их извлекли во время операции у другого больного. «Странно, что у меня такой маленький шов», — удивлялась после операции Орлова…
Когда она почувствовала себя лучше, то даже попросила привезти в палату балетный станок, у которого привыкла начинать каждый свой день. Александров привез станок, и она по полтора часа ежедневно занималась гимнастикой. Стонала от боли, плакала, но продолжала…
В больнице она заметила, что у нее изменился цвет лица. Тут же позвонила племяннице, чтобы она привезла ей губную попаду и кофточку другого цвета.
И в то же время… «Абсолютно не боюсь умирать. Я устала жить», — как-то сказала она знакомой, пришедшей навестить ее в больницу. И потом добавила, что прекрасно знает, ЧТО у нее на самом деле.
…Ночью 23 января 1975 года в роскошной квартире на Большой Бронной раздался телефонный звонок из кремлевской больницы:
— Гриша, что же вы не приезжаете ко мне? Приезжайте, я жду.
Александров лихорадочно оделся, вызвал шофера и помчался к жене. Через сорок минут он был у ее постели. «Как вы долго…» — увидев его, с упреком сказала она. Это были ее последние слова… Больше она не приходила в сознание. По признанию Г. А., это был единственный ее упрек за всю совместную жизнь…
Через три дня она скончалась. И в день ее рождения — 29 января по старому стилю — состоялись ее похороны. Прощание прошло в Театре Моссовета. В гробу, установленном на сцене, лежала маленькая старая женщина, не имеющая ничего общего с портретом красавицы на заднике сцены. «Неужели это наша Любочка?» — удивлялись коллеги. А поклонники лица умершей актрисы так и не увидели — муж распорядился не открывать гроб на кладбище.

Александров проживет еще восемь с половиной лет после смерти жены. Через год он похоронит сына и оформит брак с его вдовой — фотокорреспондентом Галиной. Говорят, что Любовь Петровна при жизни не пускала ее на порог своего дома…
В 1983 году вместе с режиссером Еленой Михайловой он сделал документальный фильм «Любовь Орлова». 16 декабря 1983 года в возрасте 80 лет Александров скончался. Вдова не разрешит похоронить его в одной могиле с Любовью Петровной. Галина станет полновластной хозяйкой и московской квартиры, и внуковской дачи, но ненадолго: вскоре она умрет — тоже от рака. Сейчас дача принадлежит сыну Дугласа и Галины, Григорию Александрову-внуку. Он женат на француженке, живет в Париже, снимает научно-популярные фильмы, изредка заезжая в Москву их печатать.
…В квартире на Большой Бронной какое-то время жила внучатая племянница Григория Александрова Татьяна Корягина. Она же с матерью Галиной Корягиной унаследовала изумительные платья, в основном с люрексом и блестками. Их перешьют школьнице Тане для фигурного катания. А знаменитые «драгоценности» Орловой… Они окажутся бижутерией — останутся только две маленькие бриллиантовые и две жемчужные сережки…

