Экранизации популярных книг публика судит несколько иначе, чем просто кино: важным критерием является «как в книге» или «не как в книге». При этом нельзя сказать, что «как в книге» — это хорошо, а «не как в книге» — плохо; и наоборот тоже нельзя сказать. Но за соответствием образов фильма литературной основе публика ревностно следит, находя некоторое развлечение в самом этом процессе. Борис Акунин — самый читаемый русский беллетрист. Размышления на тему «Кто мог бы сыграть Фандорина?» совсем недавно спасали любую светскую беседу. Но даже если бы не фантастические тиражи Акунина: еще до премьеры страшное слово «Азазель» прозвучало такое количество раз, что не посмотреть фильм Александра Адабашьяна по его роману и сценарию не было никакой возможности. А посмотревши фильм, волей-неволей прочтешь и роман. Поэтому самое главное развлечение сейчас — сравнивать «Азазель» Акунина и «Азазель» ОРТ.

Главное в писателе Акунине — языковая игра с русской классикой — вещь чисто литературная и экранизации не поддающаяся; поэтому характерную атмосферу его текстов в фильме заведомо невозможно передать. Без нее скучно, детектив как детектив, и некоторые попытки найти изобразительный аналог остроумным словесным фокусам беллетриста предприняты были. Сена воз, мимо которого взад-вперед ходит Эраст Петрович, а он и ныне там — это в общем-то типично акунинский трюк: аллюзия называется. В данном случае — к поговорке. Этим, к сожалению, опыты и исчерпались — другие способы оживления действа (стилизованные под немое кино ретроспекции-пантомимы; непонятно зачем открывшийся у двигающего взглядом монетки Фандорина дар телекинеза) к явлению «Акунин» непосредственного отношения не имеют.
Другой фирменной чертой акунинского стиля является чрезвычайно подробная и колоритная старинная фактура: все эти настоящие объявления из настоящих газет прошлого века, дотошная старомосковская топография и тьма забавных бытовых деталей. Но воссоздать на экране 1876 год и, двигаясь по пути «Сибирского цирюльника», брать зрителя костюмной роскошью, массовкой и исторической натурой — не то что даже дорого, а физически невозможно в неузнаваемо модернизированном городе. То, как трудно найти в Москве «прошлый век», в фильме очень заметно: город-то какой-то условный, и показан мельком. Университет — это крыльцо и стена: потому что общий план университетского дворика на Моховой уже не снимешь, машины придется отгонять и телефонные будки демонтировать. Поэтому уж совсем непонятно, когда вместо положенного по книге Лондона Эраста Петровича отправляют в немецкий Рулеттенбург, который снимали в Праге — пару абстрактно-старых домов, скрытых вдобавок сумерками, можно было найти и ближе. Акунинский колорит в фильме — это стилизованная реклама, предваряющая рекламу настоящую: решение действительно смешное, но исполнение смотрится не слишком органично.
Остается при таком положении вещей играть сюжет — то есть наименее акунинское, что в Акунине есть, — следуя по возможности его букве: коль дух оказался неуловимым, как сам Азазель. «МК-Бульвар», в свою очередь, решил поиграть в «найди десять отличий» и сравнить ключевые персонажи и некоторые сюжетные коллизии «Азазеля», каковы они в книге, с их телевизионными воплощениями.
Впрочем, не сомневаемся, что фанатичные завсегдатаи сайта www.fandorin.ru нашли отличий заведомо больше.

Б. Акунин, «Азазель»:
"В понедельник 13 мая 1876 года в третьем часу пополудни, в день по-весеннему свежий и по-летнему теплый, в Александровском саду, на глазах у многочисленных свидетелей, случилось безобразное, ни в какие рамки не укладывающееся происшествие.
Солнце припекало не на шутку, и скамейки, что оказались в тени, все были заняты. На одной из них, расположенной неподалеку от Грота и обращенной к решетке, за которой начиналась Неглинная улица и виднелась желтая стена Манежа, сидели две дамы".
«МК-Бульвар»:
Очевидно, снимать Александровский сад мешают строительные бытовки. Поэтому вместо него в фильме — сквер возле Новодевичьего монастыря. Во втором же кадре при этом на заднем плане мелькает автотранспорт.