В их роду три Нонны. Родная сестра Орловой — Нонна Петровна Голикова. Ее племянница — Нонна Сергеевна, и внучатая племянница — Нонна Юрьевна. Правда, последнюю родные называют почему-то Машей. Мы встретились с племянницей Любови Петровны Орловой на даче во Внукове. Маленький, занесенный снегом домик. Калитка без звонка. Нет злобной собаки, как у соседей. Фонарик над крылечком. Толкаем дверь — не заперто. Первыми нас встретили три толстые кошки. Две пестрые и одна черная. Когда нас увидела Нонна Сергеевна, то очень удивилась: «Ну, девки, даете! По такой темноте ходите! Садитесь. Устали небось?».
— Нонна Сергеевна, как складывались отношения между Любовью Петровной и вашей мамой?
 — Прекрасно складывались. Мама была старше Любови Петровны на два или три года. Любовь Петровна ее очень любила, исполняла любые ее желания. К примеру, мама захотела корову: ей сказали, что парное молоко очень полезно для слабых легких. И Люба купила маме корову, Дочку.
— Вы часто виделись с Орловой?
 — Я с ней жила до замужества. Почему? Вы ведь отдаете своих деток бабушке? Вот и меня мама отдала. Так мы и жили: бабушка, дед, Люба и я. Бабушка всю жизнь прожила с младшей дочкой, или она с ней. Меня воспитывала в основном бабушка. Любе было некогда. Она работала как вол.
— Как она к вам относилась?
 — Прекрасно. Никогда на меня не ругалась. Только один раз. За то, что я мечтала пойти учиться на врача, но не пошла: у меня были уже свои дети, за ними нужно было ухаживать. А так Любовь Петровна считала меня своей дочкой. Помню, она часто повторяла: «Зачем мне дети, когда ты у меня есть».
— Нонна Сергеевна, кто был хозяйкой в доме — бабушка или Любовь Петровна?
 — Конечно, бабушка заправляла. Она и готовила, и стирала, и в магазин ходила. Любовь Петровна ее слушалась. У нас в доме никто никогда не ругался. Правда, когда бабушке стало много лет, у Орловой появилась домработница…
— Надя?
 — Кажется, да. А вы ее знаете? Она еще жива? Так вот. Бабушка очень обижалась, что от ее услуг отказались. Она все хотела для Любы делать сама. Поэтому иногда возникали такие маленькие домашние трения.
— Какой дочерью была Любовь Петровна?
 — Отличной. Я еще такой второй дочери ни у кого не видела. Что бы они оба ни захотели — бабушка или дедушка, это тут же беспрекословно исполнялось. Она покупала все: от носков и нижнего белья до обуви и пальто. Люба и строительство дачи затеяла, чтобы их вывозить на свежий воздух. Она старалась заработать для семьи деньги. Всегда.
— У Любови Петровны было два мужа. Какой из них вам больше нравился?
 — Каждый по-своему. Хотя, наверное, Андрей Каспарович (Берзин. — Авт.) был моим самым любимым дядей. Когда Люба вышла за него замуж, мы все вместе из Гагаринского переулка переехали к нему в Колпачный, возле Покровских ворот. Помню, у Андрея Каспаровича была огромная квартира. К примеру, в одной из комнат, метров в 60, Люба и еще две ее знакомые занимались танцами с приходящим учителем. Берзин был прекрасным человеком. Почему-то мне запомнилось, как они с Любовью Петровной играли в крокет. Мы приезжали в Воскресенск всей семьей: я, еще совсем маленькая — лет пяти или шести, мама с отцом, Люба с Андреем и мой крестный. Все такие молодые, веселые. И играли так шумно, задорно — до сих пор улыбаюсь, как вспоминаю.
— Вас крестили. Значит, кто-то в вашей семье был верующим?
 — Бабушка. Мы с ней в церковь ходили. Люба тоже ходила, но редко. Как-то мы пошли втроем, на Пасху. Церковь была рядом, в том же переулке. Крестный ход, море людей. И мы с бабушкой в этой толпе Любу потеряли. Переволновались жутко. Боялись, что ее затолкают. Потом она нашлась, и мы все вместе счастливые отправились домой. Хотя в сталинские времена с «пережитками прошлого» боролись, в нашей семье все равно и яйца всегда красили, и куличи пекли вкусные, а на Рождество обязательно елку наряжали. Даже в войну.
— Говорят, что за Андрея Берзина Орлова вышла замуж не по любви, а по расчету.
 — Не знаю. У них были очень хорошие, теплые отношения. Случилось так, что его сначала посадили в тюрьму, потом выпустили. Потом опять посадили, опять выпустили. И так несколько раз.
— Действительно ли Любовь Петровна говорила со Сталиным о судьбе своего первого мужа?
 — Нет, это все легенды. Бабушка боялась, чтобы Любу саму не посадили. Поэтому умоляла не влезать во все эти дела. Мы с бабушкой к Андрею Каспаровичу сами в тюрьму ходили, передачи носили. Его же потом, после войны, выпустили насовсем. Умирать. У него был рак. У меня тогда уже дети в школу ходили, когда он к нам сюда на дачу приехал. Не к Любе, а к нам. Два дня побыл и уехал на родину, к сестре, под Ригу.
— Любовь Петровна знала, что ее первого мужа освободили?
 — Да. Но они не встречались. Вы понимаете, тогда время не такое было. А мы позднее с мужем и детьми ездили в те края отдыхать. Я нашла кладбище и могилку «Берзин А. К.». Не знаю: он, не он там лежал. Не у кого спросить было.
— Почему вашу дочь Нонну Машей называют?
 — Когда я была беременная, говорила маме: «Мам, не знаю, как назвать ребеночка». А у меня уже Вася был. Ну мне мама и сказала: «Есть Васька, пусть будет и Машка». А муж, когда пошел записывать, подумал, что две Нонны есть, пусть будет и третья. Для ровного счета. Вот так она и получилась Нонна-Маша.
— Как на самом деле Орлова познакомилась с Александровым? Ведь говорят, что она специально его влюбила в себя, чтобы получить роль в кино?
 — Ничего подобного. Она играла в театре и ни о чем понятия не имела. А Григорий Васильевич подбирал актрису для «Веселых ребят». И ему, не помню кто, посоветовал пойти в театр. Он пришел, посмотрел и решил, что Орлова подходит. Начались разговоры-переговоры. Как-то раз он к нам пришел с парикмахером Любу перекрашивать. У нее темно-русые волосы были, а Гриша решил сделать из нее блондинку. Как сейчас помню, мы уже переехали обратно в Гагаринский переулок, парикмахер Любу перекрашивает, а я реву. Так жалко. Мне казалось, что ее портят.
— Сколько вам тогда лет было?
 — Лет четырнадцать, наверное.
— В вашем доме был какой-то особенный распорядок дня?
 — Нет. Но обедать садились обязательно все вместе. У нас такой большой стол был. Когда мы жили еще с Андреем, вместе кушать не всегда получалось: он с работы то раньше, то позже приходил. Но все равно старались соблюсти эту традицию.
— Когда вы выходили замуж, Любовь Петровна справила вам приданое?
 — Да вы что? Какое там приданое! Есть нечего. Да и свадьбы как таковой не было. Мы пошли гулять, увидели загс, зашли и расписались. А Люба потом нам сделала праздничный обед, пригласила своего аккомпаниатора Льва Николаевича. Мама, папа были, и все. Очень тяжелое время, ничего не было. Я помню, как-то стояла ночь за ситцем, а в это время умер дедушка.
— Сейчас ходит много слухов, что и брак с Александровым у Орловой был фиктивным. Григория Васильевича даже обвиняют в гомосексуальных связях.
 — Полнейший бред. Это были два любящих человека. Они необыкновенно любили друг друга. Особенно Люба, это просто какая-то фантастическая любовь была…
— А то, что они друг друга на «вы» называли?
 — Ну и что? Обычная дань уважения. Люба с Гришей так решили. Поэтому у них не так часто и гости бывали — им хватало друг друга. Новый год — только вдвоем. Стол накроют — и на улицу. Независимо от того, где они отмечали — на даче или в квартире. Конечно, и близкие люди бывали. Но, повторюсь, это была настоящая любовь. Когда Люба заболела, Гриша целыми днями у нее сидел. Мы с ним дежурили. День я, день Гриша. До самой ее смерти.
— Любовь Петровна догадывалась о своей болезни?
 — Догадывалась. Но эта тема не затрагивалась. Она не говорила, и мы тоже.
— Как она выглядела в последнее время?
 — Всегда причесана. Последние недели три, наверное, Люба уже не вставала с постели. А так гуляла. Мой сын приезжал, и мы с ней выходили на улицу. Там же, в Кунцевской больнице, колоссальная территория была… Когда Любу хоронили, очень много народу пришло. Сегодня трудно себе представить, как ее любили.
— Поклонники Орлову сильно одолевали?
 — Ой, они меня только недавно в покое оставили. Наверное, старые совсем стали. Сюда на дачу приезжали толпы. Были две особенные, дежурили день и ночь. Выезжая из ворот дачи, Любе даже приходилось ложиться на пол машины, чтобы они ее не заметили. Когда Люба умерла, они на меня переключились. Просто до бешенства доводили.
— После смерти Любови Петровны вы бывали у нее на даче?
 — Нет. Меня больше туда не пускали. Григорий Васильевич же женился, и Галька меня не пустила. У меня есть только портрет Любочки в карандаше. Я не знаю, кто его нарисовал. Этот рисунок мне принесла соседка, она его на помойке нашла.
Марлен Дитрих в письмах к Орловой сетовала, что когда она умрет, ее выбросят на помойку. «Неужели и я так буду писать?» — спрашивала Любовь Петровнаѕ

ИРИНА КАРТАШЕВА,
актриса Театра им. Моссовета:
— Для нас она была настоящей звездой в полном смысле слова, из числа тех, далеких, зарубежных, о которых мы только читали в книжках, слушали по радио и смотрели в кино и по телевидению. Очаровательная женщина, очень элегантная. Интеллигентный, порядочный и добрый человек. В театре она никогда не вовлекалась ни в какие закулисные истории и интриги… Она была выше этого и стояла в стороне. Она была не то что высокомерной… Просто была для нас человеком другого мира. Она стояла все-таки немножко в стороне. Особняком.
Сначала она сыграла у нас в «Русском вопросе» Симонова. Потом ее долго не было видно, потом она стала Лиззи Маккей в пьесе Сартра. Кстати, мой муж, артист Михаил Погоржельский, играл с ней в «Лиззи Маккей» ее возлюбленного, и они были в очень хороших отношениях. Она очень нежно относилась к моему мужу.
Потом играла в «Сомов и другие» по Горькому. Затем в «Милом лжеце» и «Странной миссис Сэвидж». Она очень хорошо играла Сэвидж — нежной, хрупкой, беззащитной.
С партнерами работала доброжелательно, точно придерживаясь рисунка роли. И если кто-то нарушал этот рисунок, она даже терялась. Но проблем с памятью у нее не было…
Орлова была очень коммуникабельной… Умела общаться. Мы смотрели раскрыв рот — как потрясающе она выглядит. Мы никогда не знали точно, сколько ей лет. Знали, что много. Но она была вечной женственностью — такой нашей Марлен Дитрих. И секретами своей молодости не делилась.
Очень любила хорошо одеться. Если видела красивую тряпочку, то всегда обращала внимание. Помню, у меня была модная стеганая юбка, — она, увидев ее, воскликнула: «Ой, Ирочка, пойдите сюда, покажите, что за прелесть!» Она была женщиной от и до. И ушла из театра, лишь когда заболела…

ИРИНА СОКОЛОВА,
актриса Театра им. Моссовета:
— Получилось так, что однажды, в 60-м году, Орлова не вернулась вовремя из Америки, и у нас отменили два спектакля «Лиззи Маккей». А в то время были большие строгости в Управлении культуры. Три спектакля отменить не могли — надо было платить неустойку. И вот мне дали две репетиции, чтобы ввестись на роль Лиззи Маккей, французской проститутки. Почему мне? Потому что Ирина Сергеевна Вульф, которая ставила этот спектакль, разрешила мне присутствовать на всех репетициях. Она сказала: «Я не назначаю вас официально во втором составе, но сидите — может быть, когда-нибудь получится, что вы сыграете». Так я сыграла Лиззи Маккей Сартра — сначала в филиале, а потом на большой сцене.
И вот возвращается из Америки Любовь Петровна. После спектакля я вошла в гримерную — там и лежал огромный букет цветов от нее с нежной трогательной запиской: «Спасибо большое, что вы выручили театр и меня…»
И мы с ней стали очень дружны, у нас завязались более близкие отношения. Когда она уезжала, всегда предупреждала: «Имейте в виду, Ирочка, я на той неделе уезжаю, и все спектакли в этом месяце ваши».
А потом через много лет мы с ней встретились в спектакле «Странная миссис Сэвидж». Тогда она была очень травмирована неприятностями в кино — на экран не пустили «Скворец и Лира». Мы часто после спектакля возвращались с ней вместе домой — и я, и она жили на площади Пушкина. И она мне доверяла свои горести.
Все мы, актеры, очень полюбили ее, подружились. Никакой «звездной болезнью» она никогда не болела. А была настоящей звездой. Удивительно тонкий, чуткий человек… Часто после спектакля предлагала: «Давайте останемся, посидим, выпьем, поговорим…» Так и было — кто что принесет на стол, с тем и сидим ночью…
Никакой особенной диеты у нее не было. Она всегда говорила: «Господи, как я жалею, что не съела в свое время все пирожки, которые хотела съесть!» Она ведь себя все время берегла. И очень жалела об этом. И в последнее время ни в чем себя не ограничивала. У нас на столе ничего особенного не было — но она ела абсолютно все.
Она не говорила с нами о своих пластических операциях. Но мы все знали. И видели: это было сделано замечательно, с чувством меры, которое тогда у хирургов еще было.

ГЕННАДИЙ БОРТНИКОВ,
артист Театра им. Моссовета:
— С Любовью Петровной Орловой я познакомился еще школьником, когда пришел на спектакль «Лиззи Маккей» по знаменитой пьесе Жан-Поля Сартра. Там она играла главную роль, и для меня было совершенно поразительно, что Орлова играет роль проститутки. Кстати, в подлиннике у Сартра пьеса называлась «Респектабельная проститутка». Зрители, как и я, были шокированы и с любопытством наблюдали за любимой актрисой и за похождениями ее героини. Меня поразило ее обаяние. И тогда же я получил от нее очень трогательный автограф на ее фотографии.
Не думал, что судьба нас сведет еще раз. Но так получилось, что, окончив мхатовское училище, я попал в Театр Моссовета. И Любовь Орлова в числе первых обратила на меня внимание. И вот у меня премьера в театре — она приходит и дарит мне, молодому парню, шикарную темно-пунцовую розу и поздравляет. Меня поразил ее демократизм, ее отношение к коллегам. И я тут же признался ей, что еще мальчишкой познакомился с ней и она дала мне автограф. Так завязалась наша дружба.
…У нее было особое отношение к Сталину, и она пользовалась своим обаянием, чтобы манкировать его приглашения. Редчайший случай, чтобы Орлову можно было увидеть в Кремлевском Дворце на приеме… Она не любила ходить «в люди», не любила излишнего внимания к себе… Тем более что ее первый муж был репрессирован. Мне она говорила, что Сталин к ней относился «очень любезно». Но мне рассказали… Когда она узнала, что он в мучениях ушел из жизни, то отреагировала очень жестко: «Это злая собака умерла».
А я был для нее хулиганом — пользуясь старым знакомством. Она говорила: «Гена, мы с вами Рыжие. Мы развлекаем толпу на вечеринках». Каждый раз, когда разгоралось веселье, мы выходили и танцевали с ней рок-н-ролл. Был случай на гастролях в Югославии. Мы пришли на правительственный прием. А начальство задерживалось. Столы накрыты для фуршета, звучит музыка. Мы с Орловой по полрюмочки коньяка хлопнули «для сугрева» и пошли развлекать толпу — стали вальсировать, подтанцовывать… И тут подошли охранники: «А вы не рано стали пить?» Тут я возмутился: «А вы знаете, с кем вы говорите? Это величайшая суперзвезда Любовь Орлова!» Они смутились, ушли. А потом наш посол похвалил: «Молодцы, выручили. А то все засохли бы, как мухи»…
Вместе с Любовью Петровной мы выходили на сцену только в спектакле «Концерт», который поставил Завадский. Наши гримерные были рядом — она стучала: «Геночка, не пора ли нам идти?» Я выбегал, брал ее под ручку, и мы шли на сцену. Тут маленькая тайна… У Любови Петровны было страдание — болезнь вестибулярного аппарата. Ей было очень трудно пройти коридор по прямой линии. Я всегда провожал ее на сцену под ручку. На ходу мы обменивались какими-то репликами. Я доставлял ее за кулисы. Объявляли ее номер, она выходила.
И вот однажды мы почти уже дошли, и она вдруг говорит, что забыла свой текст. Я судорожно начинаю вспоминать… Тоже не помню. А тетрадочка осталась в гримерной. Я советую ей прочитать до половины, поставить точку, шикарно улыбнуться и уйти со сцены. Чтоб только не показать публике, что половину стихотворения Орлова забыла. Так она и поступила — действительно, половину стиха прочитала, мило улыбнулась и ушла. Я же так переволновался, что выхожу на сцену, читаю знаменитые стихи Пушкина — и тоже путаю текст! А она за кулисами переживает. Надо понять ее человечность: «Гена, это я виновата, это я сорвала вам…»
Когда Марлен Дитрих приезжала в Советский Союз в середине 60-х годов, я был на ее первом концерте. И Орлова тоже. Ее сразу пригласили в администраторскую — она не любила пощипывание толпы. «Я не хочу, чтобы была трескотня», — сказала она и вошла в зал, когда концерт уже начался. После концерта они встретились. У них состоялся разговор, но контакта, кажется, не получилось. Может быть, Любови Петровне не понравилось ее высокомерие? Может, какие-то высказывания о нашей стране… Они встречались затем во Франции. Любовь Петровна говорила мне, что Марлен Дитрих прислала ей в одном из писем стихи…
— Как они вам, Любовь Петровна?
— Вы знаете, Гена, неужели я когда-нибудь буду писать так, как Марлен Дитрих?
А та писала, что, когда умрет, ее тело выбросят на помойку…
Мне лично она говорила, что у нее не было ни одной пластической операции. Только «шелушение» кожи, которое она делала во Франции. А вот с руками у нее была трагедия. Суставы болели, стали увеличиваться, выглядели неэстетично. И она вынуждена была часто пользоваться перчатками. А Александров пустил шутку, что Любочка летает в Париж за перчатками. Некоторые поверили.