Б. А.: «Это был весьма миловидный юноша, с черными волосами (которыми он втайне гордился) и голубыми (увы, лучше бы тоже черными) глазами, довольно высокого роста, с белой кожей и проклятым, неистребимым румянцем на щеках».
МКБ: Злые языки уже отметили, что круглолицый Фандорин из «Азазеля» совершенно органично смотрелся бы в роли хоббита. Первый роман Акунина показывает становление героя: из восторженного мальчишки он постепенно превращается в холодного, скупого на мимику и жест денди Эраста Петровича. Первая, щенячья ипостась у Ильи Носкова получилась слегка утрированной, и ее инерция чувствуется до самого финала. Убедительно повзрослеть Фандорину не помогают даже седые виски.

Б. А.: «Лицо на портрете было настолько примечательным, что Эраст Петрович и о бюваре забыл: вполоборота смотрела на него пышноволосая Клеопатра с огромными матово-черными глазами, гордым изгибом высокой шеи и чуть прорисованной жесточинкой в своенравной линии рта».
МКБ: От Амалии Казимировны Бежецкой, которую в фильме Зуров в соответствии с последней модой называет Амели, требуется вообще-то одно: роковая красота. Поэтому обсуждать персонаж Ларисы Борушко «МК-Бульвар» не станет.

Б. А.: «Мещанин Николай Кукин, приказчик бакалейной лавки „Брыкин и сыновья“, что напротив Малого Яузского моста, сообщил, что за несколько минут до того на каменную тумбу моста влез какой-то студент, приложил к голове пистолет, выражая явное желание застрелиться. Кукин слышал железный щелчок, но выстрела не было. После щелчка студент спрыгнул на мостовую и быстро ушел в сторону Яузской улицы».
МКБ: Еще одно топографическое расхождение книги и фильма. Ко всему прочему бакалейщик заменен на парикмахера.

Б. А.: «В этот момент дверь без стука отворилась и в комнату влетела светловолосая барышня (Лиза) с очаровательно раскрасневшимся личиком… но, увидев постороннего, осеклась и сконфуженно умолкла, однако ее серые глаза с живейшим любопытством воззрились на молодого чиновника».
МКБ: Печальна судьба Лизаньки: будучи особой решительно несамостоятельной, она в цикле романов Акунина открывает долгий список подружек Эраста Петровича (среди которых преобладают женщины не в пример ей яркие) и, сделав свое дело, вовремя погибает — трагическая первая любовь служит в своем роде оправданием будущего непостоянства героя. В фильме все эти обстоятельства отсутствуют, а вот сирость, бледность и несамостоятельность остаются при статистке Лизе.

Б. А.: «Мундир, прыщеватый, пенсне, сильно сутулый», — значилось в блокноте".
«…к выходу направляется некий студент (Ахтырцев), только что получивший в гардеробе роскошный бархатный плащ с застежками в виде львиных лап. На носу у щеголя поблескивало пенсне, на лбу розовела россыпь прыщиков».
МКБ: В кино не должно быть уродов — физическое безобразие в красивой сказке допустимо только для героев однозначно отрицательных. Поэтому непутевый, но не безнадежно еще испорченный миллионщик Ахтырцев из довольно гадкого утенка превратился во вполне обаятельного молодого человека, лишившись попутно дефектов осанки, пенсне и юношеских угрей.