АНАТОЛИЙ АДОСКИН,
артист Театра им. Моссовета:
— Любовь Петровна была не театральной артисткой. Она была другой веры. Кино делается кадрами, кусками, короткими дублями на две-три минуты — редко больше. А в театре другое. Игра часами. Опыта у нее было недостаточно. Она всегда очень волновалась и всегда это возмещала огромным трудом, высоким ремеслом в хорошем смысле. Она очень много работала. Ей сильно помогала Ирина Вульф.
Были и забавные моменты. Я с ней играл несколько раз — в «Лиззи Маккей», в «Сомов и другие», в «Странная миссис Сэвидж». Как-то вышел на сцену в синей рубашке вместо красной — и она забыла текст! Рефлекс!
Если Раневская никогда не играла одинаково, всегда была совершенно разная, то у Орловой все было сильно отработано, рисунок роли «вызубрен». Это была еще и требовательность к себе. Она была высоким мастером. И театр понимала с такой точки зрения. Такой был у нее стиль.
При этом она была совершенно прелестная женщина. Ей было не так мало лет — и мы, молоденькие ребята, бегали и тайно заглядывали в гримерную через приоткрытую дверь — удивительная фигура, совершенно поразительная. Она всегда же занималась гимнастикой.
Ее обожали зрители. Как-то мы были на гастролях в Киеве. И в парке над Днепром она давала свой творческий вечер. Переполненный зал под открытым небом, сцена-раковина. После концерта за ней, как всегда, тянулся шлейф поклонников, коллег, журналистов. И вдруг вошла очень старая женщина, буквально развалюха. Ее сначала не пускали, она требовала, чтобы пустили. А Орлова стояла в окружении интересных джентльменов. И та закричала: «Любочка, ты разве не помнишь меня? Мы с тобой в одном классе учились!» Орлова чуть не упала.

АНРИ ВАРТАНОВ,
киновед:
— Однажды случилось так, что Орлова и Александров встречали Новый год в нашей квартире в «Доме на набережной». Вообще-то они должны были встречать праздник в доме у Горького, на Малой Никитской. А сноха Горького — Надежда Алексеевна Пешкова — заболела воспалением легких. И тогда моя мама широким жестом пригласила их к нам. Забыла, что уже разрешила нам, школьникам, встретить Новый год в нашей квартире. И так получилось, что мы гуляли в одной квартире, но в разных комнатах, двумя компаниями — взрослой и детской. Во взрослой кроме моей матушки с мужем, кстати, был академик-авиаконструктор Микулин с женой, кинорежиссер Игорь Савченко с женой, Борис Ласкин… И танцевали вовсю — там была огромная комната, метров сорок. Они нам, детям, вообще-то здорово подкузьмили — мы рассчитывали на всю квартиру.
Что было интересно — Орлова и Александров следовали какой-то особой примете, согласно которой, если ты хочешь в новом году много ездить, то надо встретить сам Новый год в движении. И они встретили его в трамвае. А минут через пятнадцать подъехали на нем через Большой каменный мост к нашему дому. Пришли с небольшим опозданием. Мы были в другой комнате, первой от входа, и они проходили мимо нас. Она была здорово закутана в меха, но мы все ее узнали.
А вторая моя встреча с Орловой состоялась, когда я уже был киноведом и работал на телевидении. У меня был цикл передач, который назывался «Лучшие фильмы советского кино». Был прямой эфир. И вот в 68-м году Орлова и Александров приехали представлять фильм «Веселые ребята».
Помню, меня поразило, как фантастически она выглядела. До этого Любовь Петровна долго хворала и исчезла из поля зрения. И вот вдруг она появилась в моей передаче. У нее было грандиозное декольте, красивая прическа… Все в студии были просто в столбняке — тогда мы не знали ее года рождения, это всячески скрывалось. Да я и сам обалдел — красавица, молоденькая женщина! А ей было примерно 66 лет…
Меня потряс их профессионализм. Григорий Васильевич был безумно вежлив, обаятелен, улыбался. И сразу сказал: «Простите меня, мои коллеги, но, если вы позволите, я произведу маленькую перестановку». Он очень умно, как я сейчас понимаю, попросил подставить под наши стулья и столик платформу, чтобы нас поднять. Мы оказались на одном уровне с камерами. Теперь камера смотрела на нас не сверху вниз, а на уровне глаз. И от этого — когда вам лепят свет прямо в глаза — все морщины разглаживаются, вы становитесь намного моложе. Поэтому картинка получилась потрясающая.
Помню, что Александров рассказывал, что недавно в Целинограде Любовь Петровну наградили значком «За освоение целины». И секретарь обкома не знал, куда его прикрепить, — у Любови Петровны было одно сплошное декольте.
Орлова была не русской, а американской мечтой. Актриса оперетты. Сейчас бы сказали — мюзикла. Мальчишкой мне казалось, что ее гениальность как актрисы несомненна. А сейчас я понимаю, что ее дар был значительно слабее таланта Марецкой или Раневской. Муж ее, между нами говоря, был большой прохиндей. Он все время делал карьеру. И совершал рассчитанные конъюнктурные поступки. И поэтому очень жаль, что она сыграла так мало за такую долгую жизнь.

ЛИДИЯ СМИРНОВА,
киноактриса:
— С Орловой меня познакомил Дунаевский. Я пришла в кино из Театра Таирова, куда была зачислена по окончании училища. Но театр тогда уезжал на гастроли, а мне предложили главную роль в фильме «Моя любовь» с музыкой Дунаевского. Таиров не отпустил меня. Он холодно относился к кинематографу и говорил: выбирай — или театр, или кино. И вот театр уехал без меня на гастроли, а я пришла в картину «Моя любовь». Там и случилась первая встреча с Дунаевским. Когда картина уже заканчивалась, Исаак Иосифович предложил поехать к Орловой и Александрову на дачу во Внуково. Я была очень скромной и смутилась. Для меня Орлова была звездой, небожительницей. Я видела однажды, как машину с Орловой подняли на руки. Этот восторг и грандиозный успех были у нее просто на каждом шагу. И вдруг я еду к этой знаменитости — сама еще никто. Когда мы приехали на дачу, я была удивлена какой-то удивительной атмосферой этого дома. Там было так уютно… Каждый чехольчик на тумбочке, кресле, диване был сшит ею. Красивый ситчик в цветочек. Чистота — чувствовалась женская рука, покой, невероятный домашний уют… Какая-то идеальная пара. Мне была приятна эта встреча.
Кстати, она звала Дунаевского Дуней. И все уважительно, с юмором, с симпатией. И вот она встречает меня таким улыбчатым голосом, с такой теплотой, искренней доброжелательностью: «А, так это вы та самая Смирнова, о которой я уже слыхала? Как я рада…» Столько любезности, интеллигентности…
Я была у нее и в московской квартире, еще старой, в переулке рядом с Елисеевским магазином. Когда мы вошли, мне открыла дверь мама, которая всегда присутствовала на заднем плане… Григория Васильевича не было дома. Помню расположение комнат — от общей столовой шла ее комната, затем комната Григория Васильевича. Причем между их комнатами существовала телефонная связь. Помню, в течение всего нашего разговора поклонники звонили в дверь, пытались войти. А мама Орловой, отбиваясь, говорила, что Любовь Петровна занята, что ее нет и т. д. Это было так утомительно… Постепенно сердилась мама, сердилась Люба: «Мам, ну скажи им, мам…» И я услышала, как она открыла дверь и крикнула: «Перестаньте ходить, Любовь Петровна не может вас принять, она занята. Если не перестанете, я вас ошпарю кипятком…»
Эта фраза повисла в воздухе. Я подумала: «Конечно, она первая звезда, но ошпарить — это слишком. Она не сделала бы этого никогда»… И тут же я своим длинным языком выдаю ей: «Любовь Петровна, а ведь настанет время, когда этого может не быть»…
Наступила пауза. Какая я все-таки нахалка. Я тут же испугалась. Я ведь не имела права на такие разговоры. Но это на самом деле так — столько сейчас звезд забытых…
Она ничего не ответила… Она ведь была очень интеллигентным человеком… И огромной труженицей. Профессионалом, который работает, не щадя себя. При этом Орлова не занималась никакой общественной работой, никакими шефскими поездками… Она говорила, что к общественной работе она абсолютно не приспособлена, все эти обязанности она передала Грише: «Гриша занимается общественными делами за двоих».
А Григорий Васильевич был человек необыкновенно прагматичный. Он успешно рекламировал и себя, и Любу, и их жизнь. В первую очередь — продюсер, потом режиссер. Причем рекламой была и съемочная площадка. Он на съемках мог ненавязчиво обронить между прочим: «Вчера Вячеслав Михайлович Любе сказал…» Молотов то есть. И все — и осветители, и костюмеры — верят, что он вхож в верха. Это была его манера — намекать на связи в верхах, на дружбу с Молотовым, со Сталиным… Может, Любовь Петровна и была любимицей Сталина — не знаю. Александров как опытный пиарщик создавал вокруг нее такую нужную ему ауру.

ВАЛЕНТИНА КУЗНЕЦОВА,
кинорежиссер:
— Я работала с Эйзенштейном на «Александре Невском» и «Иване Грозном», с Пырьевым, Пудовкиным, Райзманом. И — с Александровым, к которому перешла после смерти Эйзенштейна. «Хотите со мной работать?» — раздался сзади меня голос, когда я вся в слезах возвращалась с панихиды по Сергею Михайловичу… Это был голос Александрова. Так я пришла на фильм «Встреча на Эльбе».
Григорий Васильевич очень много фантазировал, на ходу придумывал. Например, сцену в баре, в клубе янки с великолепной музыкой Шостаковича. Там артистка-шансонетка Леля Алексеева — кстати, внучка Станиславского, под искрометную песенку должна была танцевать буги-вуги. Эта сцена снималась в течение 12 ночей. А ее взяли потом и выбросили из фильма. Сочли, наверное, буржуазной пропагандой.
«Встреча на Эльбе» снималась после войны в Риге, потом в Кенигсберге, где падали стены, все рушилось, даже великолепные коттеджи, заросшие плющом. И до сих пор еще стреляли — из-под земли. Оттуда все уезжали на запад… Город обезлюдел. А нам нужно было снимать женщин. Их нет, одни военные. На маленьком базарчике я со скрипом набрала массовку из 15 женщин. А вся мужская массовка была у нас из лагеря — немцы. Их переодевали на берегу Прегеля…
У Орловой единственной был специальный вагончик, где она могла отдыхать и гримироваться. Там все было в безупречном порядке, чистоте, все заранее приготовлено. Она репетировала танцы, занималась вокалом и гимнастикой — думаю, она наверняка соблюдала режим. Я с такой актрисой, в таком амплуа больше в жизни не работала — чтобы сама и пела, и танцевала. Орлова никогда не выпивала перед съемками, не ложилась поздно спать. Телом она была удивительно молода… Я видела ее, когда она переодевалась. Великолепная фигура.
Кстати, об одежде. Помню, у нас на студии был вечер. И пришла Орлова. На ней был просто темный костюмчик и сбоку приколот букет ландышей — совершенно как живые цветы, только не пахли. Удивительно элегантно — и строго, и женственно. Но она могла и очень оголяться. Вот в «Композиторе Глинке» — втором фильме, который мы делали вместе с Александровым в 1950 году, она играла сестру Глинки. А рядом снимались совсем молоденькие ребята и девочки, лет по восемнадцать. И Орлова блистала в смело декольтированном платье.
Что удивительно — она никогда не хотела, чтобы вокруг нее были некрасивые люди. А ведь многие актрисы хотят быть самыми красивыми на сером фоне. Ее же радовало обилие красивых лиц. И сама она не терялась на их фоне.
…В Риге у нас состоялась удивительная встреча. Помните негритенка из «Цирка», этого очаровательного мальчишечку, которого Орлова передает из рук в руки? Этот мальчик — Джеймс Паттерсон — вырос и учился в рижском нахимовском училище. И нас с группой пригласили туда в гости. Мы приехали, прошли в зал. И вдруг выходит Паттерсон с Любовью Петровной на руках. И заявляет: «Она меня носила маленького, а теперь я ее ношу!» Все зааплодировали — так было неожиданно и здорово. Они и потом, кажется, дружили.
Они очень любили угощать гостей — всегда красиво накрывался стол. Хотя у нее была помощница, но многое она готовила сама. Например, она совершенно замечательно делала салаты с рябчиками, запекала в оливковом масле курицу с антоновскими яблоками. Было очень вкусно. Еще на столе у них всегда было очень много всяких маринадов, фруктовых, овощных…
Она была очень хозяйственная. В одной газете написали, что она была настолько богата, что ездила в Париж за запеченной в раковинах рыбой. Чушь. Просто, когда она была в Париже, в одном ресторане ее угостили таким блюдом. И затем она купила эти специальные раковины и уже дома готовила в них рыбу.
И стол у нее был так волшебно сервирован… У каждой тарелки стояли цветочки из сада… Прекрасная посуда, бокалы… Мебель… Мне особо запомнилась спальня Орловой. Комната неправильной формы, огромное ложе, накрытое покрывалом в мелкий цветочек, с оборкой. Такие же чехольчики на пуфиках. Трельяж с косметикой. И — пушистый зеленый палас — как майская травка. Кровать походила на огромную клумбу в лесу. У Александрова в кабинете был такой же пушистый палас, но уже коричневого цвета. Тогда это вообще было в диковинку. А внизу, в гостиной, был уже паркет. Ведь гости любили и потанцевать. Помню, я танцевала там с великим пианистом Рихтером. Заходил по-соседски и Образцов — они часто с супругами вчетвером гуляли по внуковским тропинкам… Причем он-то был с Орловой на «ты». А Александров — на «вы». Рядом всегда бежала Кармен, чудесная немецкая овчарка с черными подпалинами.
Бывала я и в их московских квартирах. Неимоверной роскоши там не было. Но все было удивительно со вкусом. Никакой чопорности или помпезности. И всегда — редкое гостеприимство. Мне некоторые люди говорили — они играют. Я отвечала — значит, великие артисты, чтобы все время играть — и на сцене, и в жизни. И относиться с таким вниманием друг к другу.