Б. А.: «Гусарский офицер (Зуров), цветущий малый с шальными, немного навыкате глазами и белозубо-черноусой улыбкой. Он, похоже, изрядно скучал и на Амалию Казимировну почти не смотрел, с пренебрежительной усмешкой разглядывая прочих гостей. Клеопатра этого хлюста явно отличала».
МКБ: В исполнении Чонишвили Зуров именно таков, как в романе: страдающий Ноздрев, с пьяной фамильярностью набивающийся в друзья к «Эразму». Персонаж, сыгранный с минимальным отступлением от духа и буквы романа. Большая удача Чонишвили — и редкость — убедительное без дешевых преувеличений опьянение в сцене спасения Фандорина: понятно, что Зуров в засаде набрался, но актер при этом не шатается и у него не заплетается язык.

Б. А.: «…за освободившимся столом уже сидел сильно подгулявший чиновник (Акимас) с белесыми, почти прозрачными глазами…»
«Раскрылась дверь, на крыльцо вышел недавний сосед, белоглазый чиновник в сдвинутой набекрень фуражке. Громко икнув, полез в карман вицмундира, достал сигару.
— Па-азвольте огоньком одолжиться? — спросил он, приблизившись к молодым людям. Фандорину послышался легкий акцент, не то остзейский, не то чухонский…»
«…тихо-тихо обернулся к Эрасту Петровичу, и его лицо оказалось совсем близко: светлые глаза с черными точками зрачков, тонкие бескровные губы…»
МКБ: Драматург и театральный режиссер Евгений Гришковец сыграл главного убийцу отчасти по случайности. Он сам признался Адабашьяну, что никогда не работал в кино, но очень хотел бы попробовать — на тот момент «свободна» была только роль Акимаса. Идея предложить ее Гришковцу принадлежала Акунину — хотя, учитывая сходство типажей, писатель сам мог бы с успехом в ней выступить. Особая примета киллера — бесцветные чухонские глаза — все равно осталась за кадром. У телевизионного Акимаса глаза разные: синий и карий.

Б. А.: «…в дверь коротко постучали, и тут же, не дожидаясь отклика, вошел энергичный господин (Бриллинг), одетый в легкий удобный пиджак, светлые панталоны и вовсе без головного убора. Аккуратно расчесанные русые волосы открывали высокий лоб, в уголках волевого рта пролегли две насмешливые складочки, от бритого, с ямочкой подбородка так и веяло самоуверенностью. Проницательные серые глаза вмиг обозрели комнату и остановились на Фандорине».
МКБ: Телевизионный Бриллинг всеми своими ужимками и прыжками воспроизводит узнаваемый образ Остапа Бендера: та же неотразимая развязность, франтовство и реактивность. Ход совершенно неожиданный, поскольку в книге «человек будущего» никакими чертами великого комбинатора не отмечен, и очень для комической разрядки эффектный.
Б. А.: «За столом сидела седенькая дама (леди Эстер) не просто приятной, а какой-то чрезвычайно уютной наружности. Ее ярко-голубые глазки за золотым пенсне так и светились живым умом и приветливостью. Некрасивое, подвижное лицо с утиным носиком и широким, улыбчатым ртом Фандорину сразу понравилось».
МКБ: Уменьшительно-ласкательные, к помощи которых прибегает Акунин, рисуя образ леди Эстер, заставляют видеть в ней какое-то обманчиво-беспомощное трогательное существо, божий одуванчик, мечтательную старушонку. Героиня Марины Нееловой — женщина вполне и откровенно сильная и не думает притворяться добренькой бабушкой, что понятно: фактура актрисы не потерпела бы такого насилия. Играть бабушек ей еще рано. Кстати, посуда с символикой Азазеля — молотом, зеркалом и мечом — тоже выдумка телевизионщиков.