КЛАРА ЛУЧКО,
актриса, вместе с Орловой ездила на Каннский фестиваль:
— Вы знаете, у меня к ней особенное отношение. Я сама из Полтавы. И туда, когда я еще училась в школе, приехали выступать Любовь Петровна и Александров. Впервые в жизни я увидела звезду. Она мне показалась какой-то необыкновенной: худенькой, прекрасно одетой, поет, такой успех, и Александров очень красивый. После концерта мы с девочками пошли к служебному входу и ждали ее, чтобы вблизи увидеть. Она вышла со своим аккомпаниатором, вдруг повернулась и почему-то на меня посмотрела и сказала: «Девочки, а где здесь букинистический магазин?» Я как-то растерялась и ничего не ответила. И она поняла, что я не понимаю слово «букинистический». А у нас в Полтаве и вправду такое слово не употреблялось. И она объяснила: «Это там, где старые книги продают». — «А, это там-то и там-то». От этого разговора я была под большим впечатлением и долго мучилась вопросом: ну почему она обратилась именно ко мне, нас же тогда много было?
Потом уже закончила институт, снималась. И мне как-то сказали, что я еду в Канн на фестиваль, что будет много артистов, поедет Орлова, а руководителем будет Александров. Я так волновалась, что буду наравне с Орловой в делегации… В Канне Любовь Петровна ко мне очень хорошо относилась. Однажды сказала: «Клара, ну что ты ходишь гладко зачесанная? Давай я тебе челку отстригу». Взяла, раз, расчесала и отрезала. Она стричь умела. Да, она много чего умела делать. Шить, например. Шляпы делать. У нее даже свои болванки были. И она мне рассказывала, как из колпака-заготовки можно сделать красивую шляпку. Мы ходили с ней по магазинам. Любовь Петровна во всем этом, в отличие от меня, понимала. Что модно, как носить. Мне нечего было надеть, и я поодалживала платья у своих подруг. Денег у нас немного было, но Любовь Петровна все равно сшила себе платье. И я с ней ходила на примерку. Ходили мы всюду втроем: Орлова, я и переводчик. Любовь Петровна знала только английский. Говорили, что во время войны она ездила в каких-то делегациях и общалась с американцами.
Принимали во Франции нас хорошо, но, естественно, не так, как на родине. В Канн приезжали простые люди, посмотреть, подписать автографы, подарить своим кумирам цветы. Иногда даже такие ситуации были, когда мне первой пытались дарить цветы. Французы же любят молоденьких. У меня такой румянец был на щеках, они не верили, что настоящий. И вот в такие моменты у Любови Петровны появлялась как бы ревность немножко. Но она видела, как я к ней отношусь. Я считала, что это несправедливо. Потому что для нас Орлова — это Орлова. Поэтому, когда мне первой дарили цветы, я сразу же передавала их Любови Петровне. То же самое было и с автографами. Дают мне первой на подпись, я тут же ей передам. Так было правильно.
Помню, на фестивале произошла смешная история. Мы пошли первый раз на премьеру. Хотя Дворец фестивалей был рядом с нашей гостиницей, мы все равно подъезжали на машине, нас объявляли, мы кланялись, шли вперед по дорожке и доходили до того места, где нужно показывать пригласительный билет или что-то вроде этого. А нужно сказать, что обедали мы в своей гостинице, где официанты были одеты в белые смокинги и черные брюки. А на премьеру тоже вечерняя форма одежды полагается. И многие звезды пришли в белых смокингах. Любовь Петровна и перепутала. Толкнула одного в плечо, чтобы показать свой проходной билет, а это оказалась какая-то кинозвезда. Мы потом хохотали ужасно.
Еще нас приглашал Пикассо. Наша делегация в ряд выстроилась и стоит. А Орлова быстренько сориентировалась: «О! Павлюша!» Все рассмеялись, и дело пошло. Или когда нас принц Агахан пригласил. У него жена — француженка, красавица, дочь трамвайщика, когда она появлялась, звездам делать нечего было, потому что снимали только ее. А когда мы к его замку подъезжали, журналисты в кустах сидели. И вот мы попали в сказку. Агахан был достаточно старый, жена ему рот вытирала, потому что он небрежно ел. Все веселье шло от Любови Петровны. Она умела создавать непринужденную атмосферу.
Я помню, как на фестивале она скучала по даче. По земле, по ее запаху. Волновалась о своих посадках, клумбах. Мы хорошо общались.
Она мне многое дала. Перед концертом всегда выходила на сцену и смотрела, как поставлен свет. Вы знаете, что плохое освещение может из красивого человека сделать урода. Она за этим тщательно следила. Говорила: «Вот отсюда не светите, здесь уберите, сюда добавьтеѕ»
Александров первый режиссер, сделавший из Орловой звезду. У нас же вообще не было в обиходе слова «кинозвезда». А поскольку Григорий Васильевич несколько лет прожил в Голливуде, то приехал и сделал Любовь Петровну именно звездой. Она имела свой имидж, больше западный. Но в этом и была ее оригинальность, притягательность.

ИНЕССА ПЕТРОВНА,
соседка по даче:
— С Любовью Петровной мы практически не общались: я стала постоянно жить здесь позднее. Зато хорошо помню последние годы Александрова, когда он уже женился на вдове своего сына Дугласа, Гале. Правда, Григорий Васильевич Любовь Петровну вспоминал постоянно. О чем бы ни шел разговор, он все темы сводил к воспоминаниям о ней — это стало просто манией. Этим он сильно раздражал свою вторую жену. Брак этот был по расчету, чтобы оставить наследство — квартиру, дачу — внуку Грише. В последние годы Александров находился во власти Галины: она была его водителем, и чаще всего он ехал туда, куда она хотела или считала нужным.
Что-то мы на грустные темы разговорились, давайте я вам лучше о доме расскажу. Он ведь очень интересный, его идею хозяева подглядели где-то в Мексике, а многое придумали сами. «Главным архитектором» выступил Григорий Васильевич, а дизайнером — Любовь Петровна. С тех времен дом не перестраивали, только сделали легкий косметический ремонт.
В Москве у них мебель была красивым штофом обита, кровать, спинка, покрывало такое сделано, розы, по-моему, крупные, огромное трюмо — и рама была тоже обита таким же материалом. А здесь был ситец. Долго был, пока эти кровати отсюда не выкинули, после болезни, после всего прочего. Все диванчики, все зеркала, на светлом фоне мелкие цветочки, в немецком стиле. В мою бытность какой-то случился юбилей у Григория Васильевича, был весь цвет «Мосфильма» и Бондарчук, мы тоже — полный дом гостей. Но ночевать они у себя никогда не оставляли. Никого.
После выхода на экран суперпопулярных «Веселых ребят» высокое начальство разрешило поселиться звездам экрана в поселке московских писателей. Справа от дачи Александрова—Орловой построился Леонид Утесов, а слева — Лебедев-Кумач. Тут, при въезде на улицу, даже плакат висел: «А где мне взять такую песню?» Они зачастую пили вместе, по-соседски, чай. Иногда устраивали веселые вечеринки, на которые присылали друг другу написанные в стихах приглашения.
Вначале у Александрова и Орловой машины не было. И они сюда, во Внуково, добирались как простые смертные — на электричке. Потом у них появился свой водитель, который даже жил в небольшом домике на территории дачи. Одна часть (рядом с гаражом) этого длинного дома находилась в его распоряжении, в другой жила служанка, или, не знаю, как ее точнее назвать, экономка семьи. Она работала у них много лет, потом даже ее внуки здесь гостили.
Почти весь первый этаж хозяйского дома занимал огромный, метров, наверное, на 60, зал. Там располагались камин, рояль, огромный обеденный стол. На втором этаже — две спальные комнаты. Обоев нигде не было, стены были просто покрашены белой краской. Спальня Любови Петровны — просторная, красивая, светлая, со множеством окон. У Григория Васильевича — спальня-кабинет с рабочим столом и книгами.
Гости на даче бывали нечасто, ведь Орлова много работала, уставала от постоянного общения. Иногда заезжал сын Александрова от первого брака, Дуглас, но только по предварительной договоренности, когда у хозяев было свободное время. Правда, отношения у них с Любовью Петровной были очень теплыми.
Сейчас дачу снимают французы. Иногда в Россию по работе приезжает внук Александрова, Григорий Александров-младший, тогда он тоже здесь останавливается. Он тут устраивает настоящую лабораторию — что-то снимает, проявляет, ведь он работает оператором. Старший правнук великого режиссера, Вася Александров, живет в Москве, в прошлом году закончил школу. Правнуки, которые родились во Франции, здесь не бывали. Между прочим, вторая жена Григория-младшего тоже умерла от рака. Красивая была женщина, дородная и очень решительная, она даже смогла отучить Гришу от спиртного. Хотя когда Григорий Васильевич-младший выпивал, это не мешало ему оставаться творческим, талантливым человеком.

ТАМАРА БИРЮКОВА,
бывший почтальон поселка:
— Я работала почтальоном с 60-го по 65-й год. Любови Петровне писали очень много, писем по пять в день приходило. У них в доме я никогда не была, там все огорожено, да и собаки бегали. Может быть, из-за того, что семью просто преследовали поклонницы. Особенно много их было у Александрова. Они дачу буквально осаждали. В доме была лестница с улицы сразу на второй этаж, так они как-то эту лестницу даже сломали: лезли чуть ли не по головам друг друга. Не знаю, может быть, Орлова и ревновала, но о ссорах мы никогда не слышали. Скорее наоборот, Григорий Васильевич выступал в роли Отелло. Вообще они очень дружно жили, у них были уникальные отношения, удивительная любовь. Кажется, никто другой им и не нужен был.

ВЕРОНИКА БОДРОВА,
нынешняя домработница на даче Орловой:
— Сейчас дачу арендуют два француза-брата, один из которых, Мишель, женат на нашей актрисе Ларисе Поляковой. К памяти бывших хозяев французы относятся очень трепетно, стараются в доме ничего не менять, только слегка обновляют обстановку. Фотографии из чудом сохранившихся остатков архива французы вставили в изысканные рамки и развесили по стенам. Для гостей новые хозяева дома проводят настоящую экскурсию по комнатам, придуманным Александровым и Орловой: беленые стены, дощатый пол, мягкая мебель и занавески одного цвета. Особенный восторг иностранцев вызывает массивная дубовая мебель «a la russe», сделанная на заказ в мастерских «Мосфильма». Темные, без всяких украшений столы, крепкие лавки, строгий, открытый буфет — во всем чувствуется спокойствие и какая-то необузданная сила. Сохранилась и дубовая кровать Любови Петровны — тяжелая, с места не сдвинешь. Теперь на ней спит Александр. Снится ли ему Орлова, не знаю: он по-русски плохо говорит. Но первый тост в этом доме французы всегда поднимают за Любовь Петровну.

НОННА ЮРЬЕВНА ГОЛИКОВА,
внучатая племянница:
— В детстве я чаще всего видела Орлову рядом с бабушкой. Тогда я, естественно, не понимала, что это всемирно известная звезда. Я только знала, что это сестра моей дорогой бабушки. Люба обожала сестру и встречала словами: «Нонночка, королева моя!» Мне она покупала подарки. Самое большое удовольствие было, когда мы уходили перебирать Любочкины наряды. Эта процедура называлась «пойдем смотреть отходы». Из шкафа, чемодана она все высыпала на пол. И мы смотрели каждое платье: «Нет, это я еще поношу, а вот это тебе, это мне» — и т. д. Мы мерили, рассматривали, это было самое большое блаженство.
Любочка не любила готовить. Еще она не любила перемен, поэтому на даче не проводились частые ремонты и перестановки. Люба была очень гармоничным, несуетливым, молчаливым человеком. Обычно все рассказы я слышала от Григория Васильевича, потрясающего рассказчика.
Дом у них был уникальный, я больше никогда в жизни не видела ничего похожего. Он создавался по эскизу Александрова. Это дом двух любящих сердец. Первое, что видел приходящий, это дубовую двойную дверь, маленькое окошко в форме сердца и ручку, тоже в форме сердца. В кабинете Григория Васильевича, на письменном столе, стояла фотография Любы в рамке, тоже в форме сердца. Эта форма, если только мог позволить интерьер, появлялась везде.
И со Сталиным никогда не была дружна. Да, Орлова была его любимая актриса. И могла единственная из всех позволить себе не явиться на принятые в Кремле и на даче Сталина вечеринки с актерами. По поводу ареста ее первого мужа мы никогда не разговаривали. Для нее это была дикая травма. Как рассказывали мои родные, Берзин был красивым, потрясающим человеком. Но у Любочки даже фотографии его не осталось.
У Любочки были и свои кумиры. Например, Чаплин: они очень дружили с ним. И каждый год Любовь Петровна и Григорий Васильевич ездили к нему на день рождения в Швейцарию. Сегодня говорят, что их выпускали за границу с особым умыслом некоторых органов. Но это все неправда. Понимаете, когда человек очень сильно отрывается от общей массы, его начинают недолюбливать, завидовать ему и клеветать на него.
Когда Любовь Петровна лежала в больнице, ее постоянные мысли были только о Григории Васильевиче. Чтобы он не простудился, надел теплую шапку, чтобы гулял и дышал свежим воздухом, чтобы не волновался и не беспокоился. Тема болезни была запрещена, и мы никогда на эту тему не разговаривали. Люба делала вид, что все нормально.