Б. А.: «…Фандорин схватил тяжелый револьвер, взвел курок и, секунду поколебавшись — куда стрелять, — а, все равно, вставил дуло в рот, мысленно сосчитал „три, два, один“ и нажал на спусковой крючок так сильно, что больно прищемил дулом язык…»
МКБ: После карточного проигрыша (Зурову) вставлять дуло в рот — довольно неэстетичное действие, которое бумага стерпит, а вот на экране это могло причинить некоторый ущерб обаянию безупречного героя. Видимо, поколебавшись, авторы фильма решили, что не все ли равно, куда стрелять.

Б. А.: «Барин взял кондуктора двумя пальцами за воротник и приглушенно забасил:
— Молодой человек, что в первом едет — кто таков? Знаешь? Уж больно юн».
МКБ: Лишняя жертва кровожадного телевизионного «Азазеля»: адъютант начальника Третьего отделения. В романе это эпизодический персонаж; Эраст Петрович возвращается из Петербурга один и один же является к леди Эстер. Но тогда важные для сюжета дедуктивные выводы, к которым пришел Фандорин в поезде, было бы затруднительно озвучить: не заставлять же героя говорить с самим собой. Поэтому у него появляется попутчик-собеседник, от которого по прибытии в Москву создатели фильма быстро избавляются.

Б. А.: «С десяток чиновников метались над грудами аккуратных белых карточек, стопками разложенных по столам. Эраст Петрович схватил одну, увидел едва различимые письмена, похожие на китайские иероглифы. Прямо у него на глазах иероглифы исчезли, и карточка стала совершенно чистой».
МКБ: Картотека «Азазеля» в романе не погибает при взрыве вместе с леди Эстер: жандармам удается найти ее в подвале питерского эстерната. Судя по количеству карточек, в организации состояло 3854 члена — чтобы узнать о ней больше, читать нужно было с красным фотографическим фонарем. Картотека была составлена на светочувствительной бумаге. Объяснение этого коварства заняло бы слишком много экранного времени — поэтому в фильме все нагляднее и быстрее: леди Эстер просто уносит ее с собой в могилу.

Светлана ГУДЕЖ,
пресс-атташе звукозаписывающей компании «Real Records»:
— Проект был задуман около года назад. Прошлым летом телекомпания ОРТ известила нашу компанию о том, что будет снимать фильм по очень популярному произведению Бориса Акунина «Азазель», и предложила сделать саундтрек к нему. Была разработана концепция. Саундтрек должен был состоять исключительно из городских русских романсов XIX века, которые исполнили бы рок-звезды, причем в классической, приближенной к оригиналу манере. Исключение сделали только для Витаса, в силу его вокальных данных.
Нашими менеджерами была проделана огромная работа. В результате кропотливого отбора было собрано огромное количество романсов. После этого сам Борис Акунин отбирал и утверждал список композиций и артистов. И вот музыканты прислали демо-варианты, потом уже готовые варианты, а выход картины, следовательно и саундтрека, все время переносился. Сначала на последние дни лета, затем на осень, потом на зиму. В конце концов нам назвали окончательную дату — 6 марта, то есть за 4 дня до выхода «Азазеля» на экраны.
Но, когда уже было все готово, «Real Records» поставили в известность, что из 16 готовых песен войдут только четыре: ДДТ — «Гори, гори, моя звезда», «Аквариум» — «Снился мне сад», «Ногу свело» — «На заре ты ее не буди» и «Ямщик, не гони лошадей» в исполнении «Несчастного случая». А романсы в исполнении «ЧайФа», «Ночных снайперов», «Мумий Тролля», Юли Чичериной, Гарика Сукачева и других исполнителей звучать не будут. Естественно, это сообщение было, мягко говоря, неприятным, поскольку музыканты настраивались на то, что их песни войдут в картину. Более того, каждый романс записывался к конкретному сюжету, сцене.
ОРТ пошло нам навстречу, потому что рекламные ролики, которые крутили по телеканалу, шли с озвучкой этих романсов. И тут произошла ситуация, о которой нас никто не предупредил. 10 марта мы, как и все наши граждане, включили телевизоры, чтобы посмотреть кино. Включили в полной уверенности, что там будут звучать хотя бы эти четыре наши песни. И выяснилось, что из всего того, что было сделано компанией на свои средства (студии, запись, производственные расходы и т. д.), вошла единственная песня «Аквариума» на титрах. А непосредственно в фильме звучала музыка Владимира Дашкевича, которую он написал по заказу Адабашьяна без всякого согласования с нашей компанией. И мы об этом узнали только после показа.
Диск поступил в продажу и пользуется большой популярностью. О каких-то претензиях к руководству канала или авторам картины речи пока не идет. Да и какие претензии могут быть? Фильм-то уже вышел.