АНАСТАСИЯ ЕФИМЕНКО,
домработница:
— Я в этом доме с самого начала, с 66-го года работаю лифтером. Любовь Петровна всегда была очень приветливой, простой женщиной, за ручку со мной здоровалась, на «вы» обращалась. Очень простая была, никаких звездных капризов: лифт сломается — спокойно на шестой этаж поднималась. Причем на высоких каблуках. Она же все время на каблуках ходила, даже дома. И меня ругала за мои тапочки, говорила, что подъем, хотя бы небольшой, сантиметра два-три, должен быть обязательно, иначе в старости ноги болеть будут. Она оказалась права…
Однажды Любовь Петровна тихо так, тактично спрашивает: «Надя (меня все так называли, хотя крестный вписал в паспорт имя Анастасия), не могли бы вы прийти ко мне, полы помыть?» Так и стала я у нее работать, два раза в неделю приходила, убиралась: пыль протирала, мыла пол. Тряпки у нее хорошие были, широкие такие, удобно ими мыть — наверное, сама делала. Орлова и сама многое по дому делала. Например, к ней в комнату я даже не заходила, там она убиралась сама. Да и мытье посуды она никому не доверяла — считала, что, если разобьется что-нибудь, — случится несчастье. Григория Васильевича тоже к работе подключала: он привозил на специальной тележке в столовую супницу, чтобы Любовь Петровна из-за стола во время обеда не поднималась. У меня до сих пор перед глазами эта картина: сядут они за стол друг перед другом, обедают, беседуют. Они всегда кушали из французского столового сервиза.
Готовила актриса тоже сама, причем очень вкусно. Меня, когда я убиралась, всегда угощали. Особенно мне нравились фрикадельки с макаронами, щи украинские. Сама Любовь Петровна кушала очень мало. А в Новый год, чтоб не садиться за праздничный стол, она вообще шла на улицу, гуляла по бульвару.
По магазинам Любовь Петровна не ходила. Продукты привозил шофер, он все закупал по тщательно составленному ею списку. А шила платья, стирала их одна пожилая женщина, которая иногда приходила к актрисе. Я несколько раз наблюдала, как с увлечением они обсуждали крой нового платья, что рисовали на листочках бумаги.
Ко мне Орлова относилась с уважением, никогда не придиралась, иногда преподносила и небольшие подарки. А один раз даже туфли из Франции привезла, темно-вишневые, лаковые. Я их до сих пор храню. Деньги за работу Любовь Петровна мне тихо вкладывала в карман. Она была не жадная, к ней много на дачу приходило людей, которых сегодня мы назвали бы нищими, убогими, что ли. И она всем стремилась хоть чем-нибудь помочь.
Вообще, жили Орлова и Александров не очень богато. Хотя квартира у них была большая — 4-комнатная «распашонка». Но комнаты маленькие, кухня — 9 квадратных метров. Потолки, правда, высокие — 2,8 метра, ну, еще пол паркетный да санузел раздельный. Вот и вся элитарность.
Где-то читала, что Орлова с Александровым затеяли такой роскошный ремонт, что у соседей даже потолки рушились. Это все неправда, ремонт они делали нечасто и никаких суперперестроек никогда не совершали. Главное украшение в их квартире — это море книг и фотографий.
К сожалению, сейчас в ее квартире мало что напоминает о звездной чете. В юности внук Александрова Гриша сильно выпивал, как говорится, наводил шороху в нашем дворе. Многие вещи во время этих гулянок ушли из квартиры. Потом Гриша остепенился, женился, уехал во Францию. Квартира теперь сдается. Там все перестроили, сделали евроремонт, а все комнаты соединили в одну большую-пребольшую студию. Кто только не снимал эту квартиру: однажды даже какой-то циркач жил с целой свитой из попугаев, собак и кошек.

НИНА ЖДАНОВА,
соседка Орловой по подъезду:
— Мы с мужем живем в этом доме с момента его заселения, с 1966 года. В этом же году сюда въехали и Любовь Петровна с Григорием Васильевичем. Этот дом всегда считался престижным, хотя не знаю, почему: комнатки небольшие, балконы не в каждой квартире. Одно преимущество — очень теплый.
Любовь Петровна жила выше нас, на 6-м этаже. По-соседски здоровалась, приветливо расспрашивала о семье и о здоровье, могли поговорить о погоде, но не больше. Она всегда спешила. В гости к себе не приглашала, да и сама не заходила. Когда они въехали, насколько я знаю, Орлова сама занималась ремонтом, с интересом подбирала интерьер. У нее было оригинальное хобби: она любила обивать мебель, причем делала это как настоящий мастер. У нас по дому даже ходила такая легенда: Григорий Васильевич, как и все творческие люди, был человеком влюбчивым и однажды увлекся хорошенькой молодой актрисой. Причем до такой степени, что пригласил ее в гости, на дачу. Девушка готовилась к свиданию тщательно, даже заказала в ателье платье из дорогого материала. Не знаю, каким образом об этом узнала Орлова, но она избавилась от соперницы довольно нетривиальным способом. Любовь Петровна как-то выяснила, из какой ткани будет сшит вечерний туалет нежеланной гостьи, и… обшила точно таким же материалом всю мебель на даче. В общем, на фоне этого великолепия молодая актриса выглядела очень жалко, что заметил и Александров. Не знаю, насколько это правда, но история вполне соответствует, на мой взгляд, характеру Орловой.

ПЕТР ВЕЛЬЯМИНОВ,
народный артист РСФСР, снимался с Орловой в фильме «Скворец и Лира»:
— Почему-то считается, что этот фильм не пользовался популярностью. А он и не мог пользоваться — его же запретили. У съемочной группы были разные мысли по этому поводу. Но Александров сказал, что фильм запретили по политическим соображениям. В «Скворце и Лире» мы играем двух разведчиков. Картина была готова как раз к тому моменту, когда была объявлена борьба за мир, случилось Хельсинкское соглашение. Тогда из-за границы удалили многих журналистов и дипломатических работников. В общем, это был прецедент. Нам объяснили, что на высоком уровне решили не выпускать этот фильм, так как в нем показана работа разведчиков и в мирное время.
Я помню, как мы познакомились. Любовь Петровна сидела вместе со своим мужем Григорием Васильевичем Александровым, а меня представляли как утвержденного на роль Скворца. Когда фильм запретили, Любовь Петровна очень переживала. Помню, охотники до сенсаций говорили, что это из-за Орловой, из-за ее возраста, что во время съемок ставили свет каким-то специальным чудодейственным образом, чтобы скрыть ее старость. Но это полнейшая ерунда. Свет? Ну и что. Его для любого актера специально ставят.