Дмитрий АСТРАХАН:
— Мне очень сложно давать какой-либо комментарий, поскольку, когда показывали фильм, я находился в Германии, а к творчеству Бориса Акунина у меня особое отношение. Вы знаете, я лишний раз убедился в мастерстве продюсеров Максимова и Эрнста. Они сделали блистательный пиар этому проекту. То, что я видел с экрана телевизора, — прекрасно. Но мне показалось как-то искусственно, герои какие-то ряженые, костюмы ненастоящие. Кажется, что артисты как будто вышли из костюмного цеха. И это сразу видно даже по тем отрывкам-кадрам, которые шли в рекламных роликах. Считаю, что был сделан очень умный продюсерский ход. Когда из пятисерийного сериала сделали трехчасовую картину. Продюсеры правильно просчитали, что рейтинг может упасть и до конца сериал никто не досмотрит. А здесь — одним ударом все сразу. Грамотно, профессионально нашли выход из этой ситуации. Я оценил масштаб пиаровской акции. Но, к сожалению, не смог ею насладиться.

Сергей СОЛОВЬЕВ:
— Книги Бориса Акунина — хорошие, потому что их читают. Когда-то замечательно сказала Фаина Раневская: «Халтурщиками бывают не столько актеры, сколько зрители. Поскольку они всякую гадость читают, а потом смотрят. И писателей вынуждают быть халтурщиками». Вот здесь тот редкий случай, когда читатели не халтурщики. Потому что это действительно занимательно и умно. А еще, кроме всего прочего, написано по-русски. Ведь ни для кого не секрет, что русский язык исчезает. А книги Акунина написаны хорошим, человеческим русским языком. Что само по себе удивительно. Ведь это масскульт. Но массовая культура, которая изложена внятным, добротным языком.
Что же касается экранизации. Вы знаете, я, может быть, в этом вопросе пристрастный человек. Потому что у меня были собственные соображения по этому поводу. Мне кажется, что тут не очень удалась та самая часть, которая связана с красивым языком. Само изложение этой истории, к сожалению, не является аналогом прозе. Как мне кажется, отсюда и все изъяны этой экранизации. Проза глубже и оригинальней стилистически. А то, что я увидел на экране, я видел в сотне телевизионных сериалов.
Я ни в коем случае не хочу обидеть своих товарищей Сашу Адабашьяна, Пашу Лебешева, которые сделали все добротно и профессионально. Но рядом с тем, что знает читатель, рядом с фантазиями читателя, одним из которых являюсь я, — это блекло. Я представлял героев абсолютно другими. Того же Фандорина — прямо противоположного тому, которого я увидел на экране. Но, повторюсь, я уважаю всякий профессиональный труд моих коллег. Я говорю просто о своих ощущениях.
В чем мой интерес? Я с Акуниным когда-то общался. И мы с ним хотели сделать абсолютно оригинальный сценарий, не основанный ни на каких его книгах. Поскольку удавшееся литературное произведение (за редким случаем гениальных) экранизировать очень тяжело, очень трудно. Тем более такое популярное. Я, например, эту проблему решил для себя таким образом, что с Акуниным мне было бы работать интересно, если бы мы сели и написали совершенно новую вещь, специально для экрана.